Не знаю и знать ничего не хочу о вашей политике.
Почему его величество всё чаще доверяет автокатам совершение казней над государственными преступниками? Потому что машина неподкупна, бесстрашна, не имеет слабостей и привязанностей, а главноеточно и беспрекословно исполняет приказы, включая самые щекотливые. Да, Гильдия заламывает безумные цены, с ней приходится делиться сокровеннейшими государственными секретами, но ради таких исполнителей его величество готов на всё. И вдруг выясняется, что машины исполняют приказы не так уж хорошо. И выясняется благодаря нам с вами. Теперь понимаете?
Кметы в драных свитках, нагруженные вязанками хвороста, с поклонами посторонились. Лес кончился, дорога вышла на простор долины, нарезанной каменными изгородями на распаханные участки. Скальный мыс выдавался из лесистого склона, как нос корабля. Из отвесных стен в диагональных пластах известняка и песчаника вырастал, как их прямое продолжение, Леденицкий замок.
Древний донжон возвышался на самом острие мыса. Редкие бойницы чернели в его песчаниковых стенах, над зубчатым парапетом верхней площадки развевался бело-синий флаг. Стены более новой постройки отходили от донжона, увенчанные фахверковой галереей под черепичной кровлей. Над коньком торчали колпаки дымоходов, ветер срывал с них курящиеся дымки.
Продолжайте, сказал Морбонд. Его, как видно, заметили в замкена всю долину заревела сигнальная трембита, послышались голоса, скрип воротов, лязг мостовых цепей.
Понимает ли ваша милость, насколько опасные сведения мы держим в руках? Когда его величество узнает, что машина алмехаников подвела, да ещё и в таком важном деле Арродеса Гренцлин замолчал, давая барону возможность самому прийти к выводу.
Гильдии конец?
Именно, ваша милость. И потому, полагаю, как только алмеханики узнают о происшествии в Летней башне, наши жизни повиснут на волоске. И в первую головужизнь того, кто возглавляет расследование.
Барон повернулся к Гренцлину.
Вы пытаетесь меня запугать?
Никоим образом, ваша милость. Просто хочу, чтобы вы лучше понимали положение.
Благодарю, я понял. И я не отступлю. Пока не выявлена бесспорная измена, это дело в моей юрисдикции, и вы его не получите.
Это законное право вашей милости, сказал Гренцлин безразлично. Но вы позволите мнекак советнику и помощнику, не более тогопорекомендовать вам некоторые первоочередные меры?
Слушаю вас, господин коллежский адъютор.
Они уже подъезжали к опущенному мосту замка, навстречу выбегали гайдуки в белых и синих полукафтаньях.
Завтра или послезавтра приедет мейстер Суэво, алмеханик. Для всех нас жизненно важно, чтобы его величество всё узнал раньше него. Предлагаю вашей милости послать самого быстрого курьера в Винден, к провинц-куратору Клогге. У него есть почтовые голуби из личной голубятни его величества. Весть дойдёт до короля в тот же день.
Благодарю, так и сделаю. Но вы должны будете показать мне письмо.
Конечно, ваша милость. Оно никуда не уйдёт без вашей подписи и печати.
Вслед за бароном Гренцлин спешился. Подскочивший гайдук принял у него узду. Из-под воротной башни выходила молодая женщина, кутаясь в заячий полушубок поверх роброна из горчичного цвета камки. Сквозняк трепал выбившийся из пышной причёски локон светлых волос, щёки разрумянились от холода. В твёрдости и целеустремлённости её походки было что-то мужское, и это контрастировало с тонкостью затянутой в корсет талии, с фарфоровой белизной кожи. Придерживая узкой рукой в перстнях ворот незастёгнутого полушубка, женщина остановилась перед Морбондом и присела в реверансе.
Господин барон
Госпожа баронесса Морбонд галантно взял жену за руку, поднял из приседа, запечатлел на пальцах поцелуй. Позвольте представить нашего гостя, инвестигатора Тайной коллегии, коллежского адъютора Гренцлина, если не ошибаюсь?
Баронесса перевела на Гренцлина взгляд. Её голубые глаза казались синими в тени длинных ресниц. Она улыбнулась и грациозно протянула руку к его губам.
Севенна, баронесса Морбонд, урождённая графиня Тленикс. Её пальцы подрагивали от холода. Счастлива принимать в нашем доме доблестного слугу короля.
Гренцлин смутился. В тоне баронессы не было ни следа презрения к нему, «чёрному фазану», грязному шпику, разнюхивателю чужих тайн. Впервые в его жизни знатная дама приветствовала его как равного, как обычного королевского офицера. Конечно, он понимал, что за этим не кроется никакого особого отношенияСевенна попросту не знала, кто он такой, что такое Тайная коллегия и как к ней принято относиться у людей чести; ей забыли это объяснить, и подтекст в словах мужа ускользнул от неё. Гренцлин знал её печальную предысторию, он всё понимал, но всё-таки его до глубины души поразило, что прекрасная благородная дама заговорила с ним как с человеком а Севенна Морбонд была прекрасна, теперь он видел это ясно как день. Поднесённая Гренцлину рука чуть вздрагивала в воздухе. Он спохватился, в почтительном поклоне схватил холодную хрупкую ладонь, коснулся губами пальцев, слабо пахнущих мятой.
Минуту назад еле слышно проговорил он. Напряг голос:Минуту назад я был слугой короля, но сейчас я лишь слуга вашей милости, ничей более.
Севенна удивлённо моргнула.
Это правда? То есть Она глянула на мужа, будто прося помощи. Простите, сударь, я ещё плохо разбираюсь в таких вещах: это надо понимать в прямом или в переносном смысле?
В переносном, разумеется, буркнул барон и взял жену под руку. Господин коллежский адъютор просто попытался сказать любезность в меру своего умения. Пригласите его к завтраку и распорядитесь о жилье.
Ах да. Простите, сударь. Севенна обернулась к пожилому лакею:Юрек! Проводи господина в гостевую комнату, ту что под леопардом, и затопи камин. Ждём вас к завтраку, господин Гренцлин. И снова подарила ему улыбку, которая, как он совершенно ясно понимал, была лишь пустым знаком вежливости.
4
Однажды утром шестнадцатилетняя Севенна, графиня Тленикс, дочь графа Гамстербадского, вышла погулять в парк и не вернулась. Её искали по всей стране живой или мёртвой, искали даже алмеханическими машинами, что обошлось родителям в громадную сумму, да так и не нашли. А через месяц она появилась в том же парке. В том же платье, но с коротко остриженными волосами и шрамом на голове. Без памяти. Она забыла всё что зналадаже язык, даже лица родителей.
Севенну учили всему заново, как младенца. К счастью, она сохранила здравый рассудок и способность учиться. Родители, конечно, старались, чтобы никто ничего не узнал. Но всё равно пошли слухи, что молодая графиня обезумела, да к тому же лишилась невинности. Было ли то правдой, неизвестно, но слухи сделали своё дело. Севенна с детства была помолвлена с сыном маркиза Хартварда. Не без скандала, но Хартварды расторгли помолвку. За ними и другие достойные женихи стали обходить дом Тлениксов стороной.
Единственным, кто не побоялся сделать предложение, был барон Морбонд. Старик ниже родом и титулом, с детьми от первого брака, владелец клочка земли в горном захолустьеон не имел бы никаких шансов, если бы не случившаяся беда. Но Тлениксы от полного отчаяния согласились на этот мезальянс, и Севенна, во всём покорная родителям, подчинилась.
«Несчастной она не выглядит», думал Гренцлин, шагая за лакеем по винтовой лестнице и затем по открытой галерее над внутренним двором замка. Перед его глазами всё ещё стояло лицо Севенны, её внимательный взгляд, неуверенная улыбка, развеваемый ветром локон. По служебной привычке инвестигатор мысленно составлял её словесный портрет: «ростом около двух аршин с четвертью, волосы цвета льняного, глаза светло-голубые, лицо узкое, нос прямой величины средней»; он знал, что не забыл ни одной подробности, но его не покидало чувство, что чего-то не хватает, какой-то важной детали он не заметил или не запомнил, и ему всё мучительнее хотелось снова увидеть это лицо и теперь уже рассмотреть как следует, изучать и изучать, пока не найдётся эта неуловимая, но самая главная деталь
Лакей впустил его в холодную полутёмную комнату, принялся разжигать камин, и Гренцлин заставил себя отвлечься. Выбросить её из головы. И, кстати, переодеться к завтраку. Когда в камине затрещали дрова, и лакей удалился, Гренцлин раскрыл саквояж и стал выкладывать чистую одежду на кровать. Переодевшись, он выкинул за дверь пыльные ботфорты и пропахшие лошадью дорожные штаны. Подошёл к ростовому зеркалу.
В мутной амальгаме отразился худощавый юноша с туго затянутыми в косицу русыми волосами, в долгополом сером сюртуке поверх голубого камзола и сорочки с кружевным галстуком, в серых кюлотах, застёгнутых на пуговицы ниже колен, в белых чулках и чёрных башмаках с латунными пряжками. Скромный, аккуратный молодой чиновник. Гренцлин впервые смутно ощутил, что в его облике чего-то не хватаеткакой-то яркой черты, интересной детали? Хоть какого-то намёка на характер? Он развязал бант на косице, тряхнул головой, рассыпав волосы по плечам в романтическом беспорядкеда, стало лучше Господи, как он может занимать себя такой чепухой! О деле, думать о деле!
Связано ли убийство в Летней башне и история Севенны? С ней что-то сделали, но ктоалмеханики? Арродисты? Кому могло понадобиться стереть её память? Или нечто извлечь из памяти? Что такого опасного или ценного она знала? Может быть, Арродес и его спутник шли именно к ней? Нет смысла гадать. Он не знает пока ничего достоверного. Но он выяснит.
В дверь осторожно постучали.
Их милости изволят звать к завтраку, сударь, сказал пожилой лакей.
Да, сейчас. Гренцлин ещё раз глянул в зеркало и зачем-то поправил галстук.
Стены столовой были по моде двадцатилетней давности затянуты жёлтым штофом, украшены оленьими рогами и разжигающими аппетит натюрмортами. Горел камин. Солнце ярко светило в окно. Барон и баронесса сидели друг против друга за небольшим столом, накрытым на три куверта. Севенна встретила взгляд Гренцлина всё той же милой, ничего не значащей улыбкой, и его будто пронзило тупой иглой безнадёжности. Как она нежна, как прекрасна! Как загадочно её прошлое! И ясно как день, что она никогда не будет с ним ближе, чем сейчас, никогда.
Перед Гренцлином поставили фарфоровую салатницу из гербового сервиза. Он взялся за вилку, но немедленно забыл про еду, когда Севенна спросила:
Вы уже раскрыли это убийство, господин Гренцлин?
Убийство? Он положил вилку. О да, ваша милость, здесь нет ничего сложного. Арродес и его сообщник повздорили, подрались, убили друг друга. Непонятно, правда, почему. И ещё непонятно другое Голубые глаза баронессы глядели на него с таким интересом, с таким всепоглощающим детским любопытством, что он с трудом заставил себя остановиться. Но простите, ваша милость, я не могу разглашать все подробности.
Почему же его преследовала эта машина? До нас доходят разные слухи. Одни говорят, что он убил какую-то женщину, другиечто это месть короля
Барон тоже смотрел на Гренцлина пристально.
В этом деле много неясного, сказал инвестигатор. (Пересказывать всерьёз официальную версию об убийстве значило бы оскорбить хозяев. Но неприлично было бы и повторять грязные сплетни о покойной королеве-матери). Вероятнее всего, его величество счёл Арродеса опасным для государства. Имея основания полагать, что тайные арродисты пробрались на высокие должности в судах и полиции, его величество личным ордонансом приговорил Арродеса к смертной казни посредством автоката. Гренцлин всё-таки вспомнил, что голоден, и отправил в рот артишок.
Но ведь Арродеса убила не машина, сказала Севенна. Вы сказали, что его убил сообщник. Значит, казнь не совершилась?
Гренцлин вздохнул. Баронесса слушала слишком внимательно и пришла к выводу, который ей лучше было бы не знать. Он, конечно, моги должен былсоврать, но глаза Севенны были такими ясными, такими чистыми
Автокат просто не успел, ответил он полуправдой. Арродеса убили чуть раньше, всего на пару минут. Кстати, обратился Гренцлин к барону, рекомендую вашей милости распорядиться доставить в замок машину и оба трупа для более детального осмотра
Уже приказал, ответил Морбонд. Но возвращаясь к Арродесу: как ему вообще удалось сбежать? Ведь эти машины бегают быстро как ветер, и они чуют запах человека лучше собаки-ищейки Как?
Лакей неслышно убрал пустую салатницу и поставил перед Гренцлином тарелку с запечённой уткой.
Я пока не знаю ответа, ваша милость. Это могут знать алмеханики, писавшие её прескрипт. И, возможно, его величествоесли это входило в высочайший замысел.
Вы полагаете, король не хотел, чтобы Арродес умер слишком быстро? Барон глотнул из бокала.
Возможно. Гренцлин прожевал жёсткий кусок утятины, запил глотком разбавленного вина. Хотя такая жестокость отнюдь не в характере его величества. Король суров с врагами, но не любит причинять страдания сверх необходимого. Тем не менее, иначе действительно трудно объяснить, почему Арродесу удавалось скрываться так долговсю осень и зиму. (Севенна слушала так внимательно, так впитывала каждое слово, что Гренцлин уже не мог остановиться. Он чувствовал, что выбалтывает лишнее, но просто не мог). Как совершенно верно заметил господин барон, автокаты бегают очень быстродо двухсот миль в день, не знают голода, сна и усталости, и великолепно чуют запах жертвы. Доселе ни одному преступнику не удавалось скрываться от них дольше двух-трёх дней. Либо эта машина играла с жертвой, либо
Сама не хотела убивать? спросила Севенна.
Гренцлин ответил не сразу. Эта мысль, несомненно, была бредовой, но не выходила из головы и у него.
Машины не могут ничего хотеть, ваша милость, сказал он, отставляя пустую тарелку. Они выполняют прескрипт.
Но всё-таки в неё заложили ум а значит, и чувства? Я видела эти трупы в башне. Машина и этот Арродес Она словно обнимала его.
Причину такого поведения ещё предстоит выяснить, ваша милость. Но вряд ли она заключается в любовных чувствах.
Баронесса порозовела от смущения.
Простите, если я опять говорю глупости но Она покосилась на мужа. Я ведь правильно для женщины рассуждаю?
Морбонд недовольно хмыкнул, не найдя что сказать. Гренцлин посмотрел на Севенну очень внимательно.
А как вы рассуждали бы, ваша милость, без оглядки на то, что правильно, что нет?
Взгляд баронессы встретился с его взглядом. Гренцлин чувствовал: она пытается понять, какого ответа он от неё ждёт, какие слова будут самыми уместными в этой ситуации, а не сформулировать свои подлинные мыслиесли они вообще были и в то же время он остро наслаждался тем, что эти небесные глаза смотрят на него так прямо, так серьёзно, будто за ними и вправду кроется душевная глубина и дажекак хотелось бы в это верить! хотя бы малая толика интереса к нему, Гренцлину, а не только к его рассказу
Может быть, у машины было два, как вы это называете, прескрипта? наконец предположила Севенна. Один явныйказнить Арродеса, и другой тайныйоттягивать эту казнь?
Очень интересная мысль. Гренцлин не отводил от баронессы глаз, хотя и чувствовал, что это становится всё более неприличным. Но что вы имеете в виду под тайным прескриптом?
Инструкции, которых машина не осознавала сама и о которых, возможно, не знал даже сам король. Севенна неуверенно глянула на Морбонда. Но наверное, я не должна этого говорить, господин барон?
Гренцлин с болезненным усилием оторвал взгляд от неё и перевёл на барона. Морбонд мрачно глядел в стол.
Воображение заводит вас слишком далеко, Севенна, наконец проговорил он и резко встал. Не смею вас более задерживать, господин коллежский адъютор.
Гренцлин поспешно встал, поклонился хозяевам.
Благодарю за хлеб и соль, ваши милости. Он чувствовал почти физическую боль от того, что через несколько секунд уже не будет видеть Севенну, что её хрустальный голос уже не будет раздаваться в его ушах.
Что вы намерены сейчас делать? не слишком вежливо спросил Морбонд.
Помолиться, ваша милость. Брови барона полезли на лоб, но баронесса смотрела на Гренцлина всё тем же детски чистым, невозмутимым взором. Я всегда молюсь в это время дня. Не изволите ли приказать, чтобы меня проводили в замковую капеллу?
5
Капелла была пуста в этот час. Шаги Гренцлина гулко отдавались под стрельчатыми сводами. Свечи тлели перед статуями святых. Разноцветные лучи солнца пронизывали витражи, изображавшие сотворение мира Троорлом и низвержение Клапоса, и отражались от полированных ореховых скамей, перил и аналоев.
Гренцлин миновал сход в крипту и остановился у первого ряда скамей, перед самым алтарёмкак можно дальше от входа и посторонних ушей. Опустился коленями на подставку, сложил руки на груди и возвёл лицо к нависающему над алтарём лику Создателя.