Тед кивает и наклоняется за упавшим велосипедом. Он прислоняет своего железного коня к дереву и принимается собирать разлетевшиеся письма.
Уже забыл, говорит он, быстро улыбнувшись Элинор.
Роуз переходит улицу. Последние ярды она пробегает и, бросив чемодан, устремляется к старшей сестре. Шелестит ткань ее красивого хлопчатобумажного платья. От Роуз пахнет цветами. Смеясь, она заключает Элинор в объятия. Мейбл протискивается между ними. Паровозный свисток, доносящийся со станции, заставляет их разомкнуть руки. Над паровозом взвивается облако пара. Уши Элинор наполняются натужным лязгом вагонов трогающегося поезда. Мейбл слишком тяжелая, и Элинор осторожно опускает дочку на землю.
Ох, Роуз! До чего же я рада тебя видеть! Даже не слышала, как подошел поезд!
И я рада, моя дражайшая Элинор. А как там моя любимая племяшка? Роуз нежно щиплет щеки Мейбл, и девочка застенчиво прячет голову в подол материнского платья. Как же ты выросла! Роуз поворачивается к Теду, продолжающему собирать рассыпавшиеся письма. Что у вас случилось? Вам помочь?
Благодарю вас, все в порядке. Он склоняется над почтовой сумкой. Пострадал от собственной оплошности. Рад вашему возвращению, мисс Кармайкл. Сколько же вы отсутствовали?
Целых девять месяцев! со смехом отвечает она. Можете поверить?
Добро пожаловать в родные края, говорит Тед, собирая последние письма. Ладно, двинусь дальше.
Да. Тед, спасибо за помощь.
Надеюсь, с ней все в порядке, еще раз произносит почтальон и озабоченно косится на Мейбл. Прекрасного дня вам обеим.
Счастливо, Тед!
Он перекидывает длинную ногу через велосипедную раму, сгибает колени, чтобы не задеть выпирающую сумку с почтой, и уезжает.
Элинор отстраняется, разглядывая сестру.
Как ты замечательно выглядишь! с улыбкой говорит она.
Роуз пополнела. Она буквально пышет здоровьем. Ее голубые глаза лучатся, на щеках румянец. Эдвард без труда найдет ей подобающего мужа.
Элинор наклоняется за чемоданом, оставленным сестрой.
Забирайся в двуколку, и едем домой. Полагаю, миссис Беллами уже приготовила нам торт «Виктория» с начинкой из клубничного джема. Как ты любишь, Мейбл. И Роуз тоже.
Малышка облизывает губы и чешет живот.
Вкуснятина, говорит она. Ее недавняя оторопь прошла столь же быстро, как и появилась. Я люблю клубничный джем.
Совершенно нормальная детская речь. Никаких запинок. Может, ужасный эпизод ей просто привиделся? Не будь рядом Теда, она бы убедила себя в этом.
Я тоже люблю клубничное варенье. Роуз улыбается племяннице. Видишь? У нас с тобой одинаковые вкусы.
Мейбл вкладывает свои пальчики в обтянутую перчаткой ладонь тетки.
Как здорово вернуться домой! восклицает Роуз, усаживаясь в двуколку.
Элинор трогает поводья. Дилли разворачивается и пускается в обратный путь к Брук-Энду. Мейбл усаживается между матерью и теткой.
После путешествий тебе понадобится заново привыкать к тихой старой Англии, говорит Элинор.
Конечно, но я скучала по родным местам. И по тебе, дорогая Элли. Прежде мы если и расставались, то всего на несколько недель. Она улыбается. Однако Париж и в самом деле удивителен. Как щедро было со стороны Эдварда отпустить меня в путешествие!
И тебе оно пошло на пользу? с напускной серьезностью спрашивает Элинор. Ты превратилась в шикарную говорливую парижанку? Эдварду захочется увидеть результаты его щедрости.
Придется отдать себя на его суд, смеется Роуз.
Отдохнувшая Дилли пускается рысью. Элинор смотрит на профиль сестры. Роуз и в самом деле вся светится. Месяцы, проведенные в Париже, и недели путешествия по Италии явно пошли ей на пользу.
Сестры умолкают, убаюканные негромким цокотом копыт Дилли, чья гладкая шкура то озаряется светом, то тускнеет при переходе от открытых участков дороги к затененным. Меж тем солнце постепенно клонится к закату.
Теперь, когда Роуз сидит рядом, тайна Элинор бурлит и поднимается, словно горячий воздух. Ей не удержать это в себе. Она чувствует, что поступит очень даже правильно, если поделится первым делом с Роуз.
Роуз шепчет Элинор над головой Мейбл. У меня есть новость.
Глаза Роуз понимающе округляются.
Ого! В самом деле? И каков Слушай, ты хорошо себя чувствуешь?
Лоб сестры тревожно морщится. Неудивительно, что после трех выкидышей она встречает новость с некоторой настороженностью.
Элинор чувствует, что ее глаза наполняются слезами, и тоже улыбается:
Три месяца. На этот раз врач уверен. Н-но мне никак не побороть страх. Я даже Эдварду еще не говорила. Не хочу искушать судьбу.
Роуз тянется к Элинор и крепко сжимает ее плечи:
Раз врач говорит, что все будет в порядке Что ж, тогда это замечательная новость. В прошлые разы ты не могла преодолеть двухмесячный рубеж. Или два с половиной.
Да, знаю. И тем не менее Трудно не волноваться.
Конечно, соглашается Роуз. Это вполне понятно. Но ты должна следить за собой. Никаких волнений и чрезмерных нагрузок. Она грозит сестре пальцем.
Постараюсь.
Мама, а что такое волнения и чрезмерные нагрузки?
Мейбл во все глаза смотрит на мать, надеясь включиться во взрослый разговор.
Это значит, что мама не должна слишком уставать и расстраиваться.
А почему?
Позже поговорим, шепчет сестре Элинор и наклоняется к Мейбл. Просто маме нельзя слишком уставать и допускать, чтобы у нее болела голова.
У меня голова болит, заявляет Мейбл.
Слушай, а что произошло перед самым моим появлением? Роуз явно пытается сменить тему разговора. Почему Тед тебя спрашивал, все ли в порядке с малышкой?
Это Элинор чувствует, как радость медленно покидает ее, словно воздух из развязанного воздушного шарика. Просто Мейбл
Что ж это было? Ей не подобрать слов для описания случившегося.
Так, ничего особенного, наконец произносит Элинор, глядя на дочку. На лице малышки ни малейших тревожных признаков. С ней все в порядке.
Дилли минует каменные столбы ворот, за которыми тянется широкая дорога, ведущая к широкому эдвардианскому фасаду Брук-Энда. День с его яркими красками погас. Элинор охватывает тягостное чувство. Оно накрывает ее, словно нежданное влажное облако.
Глава 2Эдвард
Поезд, который должен был прийти в Мейфилд в 18:40, опоздал. Эдвард выходит из вагона и сразу погружается в липкий воздух. Помахивая портфелем, он идет к ожидающему его автомобилю. «Никак гроза собирается?» думает он. Обычно здесь, среди сочной зелени Суррейских холмов, царит прохлада и можно забыть про духоту, дым, копоть и сутолоку Лондона. За городом человек может дышать в полном смысле слова.
Но этим вечером рубашка Эдварда намертво прилипла к спине. Пот катится у него по вискам. Подмышки тоже все мокрые. Он торопливо снимает пиджак и вешает на согнутую руку.
Завидев Эдварда, Уилсон приветливо машет ему рукой. Шофер курит, прислонясь к капоту «санбима». При виде своей новой машины сердце Эдварда наполняется ликованием. Кремовый корпус автомобиля сверкает. Салон, отделанный черным, современный и удобный. В выходные они вдвоем с Элинор отправятся кататься. Эдвард улыбается, представляя поездку: ветер, ударяющий им в лицо, волосы жены, аккуратно уложенные под шляпкой, которую она придерживает одной рукой, чтобы не унесло. Прохожие, разинув рот, смотрят им вслед.
Добрый вечер, сэр, здоровается Уилсон, гася окурок и прикладывая два пальца к своей шоферской фуражке.
Эдвард проводит рукой по блестящей поверхности машины, открывает пассажирскую дверь, легко взбирается на подножку и оказывается в салоне.
Уилсон заводит мотор, и машина оживает.
Успешная была неделя, сэр? весело спрашивает Уилсон, мастерски выруливая за пределы станции.
Эдварду еще нужно приноровиться к управлению машиной. Уилсон умеет водить ее плавно, а когда руль оказывается в руках Эдварда, она взбрыкивает, как норовистая лошадь. Только вместо недовольного ржания машина протестующее скрежещет и верещит.
Да. Отличная неделя. Эдвард откидывается на спинку. Очень успешная.
Машина уже едет по дороге к дому. Возникает многозначительная пауза, словно Уилсон ждет объяснений, почему хозяин целую неделю провел в лондонской квартире. Обычно Эдвард старается на буднях хотя бы дважды побывать дома.
Я прочитал серию полуденных лекций в Куинс-Холле, сообщает Эдвард; Уилсон молчит. Вы знаете это место на Лангем-плейс?
Конечно, сэр. Это концертный зал.
Вот-вот. Там я и выступал. Большое престижное заведение.
Рад слышать, сэр, что ваши выступления прошли успешно. А тема была интересной?
«Наследственность и поток жизни».
О-о обширная тема, надо сказать. Слушателей много было?
Самое приятное, Уилсон, что да. Каждый деньаншлаг!
Вы теперь, сэр, стали знаменитостью, улыбается Уилсон.
Эдвард задается вопросом, не перешел ли Уилсон границу, отделяющую искреннее восхищение от сарказма. Он решает принять слова шофера за чистую монету.
В основном приходили такие же ученые, как я. Но помимо них было много и других слушателей. Лекции стали событием международного масштаба. Съехались специалисты со всего земного шара, желающие побольше узнать о евгенике. Америка. Франция. Скандинавия. Германия. Присутствовали члены парламента и министры.
Каждый день приносил успех. Осмелится ли он сказатьтриумф? Среди слушателей было не менее пяти членов парламента, а также весьма известные в обществе леди и джентльмены, настолько воодушевленные его рассказом, что они организовали залоговый фонд и вступили в Евгеническое общество.
Эдвард поворачивается к окну и смотрит на окрестные поля в надежде, что вопросы прекратятся. Кому хочется вести учтивую беседу со своим шофером?
Мне надо хорошенько отдохнуть за выходные, говорит он, вздыхая. Нынешний вечер знаменует собой конец напряженной, изматывающей недели.
Конечно, сэр.
Эдвард отдирает рубашку, прилипшую к груди.
Как думаете, вечером будет гроза?
Лучше всего сменить тему разговора. Уилсон родился в сельской местности. Такие люди«соль земли» чувствуют изменения погоды. Например, их садовник Гарсон предсказывает дождь за сутки. Даже повариха миссис Беллами знает, какая погода будет завтрасолнечная или дождливая. Свои прогнозы она делает, поглядывая на розовую кайму облаков вечером или рано утром, а также по поведению коровлежат те на земле или стоят.
На прямом участке дороги Уилсон прибавляет скорость. Он управляет машиной с такой легкостью, что мотор «санбима» вздрагивает от наслаждения.
Я бы сказал, сэр, что да, отвечает Уилсон, вынужденный говорить громче из-за возросшего шума мотора. Эта невыносимая жара когда-нибудь должна закончиться. Земля растрескалась. Хороший ливень пойдет ей только на пользу.
Поверьте, в городе еще хуже.
Ветер приятно овевает разгоряченную кожу Эдварда. Кажется, что ее протирают прохладной мокрой тряпкой.
А впереди уже показались ворота Брук-Энда. Как быстро! От станции до дома не более двух миль. На мгновение Эдвардом овладевает безумное желание сказать Уилсону, чтобы ехал дальше, чтобы не кончалась эта освобождающая, детская радость, охватившая его. Радость от самого пребывания здесь, от быстрой езды на новом автомобиле, когда ветер треплет волосы и свежий деревенский воздух наполняет легкие.
По мнению очень и очень многих, Брук-Энд считается большим домом. Конечно, это не величественный особняк, но просторная, элегантная четырехэтажная вилла, возраст которой едва насчитывает двадцать лет. Достойная резиденция для уважаемого члена верхнего среднего класса, у которого растет семья, а еще быстрее растет репутация эксперта в области психологии и образования. Своего рода визитная карточка. Ученому человеку куда больше подходит современное жилище. Вне всякого сомнения, Эдвард мог бы выбрать особняк с богатой историей, пожелай он этого. Как только состоялась его помолвка с Элинор, он сразу же занялся активными поисками подходящего загородного дома для будущей жены. Он хотел подарить ей самое лучшее в пределах своих возможностей, особенно после всего, через что ей пришлось пройти, и учитывая ее происхождение из добропорядочной профессиональной семьи. Ее отец был финансистом лондонского Сити. Элинор росла в достатке, пока гибель ее братьев на войне, а затем и смерть отца не привели семью к стремительному обнищанию, заставив Элинор вместе с матерью искать работу.
Пять лет назад хватало поместий, продающихся дешево, но персональные банкиры Эдварда Коулрой и Мак, владеющие одноименным банком, отговорили его от подобного приобретения. Их финансовое чутье, их предвидение относительно британской экономики и возрастающего налогового бремени, которое придется нести состоятельным землевладельцам, оправдались.
Пусть аристократия распродает свои родовые гнезда и вкладывает деньги во что угодно. Эдвард счастлив, что не повесил на себя их налоговые гири, не говоря уже о социальной и экономической ответственности, от которой все они торопятся освободиться. Нет, Эдвард благодарит себя за мудрость, позволившую ему не попасться в эту ловушку. Возможно, некоторые считают его нуворишем или, как однажды назвал его Бартон Лейтон, состоятельным выскочкой. Дело не в этом. Владеет он старинным поместьем или нет, люди из светского общества все равно будут высокомерно морщить на него свои аристократические носы. Но в отличие от Бартона, постоянно стенающего о расходах, которые приходится нести, чтобы удержать его Мейфилд-Мэнор от обрушения, Брук-Энд требует минимум ухода, зато достаточно просторен, расположен в прекрасном месте и имеет современные удобства. И потом, Элинор, вышедшая из куда более высокого социального слоя, нежели Эдвард, вполне удовлетворена их домом. Во всяком случае, он не слышал от нее ни одной жалобы.
Добрый вечер, сэр, здоровается с ним у входа горничная Элис.
И вам, Элис, добрый вечер, отвечает он, заметив, что ее круглое веснушчатое лицо раскраснелось от волнения.
Сегодня миссис Хэмилтон ездила на станцию встречать мисс Кармайкл! выпаливает горничная. Как здорово, что она вернулась! Уже успела рассказать нам о своем путешествии по Италии. Я заслушалась. А по-французски она говорит как настоящая француженка.
В самом деле? И что же она вам говорила?
Понятия не имею. Она вполне могла сказать, что я английская королева. Но звучало так красиво. Просто музыка.
Так-так, снисходительно улыбается Эдвард. А где наши дамы сейчас?
Наверное, переодеваются к обеду. Его подадут через пятнадцать минут.
Превосходно. Мне как раз хватит времени умыться и переодеться.
Поднимаясь по лестнице, он замечает, насколько пуст дом без собаки. Без собаки в доме нет уюта. После кончины Пэтча прошло больше месяца. Надо поискать замену.
Дорогой!
Вот и она, стоящая с простертыми руками на площадке. Элинор. Его прекрасная жена.
Эдвард пробегает оставшиеся ступеньки, подхватывает жену и заключает в объятия.
Как же я по тебе соскучился! говорит он, вдыхая аромат ландышей, исходящий от Элинор.
Он поднимает ее и начинает кружить, отчего она вскрикивает и хихикает:
Эдвард! Отпусти меня!
Ни за что!
Уфф! У меня голова кружится! Нас могут увидеть!
Ну и пусть, смеется он, опуская ее на пол.
Иди умойся и переоденься, с улыбкой говорит Элинор. Ты пропах Лондоном.
Да неужели? И на что похож этот запах?
На запах старых башмаков! смеется она. Смой его и побрызгайся одеколоном, который я тебе подарила на день рождения. Это сразу исправит положение! Послав мужу воздушный поцелуй, Элинор устремляется вниз. Нужно переговорить с миссис Беллами, пока она не угробила суп!
Во время обеда слышатся первые раскаты грома, заглушая стук посуды и звон рюмок.
Неужели гром? Роуз смотрит через плечо в окно на сад, тонущий в сумерках. У нас в Венеции была просто ужасная гроза. Струи дождя были толщиной с ковровые прутья на лестнице. Я не сомневалась, что всех нас смоет, если вначале мы не станем жертвами молнии. Наш смешной маленький пансион находился на самом верхнем этаже ветхого старого дома. Роуз подбирает крошку хлеба и отправляет в рот, жуя и надувая щеки, как мышь. Чтобы успокоить наши нервы, престарелой хозяйке пришлось налить мадам Мартен и нам с Клариссой несколько бокалов «Москаделло». Слышали бы вы, как мы пищали! добавляет Роуз и смеется, вспоминая тот эпизод.