В ожидании своего шестого хебседа Аменхетеп чувствовал себя плохо. Первый хебсед каждый фараон праздновал в своё тридцатилетие, а дальше эти юбилеи повторялись через каждые три года. Считалось, что через эти промежутки происходило магическое обновление жизненных сил властителя, но точно невидимый недуг уже крепко держал его в своих когтях. А потому всеми делами управлял его сын. Он всё реже советовался с отцом, и многие сановники быстро почувствовали его строгий нрав и острый ум, подмечавший любую мелочь и все их оплошности. Пока он ещё был милостив, хотя несколько царедворцев уже лишились своих высоких должностей без всякого объяснения причин, и остальные теперь с робостью входили в покои фараона, где на двух тронах с церемониальными скипетрами в виде посохов в одной руке и с бичом в другой сидели отец и сын. Сановники опускали головы, стараясь не встречаться с настороженным и чуть насмешливым взглядом наследника.
Однажды он остановил Илию во дворце, залюбовавшись его браслетом, набранным из разноцветных пластин разных пород дерева. На каждой была вырезана фигурка диковинного животного.
Это делают наши мастера?поинтересовался юный правитель.
Нет, мне подарили его ливийские купцы, ваша милость. Они сказали, что он таит в себе лечебные свойства, изгоняет из тела дурную кровь, но мне он просто приглянулся,заулыбался Илия.Хотите, я вам его подарю?
Мне неловко принимать такой дорогой подарок,смутился сын Аменхетепа Третьего.
Он мне ничего не стоил, купцы поднесли его, обрадованные, что я покупаю у них зерно, а я дарю его вам!
Первый царедворец тотчас снял браслет и ловко надел на руку юного фараона. Тот даже не успел воспротивиться этому.
Когда одолевает скука, я начинаю рассматривать фигурки животных,увлечённо заговорил иудей.Обратите внимание, ваша милость, каждый из зверей как бы догоняет и хочет напасть на другого. Очень весело за ними наблюдать! Кот гонится за мышонком, лис выслеживает кота, барс кидается на лиса, лев мчится за барсом, слон хочет растоптать льва, а человек охотится на слона. А если вы начнёте крутить браслет на руке, то картинки оживут, и вы увидите, как каждый зверёк движется! Вот смотрите!
Он стал крутить браслет, и звери действительно словно ожили. У наследника от восторга загорелись глаза.
Как здорово!прошептал царевич, уже сам крутя браслет и будучи не в силах оторвать глаз от забавной игрушки.
Я рад, что вам понравилось! Через пару дней ливийцы опять приедут с хлебным караваном, я попрошу их привезти новые поделки! Они с ума сходят от счастья, что мы у них зерно покупаем, а потому везут с собой ещё и подарки,важно усмехнулся Илия,считая нас за круглых дураков, ибо кто в урожайные годы пшеницу покупает?! А я тоже дурачком прикидываюсь, объясняю, мол, у нас недород! Знали бы они, что их ждёт!
А если не будет засухи?неожиданно спросил наследник, и первый царедворец, не ожидавший столь бесхитростного вопроса, на мгновение растерялся.
Ханаанин только представил себе, какой убыток понесёт семья фараона, если сбудется это наивное предположение юного властителя, и у него потемнело в глазах. Он хотел было сослаться на старого фараона, ведь это был его сон, самодержец самолично одобрил предложенный Илиёй план спасения, но вспомнил совет, данный ему Азылыком. Помолчав, первый царедворец повторил слово в слово мудрую истину оракула.
Боги не ошибаются, ваша милость. И коли они указали вашему отцу на засуху, то так тому и быть!
Однако вернувшись домой, он тотчас велел накрыть на стол, призвал к себе Азылыка, выставил кувшин со сладким вином, к которому в последнее время пристрастился оракул, и с тревогой рассказал о сомнениях наследника и своём ответе.
А вдруг и в самом деле не будет засухи?
Может и не быть,причмокивая и потягивая сладкое вино, проговорил гадатель, и первого царедворца бросило в озноб.
Как это «может и не быть»?растерянно пробормотал Илия.У меня жена, дети, я не хочу умирать! Это тебе всё равно! Ты прожил жизнь, а я только начинаю!
Каждый из нас, в каком бы возрасте ни находился, всегда лишь в начале своего пути. Конца никто не знает, его просто нет. Мы заходим в этот мир на сорок-пятьдесят лет, которые равны одному божественному вздоху, дабы испытать слёзы страданий, и тотчас покидаем земную обитель, чтобы отдохнуть в тени вечности,глотнув вина и причмокнув, изрёк оракул, он любил порассуждать за винной чашей.А умирать и мне не хочется. Но в отличие от тебя, я не боюсь смерти, только и всего. Тебе стоит этому научиться. Тогда ты не будешь больше испытывать страха.
Ты самый гнусный негодяй, которого я встречал на белом свете! Я доверился тебе, я вытащил тебя из узилища, облагодетельствовал, а ты корчил из себя оракула! Если не будет засухи на следующий год, я самолично отрежу тебе голову! Мерзкий обманщик! Пёс смердящий! Боже, какой я дурак! Меня столько раз уже обманывали, а я до сих пор продолжаю всем верить! Почему меня так наказывают боги?! За что?!слёзы выкатились из глаз Илии.
Ну не плачь, не плачь. Ты был прав. Боги, конечно же, не ошибаются, мой мальчик, ты был прав,улыбаясь, промолвил оракул.Но иногда они могут и передумать.
Но как они могут передумать?!.выкрикнул царедворец.
Обыкновенно. Они так иногда шутят. Глупо, с точки зрения людей, но по-другому не умеют. Им тоже бывает скучно и хочется порой развлечься. Мне приходилось наблюдать эти шутки. Люди чуть с ума не сходят, а им потеху подавай!нахмурившись, озабоченно вздохнул провидец.Бывает.
И что тогда?
Тебе отрубят голову,съев лепёшку с мёдом и омыв руки в чаше с водой, сказал гадатель.
Илия оцепенел, не понимая, шутит Азылык или говорит серьёзно.
Такова участь всех оракулов, мой мальчик,философски продолжил провидец.Когда они угадывают, то на их голову проливается золотой дождь, ну а если ошибаются, то навсегда с ней прощаются. Третьего не дано. Один мой знакомый мудрец говорил: «Нас поражает красота лишь тогда, когда мы начинаем понимать её».
В голубоватой воде бассейна она казалась золотистой рыбкой, резвящейся с такой прытью, что двенадцатилетний наследник застыл на месте. Его удлинённое, точно вычерченное божественным резцом лицо с тяжёлыми веками и большими, чуть вывороченными губами, в изгибе которых, казалось, застыла капризная усмешка, ещё больше вытянулось от изумления, крупные губы приоткрылись, и в узких, с прищуром, тёмно-зелёных глазах вспыхнула искорка восхищения. Стояла середина дня, наполненная зноем, резкими запахами жасмина и гелиотропа, проникавшими из заросшего сада в комнату для занятий, и молодой жрец Шуад, круглолицый и всегда довольный собой, когда ему давали возможность проявить свои познания, обучавший младшего Аменхетепа логике, красноречию и важным истинам, сам одуревший от наползающей полдневной жары, разрешил юному властителю сбегать в сад, к бассейну, окунуться. Мечтавший о такой передышке царевич радостно помчался к воде, которая менялась постоянно и здесь, в густой тени сада, сохраняла лёгкую прохладу. Он уже предвкушал, как смоет с себя противный пот и выгонит из головы сонный дурман, не дававший ему сосредоточиться. И остановился как вкопанный, заворожённый сказочным зрелищем. В первое мгновение юный властитель хотел рассердиться, что кто-то чужой занял его бассейн, но столь грациозны и легки были движения незнакомки, не замечавшей наследника, что он позабыл обо всём и залюбовался ею.
Наследник слышал о прибывшей в Фивы принцессе из Митанни, которую, как и его, вскормила кормилица Тейе. Он даже видел в детстве мельком её красивое личико и был очень заинтересован своей юной тётей, но потом она вдруг исчезла. Он узнал, что отец переселил Нефертити в другой, более скромный дом в Фивах вместе с лекарем Мату и всей митаннийской прислугой. И теперь, восхищённо наблюдая, как в брызгах воды переливалось её тонкое тело, извиваясь смуглой змейкой, правитель сразу догадался: это она.
Юный фараон вернулся в учебную комнату, Шуад спал, прислонившись к стене, полуоткрыв рот с толстыми мясистыми губами и шумно похрапывая. Аменхетеп остановился на пороге, рассматривая спящего жреца: большой потный лоб с залысинами, крупный нос с капельками пота и совсем невыразительное, даже грубое лицо, напоминающее больше удачливого скотовода, нежели утончённого мыслителя, который только что высказывал весьма глубокие и серьёзные истины. Кроме того, от наставника всегда пахло солёной рыбой, как от простых рыбаков, а этот запах наследнику никогда не нравился, он терпеть не мог вяленую, пропитанную солью рыбёшку.
Аменхетеп щёлкнул языком, Шуад вздрогнул, выпрямился, увидел царевича, протёр глаза и тотчас поднялся.
Ты уже вернулся...он с громким стоном подавил зевоту, вытер платком лицо.Говорят, там, в северных странах, где совсем не жарко и люди ходят в звериных шкурах, есть забавный обычай: после сытного обеда, именно в это время, все, начиная с государя и кончая рабом, ложатся на циновки и дружно спят! Часа два или три без просыпу! Стоит себе только представить, мой повелитель, эту невероятную картину: всё государство спит!он громко засмеялся, но тут же осёкся, взглянув на властителя.А ты разве не купался?
Бассейн занят...
Кто смеет плавать в бассейне государя без его разрешения?!возмутился Шуад, направляясь к выходу.
Я сам разрешил искупаться своей тете.
Ну если тете... Садитесь, ваша светлость, давайте ещё немного поразмышляем. Наш бог, покровитель искусств, бог созидания и разума Птах, говорит: «Если ты рос, рос и вырос, после того, как был коротышкой, если разбогател, прежде скитаясь и живя подаянием, не проходи мимо того, кто ещё мал и нуждается, ибо все благодеяния исходят от бога, а он одинаково любит всех и хочет, чтобы все жили счастливо, значит, он любит и богатого, и нищего и мечтает, чтобы и они любили друг друга». Мне бы хотелось, чтобы вы, ваша светлость, проследили за логикой развития этой важной мысли: я и бог. Птах как бы утверждает, что это соединение произойдёт, когда ты станешь милостив к таким же, как ты. Это главное, что должен понимать государь, прежде чем сесть на трон...
Но и раб может стать нищим, выходит, я должен поделиться и с рабом и полюбить его?спросил царевич.
Да, это так. Он раб, ты фараон, но вы оба принадлежите к человеческому роду, оба испытываете зной, голод, страдания, и вы, будучи самодержцем, должны в равной степени заботиться обо всех, ибо рабы возделывают ваши поля, возводят пирамиды. И чтобы не иссякали кладовые, рабы должны иметь не только кров и пищу, но и ощущать заботу и любовь своего правителя. Иначе они сбегут к другому хозяину или станут роптать, поднимут бунт. В том и заключается мудрость государя, что он посланник бога на земле и наделён его великим умом,Шуад даже разволновался, доказывая эти истины.И любит, подобно богу, всех одинаково. Для него нет разницы, кто перед ним: раб, вывозящий из города нечистоты, или же первый жрец нашего храма.
Почему вы, учитель, всё время говорите слово «бог», а не «боги»? Ведь их у нас много.
Шуад задумался, погрустнел и несколько мгновений молчал.
Для меня бог всегда один, ваша милость. И прежде всего это Атон, бог того солнца, которое мы видим на небе: в виде круглого диска и с лучами, расходящимися от него. Мы же почему-то выделяем Амона, хотя Амон ранее был покровителем умерших. Теперь он стал главным богом, мы даже называем его Амон-Ра. Но суть даже не в этом, кто должен быть главным: Атон или Амон. Бог един во всех лицах. Иначе получается какая-то община.
Но один не сможет уследить за всем. У государя всегда много помощников!
Но разве у нас несколько государей?задал встречный вопрос Шуад и сам же ответил:У нас один государь, и один бог должен быть. А то мы иногда не знаем, кому поклоняться. Сейчас жрецов в государстве столько же, сколько рабов. Но те хоть работают и приносят пользу, а эти жиреют, поклоняясь неведомо кому. Пусть остаются, но божий храм должен быть один!
Аменхетеп с интересом слушал жреца, в душе соглашаясь с ним, но совсем по другим причинам. Неферт почти во всех храмах поставил своих людей, которые подчинялись только ему, и сборщики денег стали приносить жалкие крохи от большого жреческого пирога. Отец менял их каждый год, но доходы с храмов лишь уменьшались. Больше того, расходы на содержание жрецов, проведение божественных культов в честь того или иного бога с каждым годом незаметно, понемногу росли. Святые отцы жирели и ни на шаг не хотели уступать своему фараону. А если б удалось установить единобожие, то в каждом городе достаточно было бы построить по одному-два храма, а не восемнадцать-двадцать, как сейчас. И сборы в казну от них увеличились бы. Этот губастый толстяк, выкормыш Неферта, восставший против своего учителя, возможно, сам того не понимая, подсказал идею, которая может спасти его державу от грядущей беды. Фараону нужно новое войско, а его надо на что-то содержать. Если бы оно появилось, отец не боялся бы нашествия Суппилулиумы, и никто бы не посмел отобрать у Египта Митанни или другую колонию. Однако, если б сейчас эти речи наставника услышал Верховный жрец Неферт, он бы немедля предал Шуада суду. Учитель не по годам отважен.
Разве я не прав, ваша милость?и, не дав правителю ответить, добавил:Прав! Всё сложное было когда-то простым, я в этом уверен. Вы только представьте, если б Египтом управляли тридцать государей?! Какая была бы неразбериха! Необходимо, чтобы все понимали: вот бог, а вот фараонего наместник на земле. Бог поручил ему управлять этой державой, и никто, кроме бога, никто не смеет отобрать у него трон и скипетр! Многобожие развращает людей, они утрачивают веру, перестают уважать и бояться фараона, не зная толком, кто его поставил над ними!
Вы кому-нибудь ещё говорили об этом?
Ну что вы, ваше величество,смутился Шуад.Я же всё вижу и понимаю. Ваш отец всегда боялся выступать против Неферта. Когда он последний раз женился, а Верховный жрец был против, так самодержец его две недели уговаривал дать разрешение на этот брак. Вот ведь до чего дошло! Государь боится собственных подданных! Не хочет с ними ссориться!
Шуад умолк, а юный властитель посуровел лицом, выгнул спину, точно был готов прямо сегодня исполнить то, о чём говорил жрец.
Государь должен быть сильным и решительным. Только тогда его ценят и уважают подданные. И, конечно же, строгим, милостивым и справедливым.
Жасминный дух слегка кружил голову, отец любил и часто пользовался мазями из этих цветов, они поднимали его мужскую доблесть, потому половина сада и была покрыта жасминными кустами, но в пору их цветения у многих кружилась голова. Царевич уже хотел предложить Шуаду закончить занятия на сегодня, но жрец неожиданно проговорил:
А теперь я расскажу тебе то, что хранится как великая тайна и даже твой отец не знает об этом. Я бы и сам не знал, если б мой учитель Тонут не поведал об этом перед смертью. Ты был в храме фараонов и видел, что следом за Тутмосом Вторым на престол всходит Тутмос Третий, и он правит пятьдесят пять лет. И жрецы, рассказывая о его жизни, называя его великим правителем, всегда отмечают факт такого долголетия...
Аменхетеп кивнул, ибо жизнь Тутмоса, совершившего много подвигов и широко раздвинувшего границы державы, приводила и его в восхищение. Он даже хотел походить на него.
Но Тутмос Третий управлял Египтом всего тридцать лет, а двадцать пять правила его мать, Хатшепсут. И мало кто догадывался об этом, ибо, выходя к народу, она переодевалась в мужское платье, привязывала бороду, намеренно понижала голос, увязывала груди и никто не догадывался о том, что женщина восседает на троне. Она была женой Тутмоса Второго и его сводной сестрой, женщиной волевой, сильной, построившей много храмов как в Фивах, так и за пределами столицы. Царица организовала экспедицию в страну Пунт, она не воевала, да и не могла воевать, поскольку являлась женщиной. Когда она умерла, Тутмос Третий разрушил все её статуи и уничтожил всякое упоминание о ней, считая, что своим поступком она осквернила династию фараонов. Ты обязан об этом знать, мой мальчик, но дальше твоих ушей эти знания не должны идти.
Шуад умолк, Аменхетеп сидел потрясённый этой новостью: женщина в течение двадцати пяти лет управляла державой!
Но как же боги допустили это?прошептал юный властитель.
Я и веду к этому! Когда богов много и среди них есть женщины: Исида, Маат, Мут, Нейт, Нефтида, Нут, Сехмет, Селькис, Сешат, Тоэрис, Хатхородиннадцать богинь, которые являются также супругами главных богов, то при их попустительстве такое и происходит. Одиннадцать из тридцати четырёх, целая треть! А когда у нас будет один бог, то он не допустит, чтобы женщина взялась управлять такой огромной страной! Последние годы Хатшепсут занималась тем, что строила свой заупокойный храм в Дейр-эль-Бахри. Его возводил её любовник Сенмута, бывший тогда главным сановником Египта. Говорят, её статуи достигали почти тридцати метров! Тутмос Третий разрушил даже их, чтобы скрыть этот позор!