Спасибо, что пришли, Алексей Васильевич, радостно обратился он к Бельскому, мне очень важно было повидаться с вами.
Видно было, что бедняга действительно сильно занемог. На столе лежали круглая палочка цикория, наиболее дешёвого заменителя чая и кофе, несколько сухарей и кусочек колбасы, а также стояла початая банка с малиновым вареньем. Бельский сел на табурет, спросил с сочувствием:
Как вы лечитесь, Митя, вызывали ли врача?
Девятин закашлялся, потом вытер грязным платком рот и ответил с горькой усмешкой:
У меня чахотка в начальной стадии, господин Бельский, вчера заходил знакомый студент-медик и сказал, что дела плохи. Нужно пить кумыс, хорошо питаться, сменить климат. Но для меня все такие советы бесполезны, зря я уехал в Москву из родной Керчи, да что уж теперь
Доцент промолчал в ответ, понимая, что ничем помочь не сможет. Девятин, похоже, и не ожидал никакой помощи и пригласил Бельского по совсем другой причине, о которой и сообщил после небольшой паузы:
Знаете, Алексей Васильевич, я так мечтал, что присоединюсь когда-нибудь к вашим раскопкам на горе Митридат, но, боюсь, это теперь невозможно. Прошедшим летом я приобрёл дома у одного старика древнюю монету, прошу вас принять её в память обо мне.
И протянул Бельскому серебряную тетрадрахму с изображением царя Митридата Евпатора. Алексей Васильевич поначалу хотел отказаться подарка, но потом увидел в глазах Дмитрия искреннюю просьбу и взял артефакт. Они поговорили ещё немного и Девятин снова начал кашлять, долго и тяжело. Пожелав больному выздоровления, в которое верилось с трудом, Бельский торопливо попрощался и предложил Неклюдову проводить его до выхода.
В коридоре Алексей Васильевич достал бумажник, вручил студенту пять рублёвых казначейских билетов, сказал коротко:
Вот что, Неклюдов, купите ему хлеба, колбасы, молока, сыра и масла. И найдите опытного доктора, может быть что-то ещё можно сделать
Не дослушав слов благодарности, Бельский быстро покинул унылое обиталище приезжих студентов. На душе было в эти минуты тоскливо и пусто, Алексей Васильевич переживал и об обречённом Девятине, и о крушении собственных планов. Каменский, вне всякого сомнения, никогда не простит ему сегодняшнего обвинения. А это значит, что никаких шансов защитить диссертацию в Московском университете нет, да, пожалуй, что и в любом другом, ведь у профессора повсюду именитые знакомые, которые безусловно будут им предупреждены о наглом и коварном соискателе учёной степени. Что же остаётсяискать место учителя истории в Москве или должность начинающего чиновника в Петербурге, бороться за скучную и не слишком хорошо оплачиваемую работу? Или всё же рискнуть и попробовать свои силы в университетах Казани, Харькова или Варшавы, надеясь на то, что Викентий Антонович не всесилен и не способен поставить ему повсюду запретный брандмауэр?
Вечером Бельский долго не мог заснуть, ворочаясь в постели с боку на бок. В наступившее воскресенье, временно отложив принятие окончательного решения, Алексей Васильевич решил отдохнуть от тягостных мыслей, побродив час-другой по лавкам букинистов на Сухаревке, где он не раз приобретал старые печатные книги и журналы.
3
Сухаревская башня с Петровских времён обросла страшными небылицами о таинственном алхимике и астрологе Брюсе, по ночам превращавшегося в ворона и летавшего над Москвой, о зловещих колдунах и чернокнижниках, о кровожадных шайках жестоких разбойников, прячущих добычу в её подвалах. А площадь, прозванная Сухаревкой, с 1812 года превращалась по воскресным дням в огромный рынок, где можно было увидеть и старую мебель, и разнообразную одежду, и закопчённый чайник, и столовое серебро, и медные канделябры. Частенько местные торговцы тайно приобретали краденное, брали за бесценок у нуждающихся некогда дорогие вещи, умело обманывали недоверчивых покупателей, среди которых были простоватые мещане, богатые купцы из Замоскворечья, заезжие помещики, студенты, гимназисты и преподаватели.
В это морозное ясное утро сотни людей толкались вокруг многочисленных палаток, громко спорили, поднимали и сбивали цены, ругались, обвиняя друг друга в мошенничестве, били по рукам, заключая долгожданные сделки. Бельский, подъехавший на извозчике со стороны Триумфальной площади, направился к букинистам и антикварам, считавшихся торговой аристократией. На одном из лотков увидел фолиант с сочинениями Тита Ливия на французском, изданный в Париже в семнадцатом веке, взял в руки, бережно перелистал несколько пожелтевших страниц, потом долго договаривался о стоимости с почтенного вида стариком с посеребрёнными годами усами и бородой, наконец вытащил из кармана бумажник. Продавец, получив десятирублёвый кредитный билет с изображением на обратной стороне родоначальника царствующей династии, протянул книгу Бельскому, спросил с уважением:
Сразу видно, барин, что человек вы уважаемый, учёного звания. Профессор, надо думать?
Да нет, любезный, всего лишь доцент, улыбнулся Алексей Васильевич. А что, ты и с профессорами знаком?
А как же, с гордостью заявил букинист, и Елпидифор Васильевич Барсов ко мне регулярно наведываются, и Забелин Иван Егорович. Слышали, чай, о таких?
С Забелиным знаком лично, он этнограф и знаменитый археолог, раскапывал скифские курганы в Поднепровье, на Дону и на Кубани. Что же, и я к тебе тоже ещё загляну.
Побродив среди палаток с полчаса и не найдя более ничего стоящего, Бельский отправился в близлежащий трактир. В прокуренном зале сидели за столиками подвыпившие посетители, рядом играли в бильярд, заходили и выходили постоянно какие-то подозрительные личности, среди которых попадались и воры, и бродяги, и нищие, у последних, впрочем, за счёт щедрых подаяний деньги тоже водились.
Алексей Васильевич расположился у окна, заказал тощему половому стакан чая с сахаром внакладку и бублик с маком. Настроение Бельского по сравнению со вчерашним вечером улучшилось, он стал просматривать купленные хроники знаменитого автора, посвящённые войне Рима с Ганнибалом.