Пугачев приподнял бровь, недобро взглянул на илецкого казака и ничего не сказал. Стал пересчитывать пули в кожаном мешочке. Чумаков о чем-то тихо переговорился со старшинами, но не со всеми, а с теми, что сидели вблизи него. Опять повернулся к Пугачеву:
Вот и старшины так мыслят. На Узени идти вразброд, а не скопом. Как, подходяще мы, батюшка, удумали?
Удумали вы добре, очень добре, проговорил Пугачев, не поднимая головы. Он разыскивал в траве упавшую пулю.
Не заметил он, как побледнело бронзовое лицо Чумакова и как стал полковник зачем-то застегивать ворот только что расстегнутого кафтана.
А если малой партией на солдат наскочим? вмешался в разговор Заметайлов.
Ну, не каркай, заметил Федульев, ворона!
Чего «не каркай»! Я так, к слову!
Ладно, не в добрый час скажешь слово оно
Ничего, бог милостив, выдавил Пугачев.
Да уж только на него одного и надежда, поддакнул Творогов и, сняв шапку, набожно и истово перекрестился.
Разделились на три партии. С Пугачевым осталось человек тридцатьбольшинство яицких старшин. К ним прибился и Заметайлов. Человек пятьдесят скрутились вокруг высокого калмыковатого есаула. Осталось еще человек двести разночинцевсамая большая партия, но без предводителя.
Нам кого бы в атаманы! Ватажка без головычто рыба без хвоста! закричали казаки. Давай, батюшка, кого из старшин.
Творогов, бери команду, сказал Пугачев, без головы им нельзя.
Нет, батюшка, я уж с тобой до конца. И в радости вместе, и в горе рядом, возразил Творогов. И тут же, сощурив сычьи, навыкате глаза, предложил:А ты, батюшка, Заметайлу к ним определи, пусть наши следы заметают.
Это ты хорошо удумал. А ты как, Заметайлов, пойдешь в атаманы?
Как прикажешь, батюшка. Мирскому делу послужить я всегда рад. Чтоб сбить с толку солдат, я поверну ближе к Волге.
Молодец, Метелка! Выручай!.. обрадованно произнес Пугачев.
Казацкие кони шли перебоем, так называемой волчьей рысцой. Как только калмыцкое войско подбиралось ближе, уходили наметом.
Они, сквозь зубы произнес полковник Алексей Дондуков, идут хорошо, этот проклятый самозванец водить умеет.
Несколько раз подносил полковник к глазам подзорную трубу, присматривался к длинной цепочке всадников, уносящихся вскачь, и снова прятал трубу в кожаный футляр, висевший через плечо на ремне.
Это напоминало игру в кошки-мышки. Кажется, вот-вот уже и в зубах добыча, но нет, она опять ускользнула, и снова приходится делать рывок вперед, дразня небо кривыми саблями.
Дондуков часто оглядывался назад: мчатся ли за ним сыны нойонов и ташей? Знал, что следуют неотступно, но зоркого глаза с них не спускал. Дух измены проник в глубь калмыцких степей. Дербетовские улусы всполошились, двинулись навстречу мятежным войскам. Калмыки Икицохоровского улуса завидовали дербетовским, ласково принятым Пугачевым. Владельцы Асархи и Маши тоже клонились под знамена самозванца
Стало нестерпимо душно. К тому же под суконным мундиром грудь сжимал панцирь, называемый тараклу. Этот панцирь подарил ему калмыцкий владелец Яндык. Во время похода на Кубань в 1771 году в этом панцире Дондуков сражался с ханом Баирслангом и в поединке убил его. Тараклу выручил полковника, и Баирсланг сделал саблей на панцире лишь легкую вмятину. От этих воспоминаний грудь заныла еще сильнее. Может, снять кованную арабскими умельцами бронь? Но он тут же отогнал эту мысль. Вдруг придется схватиться с самим самозванцем.
Дондуков попридержал коня.
«Всем войском мы их не настигнем», понял полковник. Он подозвал офицера. Слез с седла и тут же написал депешу в Астрахань:
«Нагнал я выше Черного Яра у урочища Тонкеля злодеев с двести, думаю, и государственный возмутитель здесь, которые вверх по Волге следуют к шелковым заводам, почему я, выбрав из своего войска самых лучших лошадей, послал триста человек о двуконь»
Офицер взял бумагу. Полковник хотел было удержать его и дописать, что сам возглавит команду, но только махнул рукой. Дондуков поправил черкесское седло с золотой оковкой, вскочил в него, надвинул на брови бобровую шапку с желтым околышем и гикнул. Пегий жеребец вырвался вперед. Сзади раздался дробный перестук копыт, словно град по сухой стерне.
Проскакал с версту. Казаки были уже рядом. Видно, как ветер срывает с морд лошадей пену, как настегивают казаки их потные бока. Но вот сбоку налетел густой, пепельно-серый степной смерч, высоким крутящимся столбом закрыл беглецов, покружился на одном месте и понесся в сторону Волги. Растаяло пыльное облако. Впереди никого не было видно. Казаки исчезли. Словно вихрь закрутил их вместе с вырванными кустами бурьяна и унес, как сухую колючку, в бешеном воздушном водовороте.
Дондуков, насупив брови, вновь приблизил к глазам подзорную трубу. Увидел: на кусте колючки качалась казацкая шапка. Видно, вихрем сорвало. Все же подъехал ближе. За кустами темнело русло усохшего ручья. На дне храпела запаленная лошадь. Рядом лежал казак, зажав в руке рукоять плети.
Дондуков приказал влить ему в рот воды. Ножом разжали стиснутые зубы. Казак открыл глаза, огляделся и прошептал:
Попался!
Дондуков, горя нетерпением, тормошил его:
Где остальные? Где атаман? Куда делись?
Князь говорил по-русски, казак понял его и махнул вдоль ручья рукой:
Туда подались. Их не нагнать. Нам пятерым атаман велел для отвода глаз скакать ровной степью Мы сюда свернули, когда вихрь налетел, да вот лошадь моя не сдюжила
А где самозванец? Злодей Пугач куда делся? уже кричал Дондуков и бил казака плетью.
Не знаю, хрипел казак, с нами не было
Кто же вел вас?
Атаман Заметайлов.
Азарт погони сразу погас. Счастье не заарканишь. Мало ли всяких атаманов. За каждым не угонишься. А за голову самозванца будет награда, и немалая Дондуков отстегнул кожаную бутылку от седла и стал с жадностью глотать нагретый солнцем кумыс.
Урочище Джар-Булак встретило угрюмым шелестом сухих прибрежных камышей. На выбитой от камыша чистине дымил костер. Обрадовался Заметайлов: значит, батюшка уже здесь. Подъехал ближе и увидел, что у берега расположилась партия черноволосого есаула. Заметайлова удивило и обеспокоило, что батюшки-государя здесь не оказалось. А ведь уговор был. Зато есаул доволен. Оглядываясь вокруг, он приговаривал:
Горевать рано, место привольное: топливо, вода, дичи всякой, корм естьчего не ждать? Вот коли бы где на песках довелось аль среди голого места, тогда все одно пропадай. А здесь отсидимся.
Тебя как звать? спросил есаула Заметайлов.
Кузьмой при святом крещении нарекли.
Так вот, Кузьма, не сидеть мы сюда приехали. Может, где государь-батюшка нашей помоги ждет. Если бы не беда какая, давно бы ему здесь быть. Обождем еще день.
Через два дня повел Заметайлов своих людей в сторону Большого Узеня. Думал, может, ослышался, когда совет держали, и вместо Большого пошел к Малому Узеню. Во все стороны посылал разъезды. Два человека, отправленных к Чартаклинскому урочищу, вернулись на взмыленных лошадях. Молодой курносый парень, которого звали Петруха Поводырь, скороговоркой начал говорить что-то о солдатах.
Да не спеши ты, трещишь как сорока на ветру, одернул атаман. Ты говоришь, сколько этих собак было?
Человек пять гусар, о двуконь, все мы хорошо разглядели, правду я говорю? обернулся к старому сивоусому казаку, с которым вместе были в разъезде.
Истинно так, поддакнул казак.
А вы близко ли подъезжали? пытливо посмотрел на них Заметайлов.
А то нет?! тряхнул головой курносый. Мы и шапки по-киргизски вывернули, чтоб не так в глаза бросались с первого разу. Это недалеко от дороги было, у старых мазаров. Подобрались мы к ним сзаду. Нам-то их видно, а им за мазарками не видать Кони все на приколах, важные кони. Только заморенные крепко. У стены пики поставлены, ружья при каждом да тесаки. Видно, притомились сильно, лежат в тени, отдыхают Только хотели мы отъехать, да саврасый, прострели те брюхо, как заржет, те и встрепенулись Хорошо, успели мы выстрелить по разу. Одного наповал, а те на конейи ну ходу. Думали, за нами будут гнаться, а они от нас
Экие дурни, видно, то их разъезд, а вы шум подняли, забеспокоился Заметайлов.
Может, и разъезд, согласился курносый, мы потом к убитому подъехали, ружье да сумку взяли. Сейчас покажу
Парень встал, подошел к лошади, отвязал от седла кожаную сумку с медным двуглавым орлом на крышке и передал ее атаману. Сумка была офицерской. Заметайлов торопливо отстегнул ремни. В сумке белели бумаги. Достал пакет астраханскому губернатору Кречетникову, скрепленный сургучной печатью. Быстро надорвал и вынул мелко исписанный лист. Стал читать про себя: «Сего сентября 25 числа господин генерал-майор и кавалер Мансуров через письмо уведомил меня, что известный злодей, беглый с Дону казак Пугачев, в Яицкой степи около Большого Узеня пойман, а сего 30 числа получил я рапорт от находящегося в Яике господина полковника Симанова, коим тоже подтверждая дал знать, что он, Пугачев, по поимке сего же 15 числа привезен в Яик и содержится там под крепким караулом»
Будто оборвалось все внутри Заметайлова. Тихо присел он, не выпуская бумаги из рук, на сухую траву. Сивоусый казак, видя, как побледнело лицо атамана, спросил:
Аль весть какая? Плохо тебе, батюшка?
Весть паскудная. Уж лучше бы не дожить до этого часа
Говори, не томи подступили к Заметайлову казаки.
Государь-батюшка схвачен. Привезен в Яицкую крепость и там оберегается под великим караулом.
Как же так? Кем схвачен? Делать-то что? зашептались казаки.
Схвачен-то, видно, своими, сердце мое чуяло: умышляют недоброе, хрипло проговорил Заметайлов, теперь будем совет вершить, как государя вызволить.
СЛЕДОМ ЗА «ДОРОГОЙ КЛАДЬЮ»
После долгих споров казаки Заметайлова порешили отбить, если удастся, государя в дороге. В том, что его повезут из Яика под сильным конвоем, атаман не сомневался. Но каким путем повезут? Степных дорог немало. Заметайлов разбил отряд на три партии, чтоб усмотреть движение по трем главным трактамна Сызрань, на Симбирск, на Казань.
Сам атаман, возглавив пятьдесят казаков, двинулся вдоль Сызранского тракта. Трактслишком громкое слово. Это скорее набитая конскими подковами тропа, идущая то среди пустынной степи, то вьющаяся меж солончаковых озер и камышовых зарослей
На второй день высланный вперед разъезд донес, что верстах в пяти по тракту тянется большой караван, но что за людидозорные не разобрали. Солнце село, а подъезжать ближе опасно.
Заметайлов приказал остановиться и устроить привал. «Далеко не уйдут, подумал он, ведь и каравану нужен отдых. Хорошо, что ночь темная. Уж ежели нападать, так ночью. Да еще надо выведать, что за караван».
Не расседлывая лошадей, казаки повалились на землю. За весь день они не сделали почти ни одной остановкибоялись пропустить государя. Глаза Заметайлова слипались. Хотел поднять от земли голову и не смог, словно приросла она к пахучим усохшим травам. Так бы и лежать, не шевеля ни рукой, ни ногой. Боясь заснуть, атаман открыл глаза. Ему показалось, что стало светлее. Он приподнялся на локте. У горизонта расползалось красное заревословно где-то близко горел камыш. Вскоре краешек луны поднялся у самого горизонта. Прошло несколько минут, и красный кованый щит застыл над заснувшей степью.
Сон атамана пропал. Неслышно встал, отвязал от прикола своего коня, подтянул подпругу, погладил по слегка вздрагивающей шее. Калмыцкий скакун ткнулся мягкими губами в крепкую руку Заметайлова и тихо заржал.
Не баламуть, взбудоражишь всех, зашептал атаман, успокаивая коня, надеюсь на тебя ныне. Раз ты уже выручил меня. Думал, не осилим Волгу. Как же звать-то мне тебя? Разве без клички коню можно? Калмыком, что ли, назвать?..
Дробный перестук копыт вспугнул ночных обитателей степис шумом шарахнулись в стороны ночные птицы, кто-то резко пискнул во тьме. Всадник перешел на рысь. Так ехал он версты три. Ровной, гладкой, пепельно-серой полосой тянулась под лунным светом дорога. Но вот справа замигали огни костров. Заметайлов насчитал их шесть. До них версты две, не менее. Проехал еще немного. Остановил в небольшой лощинке коня, проверил пистоль и стал тихо приближаться к кострам.
Вскоре совсем ясно различил сидящих у костров пикинеров. Чуть поодаль рыскали по степи разъезды. В центре лагеря обозсбитые в круг повозки. Заметайлов прилег и стал неслышно подбираться к одному из ближайших костров. В сторону атамана наносило едким кизячным дымом. Учуял Заметайлов и запах овсяной каши с салом.
«Солдатская еда, усмехнулся атаман, может, и по чарке поднесли, тогда языки развяжутся».
Заметайлов подполз совсем близко. Было слышно, как глухо стукали деревянные ложки о дно котла. Затем кто-то спросил:
А самому-то давали варево?
А то без нас-то не знают, проворчал старый пикинер, сама всемилостивейшая императрица наказала доставить в целости и сохранности. А не кормя, как доставишь?
Да ведь оно-то так. А что случись, не токмо офицерами нам достанется. Лишь бы через эту степь господь пронес милостиво.
Эх, други, всего я нагляделся и наслышался, закряхтел старый служака, уж коли чему случиться, так того не минуешь, не объедешь и на кривой лодке. А про злодея слышал я, что не впервой его заковывают в железа. Надевали на руки и лисужелезную полосу, в полтора пуда весом
Неужто?
В Казани, когда еще не объявил себя великой особой, ходил собирать милостыню, скованный с другим колодником. А потом и сбежали оба, хоть и были при них часовые
Кабы и сейчас не сбег
Теперь уж не выскочишь. Вишь, как заперли.
Старый пикинер повернул голову в сторону обоза. Туда устремили взоры и остальные.
Заметайлов приподнялся на руках, тоже пытая взглядом смутные очертания лагеря.
Кровавые блики костров выхватывали из тьмы мешанину колес, оглобель, сбившихся у приколов лошадей. И вдруг взгляд Заметайлова остановился на странной повозке. Она была выше других. Словно на повозку взгромоздили остов кибитки. Но кибитки необычнойпрямоугольной. Понял атаманэто клетка.
«Словно зверя везут», застонал Заметайлов и уткнулся головой в усохшие стебли. И чудится ему, что колыхнулась под ним земля, а по небу искрится след неведомой птицы Чудится, что река огнем побежала. Волны жгучие кругом его обступают Жарко, душно и деться некуда
Но вот пахнуло ветром прохладным, будто кто-то крылатый пронесся над головой.
Очнулся Заметайлов, стал отирать холодный пот с лица и чуть не вскрикнул: задел на лбу старую ссадину. Рассеченный еще в схватке у Черного Яра лоб распух и гноился уже два дня, но атаман не обращал на это внимания. Видно, боль в голове и озноб в теле от той царапины.
Пополз от лагеря с великим усилием, боясь только, чтоб вновь не замутилась голова. И боялся не зря. Опять огненная река охватила все тело и понесла на своих горячих волнах
Кто-то тихо защекотал его щеку, будто котенок мягкой лапой поводит. Открыл глаза и услышал над собой лошадиное фырканье.
Калмык! Нашел-таки
Заметайлов поднялся, ухватился за стремя. Постоял немного и тяжело взобрался в седло.
Приехал к своим, уже светать стало. Казаки поднялись, всполошились.
Откуда, батюшка? Да на тебе лица нет, и кровь со лба сочится.
Кровьэто дело привычное, не до себя сейчас. Собирайтесь, братцы. Пойдем вслед каравану.
А что в караване, аль кладь дорогая? спросил Петруха Поводырь.
Может, и для сугрева что есть, зябко передернул плечами сивоусый старый казак с щербатыми зубами.
Может, и будет сугрева, мрачно сказал атаман, а кладь и впрямь дорогаягосударя везут.
Заметайлов повел отряд стороной, чтоб держаться верстах в двух от каравана, от конвоя. Ехал и не знал, что предпринять. Отбить государя в степи и думать нечего. У него под началом всего полсотни казаков, да и те лишь по названию казаки. Больше половинымужики из верховых губерний. И вооружены чем бог послал.
Две партии, отосланные по другим трактам, так и не вернулись. Затерялся и есаул, на которого он клал большую надежду. А те, что идут за ним, надежны ли? Знает немного только двоих. Молодого казака Петруху Поводыря, который присоединился к войску государя где-то у Саратова. Вместе плыли через Волгу. И после Петруха держался ближе к Заметайлову. Да о сивоусом казаке был наслышан немало. Кликали его Тишка Волк. Когда он пришел на Яик, никто не помнил. Был зачислен в казаки. За какую-то провинность попал в острог. А затем долгие годы шлялся бездомным по Яику, из крепостицы в крепостицу. Тогда и познал сполнабродяга ест прошеное, носит брошенное, живет краденым. Потом за деньги его поверстали в солдаты, в зачет рекрута. Но подначальная солдатская жизнь пришлась не по нраву вольному казаку, и он сбежал, уманив за собой двух молодых пикинеров.