Но нежданно, на подходе к Горам, вновь довелось надеть боевые уборы. Повстречалась немалая ватага гультяев, разорявших левобережные полянские поселения. С ходу, развернувшись, навалились на негодных, многих положили на месте, остальных разогнали, разметали по полю.
Кий подивился, что не встретил здесь, на левом берегу, дозорных, которых, уходя, велел высылать ежедневно. Такое нерадение вроде несвойственно было старому дяде Идару, на которого князь оставил Горы, свой двор и всю землю полянскую. Старейшинам и сходке доверял мало, полагая, что где много словоблудия, там мало проку.
Затревожившись, велел ставить шатры и возы, послал Хорива с сотней отроков на свежих коняхразведать, что там впереди деется, какую встречу родные Горы готовят, все ли ладно.
Хорив умчался, сотняза ним. Воротились к утру.
На лице Хорива, в серых с черной каймой глазах его ничто не упрятано, ни печаль, ни веселье. Увидав лицо возвращающегося брата, Кий нахмурился, послал своего коня навстречу. Подскакав вплотную, спросил негромко, чтобы прочим не услыхать:
Неладно на Горах?
Неладно. Древляне
Ждут нас?
Не похоже. Бражничаютна весь Днепр слыхать.
Тебя приметили?
Что же я, дурной? обиделся Хорив. Сотню в плавнях упрятал, сам с двумя отроками без коней вплавь перебрался, пониже Почайны, под той горой, где мертвых погребаем. Оттудаяромк твоей горе. Темно уже было, нас никто не приметил. Жгут костры, гуляют
Кто гуляет? Древляне?
И древляне и наши, все перемешались, не разберешь.
А наш двор?
А наш двор Хорив глянул не мигая, недоспавшими глазами. Наш двор погорел, княже.
Что-о?! А дядя Идар где же?
Не видал, прости. Темновато было, где костров нет. А зари не ждал, к тебе обратно торопился.
Князь поднял свою дружину, прихватил с собой Хорива, а Щека и Воислава оставил на месте с остальнымисторожить полон и добычу да ждать гонца с наказом.
Переплыли, держась за конец, Днепрпониже Гор, откуда двинулись на рысях по лесным тропам, просыхая на ходу. Подошли к Горам не с реки, а с заката, и вышли к Лысой горе. Здесь, на Майдане у капища, увидели дотлевающие костры, а вокруглюдей вповалку. Были тут и поляне, и древляне. Лежали кто где и как, однако не убитые. И бражным духом, вперемешку с прокисшей нечистью, тянуло так густо, что даже привычные кони забеспокоилисьпришлось придержать. Высившиеся у капища деревянные боги глядели поверх людей с безучастной строгостью, как бы не желая замечать творившегося перед ними безобразия.
Несколько упавших валялось у самых камней капища. Кий подъехал, карие глаза потемнели и гневно сузились, как перед боем. Спросил громко:
В честь чего же такая гульба? Праздника вроде еще нету. И меня не ждали Не внемлют, хоть конем наступи! Что ж, меня не ждали, так и я дожидаться не стану
Тут же послал гонцапередать Воиславу и Щеку, чтобы по возможности наиборзее выходили к Днепру напротив Почайны, а там тотчас переправлялись на Подол, где их встретит Хорив и скажет, что далее предпринять. Добычу же и полон схоронить пока на левом берегу в плавнях и оставить достаточно кметовсторожить. Северяне и россичи, ежели хотят, пускай со Щеком вместе идут, а нетмогут со своей долей добычи в свои земли возвращаться.
Затем князь дал Хориву пять сотенспуститься яром на Подол и там древлян повсюду бить нещадно, а хмельных полян вязать. И держаться, пока Щек и Воислав с подмогой не подоспеют. После чего всех повязанных и всех трезвых, ежели таковые найдутся, гнать сюда, на Майдан. Здесь, у капища, князь будет ждать их. Здесь на сей раз не сходка будетсуд княжий!
Отослав Хорива, Кий оставил две сотниповязать валяющихся на Майдане, а сам с остальными дружинниками двинулся к своей горе, к пепелищу своего дворанавести порядок и отыскать дядю Идара, живого или мертвого
Как вскоре выяснилось, северяне ушли со своей долей мимо Гор вверх по Днепру и Десне, а росичи разделились: одни воротились к себе на Рось, другие пошли со Щеком и Воиславом.
К концу дня порядок на Горах был кое-как восстановлен. Хотя все утомились беспредельно, Кий не пожелал откладывать и принялся вершить свой княжий суд на ночь глядя, приготовив костры и смоляные факелы.
Удалось повязать десятка два древлян, остальные же, протрезвев, рубились отчаянно и живыми не дались. Согнанных на Майдан полян окружили дружинники, ратники и вои были тут же.
И был княжий суд недолгим.
А выяснилось на том суде, что дело было так. Некий расторопный человек с Подола, по имени Желан, промышлявший изготовлением и сбытом браги, вознамерился разбогатеть более всех прочих. Продолжая торговать брагой в своем доме, он принялся развозить ее в бочках на Майдан и на погост, к пристани на Почайне и ко всем дворам, а такжетуда, где трудились кузнецы, гончары, кожемяки и другие полянские ремесленники, всюду, где мог быть спрос на похмельное зелье. Помогали ему в том деле все родичи да еще два раба, пригнанные когда-то из похода, когда Желан был еще простым воем. В походы с той поры он больше не ходил, щит, копье и прочие доспехи повесил перед глиняной печью в своем заново срубленном доме, который обмазал и побелил, а пол из обожженной глины устлал купленными на погосте иноземными коврами. Так и жил, богаче князей и бояр, за счет прибыльного дела. Его широкий двор на бойком месте при начале Боричева тока снабжал желающих брагой в любое удобное для них время и в любом угодном им количестве, в то время как впряженные в возы с бочками волы развозили все ту же брагу от зари до зари. Благодаря такой заботе поляне бражничали теперь не только в дни праздников, на тризнах и по другим достойным причинам, а едва ли не каждый день и каждую ночь. Многие хозяйства на Горах и многие промыслы приходили от такого сплошного бражничания в разорение и запустение, однако сам Желан и весь род его не только не терпели убытка, но день ото дня все более обогащались. Князь ничего сего не ведал, ибо находился в походе, у далеких берегов Танаиса. Оставшийся же старый Идар затревожился, когда увидел, что и немногие его дружинники перестают нести свою дозорную службу, ибо где бы они ни находились, те возы с брагой бывали тут как тут. И все чаще можно было полюбоваться на Горах двумя-тремя добрыми молодцами, которые в полном боевом оснащении, оставив свой пост, бродили в обнимку и, шатаясь, задевали всякого встречного, а особливожен и дев. Порядка не стало никакого, уже ограбили несколько дворов иноземных гостей, а там, где Глубочица втекает в Почайну, пожгли два великих амбара с товаром, собранным зимой в полюдье и предназначенным на продажу ромеям. Левобережье отныне вовсе никак не охранялосьтам хозяйничали гультяи с поля. А на правом берегу набегали из леса древляне, переходили неглубокий Ирпень, поджигали полянские дворы, умыкали жен и дев.
Видя такую беду, Идар уговорил старейшин собрать сходку. Поляне явились на Майдан все почти беспробудно хмельные, слушать никого не стали, старейшин разогнали, едва не побив, самого Идара зарубили секирами, а княжий двор порушили и пожгли. Немногие трезвые дружинники, пытавшиеся унять баламутов, все до единого полегли в неравной сече.
Совершив все эти злодейства, хмельные поляне объявили своим князем Желана, который в благодарность за такую честь заколол перед богами немало быков, овец и птицы, после чего выкатил на Майдан великое множество бочек с брагой. Тут уже пошелдень за днем, ночь за ночьютакой пир, что не заметили, как явились здесь и там на Горах древляне, не побрезговавшие ни брагой новоиспеченного князя, ни добром его неразумных подданных, ни их женами и девами. Всякий же, кто, опамятовавшись, пытался выдворить незваных пришельцев, тот был порублени древлянами, и хмельными до беспамятства своими. Во хмелю разве различишь, где свой, а где чужой?
Тут-то и подоспел Кий со своей дружиной
Удивляло, что от брагине от меда! столь захмелели поляне. Знать, готовил Желан свою брагу каким-то одному ему ведомым способом. Тем и угодил, что крепче обычной оказалась его брага. На том и нажился.
Как будем, други? обратился князь к дружинникам и прочим своим кметам тем зычным голосом, который не раз уже перекрывал, бывало, шум сечи. В тот час когда все вы, не щадя крови своей и живота своего, добывали полянской земле безопасности, добра и славы, в тот самый час эти, которых согнали вы теперь на Майдан, только и знали, что бражничали да разоряли и жгли ваши дворы, бесчестили ваших жен и дочерей. Хуже гуннов и гультяев! Да к тому же впустили древлян на Горы. Как будем?
Дружина угрюмо молчала, неласково поглядывая из-под шеломов. Молчали ратники и воисреди виновных было немало их родичей. Молчали братья князя и бояре. От их молчания душа у каждого виновного уходила из головы к ногам, а ей навстречуот брюха до самой глоткишла дурнота нехорошая, то ли с похмелья тяжкого, то ли от страха великого.
Валялся в ногах у княжьего коня Желанборода нечесана, щеки обвисли, под глазами набрякло. Бабьимс перепугуголосом вопил:
Выслушай, княже! Не вели казнить! Не по своей воле я Они сами меня князем объявили, сами! Не я, не я!
Они сами, говоришь? Усы князя шевельнулись недоброй усмешкой. А ты и рад стараться, согласился?
Так ведь не согласись я, хныкал Желан, они бы меня секирами зарубили! Убили бы меня!
Когда воем был, секиры не страшился, заметил Воислав. Что же теперь, бабой, что ли, стал?
Выходит, поляне бабу князем объявили, вставил другой бояринГоразд, спокойно поглаживая свою долгую бороду. Не разглядели во хмелю, где муж, а где баба.
Дружина засмеялась, и от смеха того еще мутнее стало на душе у Желана и прочих виновных.
А много ли золота да серебра нагреб ты, бедолага, с хмельного люда? поинтересовался Щек.
Вот именно! поддержал Хорив.
Не для себя старался, не для себя! снова завопил Желан, пытаясь поцеловать копыто княжьего коня. Поверь, княже! Хотел тебе половину отдать. Как только воротишься. Тебе одному Да что половину! Все отдать готов, хоть сейчас!..
Благодарствую, что не забыл меня, сирого да убогого. Кий чуть тронул коня, тот едва не наступил на Желана. Одного не уразумею умишком своим скудным. Разъясни уж, окажи такую милость. Отчего дяде моему Идару той половины не отдал? И для чего убили его? Га?
Я не убивал его, не убивал! Не я убивал!! Не я-а-а!!!
И был княжий суд суровым.
Взятым древлянам и всем тем оставшимся дружинникам, которые позарились на брагу и не уберегли Горы от разорения, всем рубить леспод сторожем и присмотромда ставить новый княжий двор взамен спаленного. Им же ставить еще два двора: для Щекарядом с княжьей горой, через яр, и для Хоривачерез другой яр, что за Щековой горой, как раз здесь, на Лысой горе, около Майдана.
Всех прочих полян, которых взяли и повязали хмельными, вместе с землей и скотом, домами и домочадцами, всех раздать во владение воротившейся дружине. Ратникам же и воям оставить ту добычу, которую сумели добыть себе в походе, а еще раздать по ромейской серебряной монете из тех, которыми хвалился Желан, будто хотел поделиться с князем.
Воротившейся из похода дружине дать десять дней отдыха, после чего идти походом на древлян, примучить их и наложить вечную дань. Которые из ратников и воев пожелают тоже пойти в тот поход, пускай идут. Также разослать гонцов к росичам и северянам, дулебам и дреговичам, уличам и тиверцам: ежели пожелают их князья, пускай присылают свои дружины для похода на древлянсвою долю получат, в обиде не останутся.
Разыскать во что бы то ни стало тело Идара, погрести с честью и справить тризну. А тех полянских дружинников, кто не поддался хмельному искушению, кто честно и до конца защищал княжий двор, Горы и пал в неравной сече, всех их собрать отовсюду и погрести с честью здесь, у Майдана и капища, насыпав великую могилу. И тоже справить достойную тризну.
Дом и двор Желана на Подоле у Боричева токапожечь и с землей сровнять, собрав перед тем все добро и все богатство его. Серебро и золото Желана, кроме упомянутого для воев и ратников, раздать дружине, а прочее добро, скот и рабовотдать старшим в роду у тех, кто не воротился из похода и кто пал здесь, обороняя Горы.
И нынешней же ночью, после суда, здесь же, не медля принести щедрые жертвы богам: быков, овец и птицу; хлебá и сосуды с медом. А кроме того, принести богам в жертву Желана и весь род его, пожечь их всех у капища. Самого Желанаживьем, а родичей егоперед тем заколов.
В наступившей ночной темноте высоко в черное небо летели искры от великого жертвенного костра на Лысой горе, где Майдан, где на каменном капище высятся озаренные огнем деревянные антские боги.
Не бывало еще у нас такого князя, тихо говорили меж собой протрезвленные поляне.
7. На корсте над Ужом
Течет лесами речка Уж, извивается, будто и впрямь уж-змея. И где-то на восходе втекает в реку Припять. А тав Днепр, повыше Полянских Гор
От Гор, обратным путемвверх по Днепру, через Припять и в Уж, тянутся нескончаемой цепью челны с полянскими кметами. С полянами вместе идут северяне и росичи. Все прочие анты не пошли, не захотели в поход на древлян идти под Киевым стягом. Уличи отговорились тем, что слишком далеко им ходить, а дреговичи сказали, что слишком близко от них древлянене хотят дразнить. Когда нет желания, отговорка всегда отыщется.
Во глубине темных лесов, за сырыми топями, за неведомо кем и когда насыпанными вдоль всей той земли Долгими Валами, стоят на речке Уже две горы из крепкого корста, светло-червонного, как копченое мясо вепря.
На одной горекапище, здесь приносят жертвы Дажбогувеличайшему из всех, породившему всех прочих богов, порождающему все живое на земле. Без воли Дажбога нет дерева и травы, без дерева и травы нет скота и зверя. А без скота и зверя, без травы и дерева нет жизни и человеку.
На другой гореза высоким дубовым частоколом на каменном валудвор Горислава, князя древлянского. Наряден на том дворе терем княжий, с островерхими кровлями, с замысловатыми резными по дереву узорами, выкрашенными белым вперемежку с багряным. Перед теремом высится старый ясень, его чуть наклоненный ствол, дотянувшись выше кровли, раздваивается, и уже не один, а два ствола, расходясь друг от друга все далее, тянутся под самое небо, будто воткнули здесь в землю великую рогатку, а концы ее обросли многими ветвями да листьями, и каждый лист остер, как наконечник копья, только не жестко-железный, а нежно-зеленый и лишь кое-где золотисто-желтый.
Перед частоколом, у дубовых ворот своего двора, топча мягкими сапогами жесткий корст, ходит туда-сюда, как сторожевой пес на цепи, сам Гориславкрутолобый, с крепкими скулами и челюстями, заросшими черной бородкой. На широких прямых плечахдолгий, до пят, малиновый плащ с золотой каймой по низу, прихваченный золотой застежкой, украшенной многими каменьями, темно-червонными, как загустевшая кровь. Ходит и ходит, туда-сюда. Глядит вокруг себя угольными, как у грека, глазами. С высоты далеко видно.
И куда ни гляньвсюду леса, леса, леса, зелено-синие, до туманного окоема и далее за ним, отсюда невидимые. Необъятна земля древлянская. И не счесть самих древлян на той лесной земле. Давным-давно собрались все здешние и пришлые племена, говорящие единой речью, стали вместе жить и приносить жертвы Дажбогу, валить лес и добывать мед, ловить зверя и рыбу, вместе набегать на соседей-полян и вместе обороняться за Долгими Валами от полянских и любых прочих набегов. И все они, звавшиеся прежде различно, прозвали себя древлянами. Как прозвали себя, скажем, полянами тоже собравшиеся когда-то вместе полуденные соседние племена или дреговичамиполуночные ближайшие соседи. Есть вокруг и другие антские племена, помельче, которые до сей поры никак не решатся, к кому примкнуть, все надеются остаться сами по себе. А зря ведь! Разве удержится малое племя в здешних краях среди великих соседей? Ну не примкнут ни к древлянам, ни к полянам, рано или поздно придется либо тем, либо другим дань платить.
А сейчаскак Дажбог решит: древляне полянам станут платить дань или же поляне древлянам. И чей стяг поднимется над чьим двором: Киев бело-синий с конской мордой над корстом на Уже или Гориславов с золотым Дажбогом на малиновом шелку над Горами на Днепре. Кто кого одолеет? Не миновать сечи великой!
Только надо ли непременно быть той сече? Горислав перестает ходить туда-сюда, подзывает бояр своихЖитовия, Млада и Стрелюка. Совещается.
Млад предлагает идти челнами по Ужу и Припяти навстречу челнам полянским, а вдоль берегов направить через леса поболее метких стрелков. И побить полян, не дав им даже из челнов высадиться. Кметов у древлян хватит, одолеют.