Видите, как это опасно. Мы ежесекундно находимся во власти случая.
Ватрен промолчал, и Аршамбо продолжил:
Он здесь уже две недели, а до меня только сейчас дошло, что мы не только не предприняли ничего серьезного, чтобы обеспечить его уход, но еще и привыкли к его присут- ' ствию, словно он обосновался здесь надолго.
Признаюсь, мне его будет не хватать, сказал учитель.
Аршамбо сел на кровать и задумался над тем, а не будет ли и ему недоставать Делько в случае его внезапного отъезда, j К своему удивлению, он склонялся скорее к утвердительному ответу. Хотя Аршамбо специально над этим не задумы-вален, но по-прежнему не одобрял поведения журналиста в оккупации и сурово осуждал его политические взгляды. Вдобавок он не ощущал никакой симпатии к этому нервному, | робкому и одержимому существу, обреченному на одиноче-
OTiio, обиженному на весь свет, не приспособленному к жизни неудачнику. Делько был настолько лишен обаяния, 'i i о даже достоинства его вызывали раздражение. Так, чувст-иошшшаяся в нем уязвленная, кровоточащая нежность вызы-iiiuiil неприязнь и желание, чтобы она никогда не проявили ь. 11одытожив свои размышления, Аршамбо понял, что по своему привязан к беглецу, хотя и не питает к нему никакого чувства, которое могло бы объяснить сей удивительный фикт.
Этот тип вел себя как шут гороховый, сказал он. I юльше того, я считаю, что в его положении это было просто бестактно. Он не имел права вот так, очертя голову, ввязы-HITI 1.с>| в спор, который мог привести к непоправимым пос-ПвДСТПИЛМ. Он проявил непростительное лепсомыслие.
Будьте справедливы, возразил Ватрен, ведь это Журдап начал, и высказывания его и впрямь были провокационны.
Рид бы поверить, но Делько не постеснялся подлить мипш и огонь. Да, кстати Вы, как и я, это слышали. В запа-'U' он принялся кричать: «Я Делько, негодяй! Я Делько, бол-iiiiii!* У меня и из головы вылетело. Только бы коммунист не вспомнил этих слов! Ведь тогда он сразу все поймет.
Успокойтесь. Ему скорее всего послышалось: «Я далеко!»
И верно, из этих восклицаний фашиста Журдану запомнились лишь «болван» и «негодяй». Остальное ускользнуло от его внимания, и, когда он поведал о своем злоключении I гпё, таг ничего не заподозрил. С момента их ссоры молодой учитель впервые переступил порог комнаты своего бывшего друга, Их взаимная неприязнь сгладилась, но не до конца, и отношения оставались натянутыми и неискренними. Жур-дмн и злился на Генё, и вместе с тем страдал от того, что все шк получилось. Благодаря своим знаниям, приверженности идеалам и красноречию он пользовался определенным авто-pm пом у коммунистов Блемона, но те из них, с кем он об-Iцался чаще всего, по большей части рабочие, держались с ним настороженно, не желая признавать его своим. Его манеры, речь, даже внешний облик вызывали у них внутренний Протест, и они не упускали случая дать ему это почувствовать о тяжеловесной, грубоватой иронией, а то и с враждебностью. Ощущать себя одиноким среди товарищей по пир ши бывало порой слишком тягостно, и в письмах к матери он признавался, что даже в обществе самых косных, самых реакционных буржуа чувствует себя привольней. Гене ЦрИ общении с Журданом еще отчетливей, чем его товарищи, осознавал, что разделяет их с молодым учителем, но стремление быть справедливым, верность партийному долгу до той размолвки не давали ему выказывать свои истинные чувства. Отвечая на попытки Журдана завязать дружбу, он всячески заглушал в себе предубеждение против него, и его поддержка была для учителя просто неоценима. Гораздо яснее Журдан понимал это теперь, когда лишился ее. К тому же ему явно недоставало бесед с Генеза восемь месяцев пребывания в Блемоне он так и не обзавелся друзьями. Людей удерживала на расстоянии его политическая непримиримость, усугубляемая склонностью к назиданиям. Другие учителя в большинстве своем побаивались его и следили за тем, чтобы в его присутствии не сболтнуть лишнего, никому не улыбалось по докладу Журдана впасть в немилость у партии. Один Ватрен обращался с ним дружески, но Журдан считал его старым болтуном, безразличным к судьбам пролетариата. Сегодня он пришел к нему лишь в надежде повстречать Генё и возобновить прежние отношения. Ожидаемая встреча не состоялась, но переполнявшее его возмущение и участие в битве за правое дело давали ему возможность как бы невзначай постучаться к бывшему приятелю.
Служащий мэрии уже ушел, и Генё, оставшись в голубой комнате один, в ожидании ужина чинил электроутюг. Довольный тем, что Журдан первый сделал шаг навстречу, он принял гостя со сдержанной учтивостью, стараясь не выказать удивления. Поначалу Генё лишь делал вид, будто слушает рассказ с интересом, но, когда Журдан начал описывать схватку, не удержался от улыбки и окончательно пришел в хорошее настроение.
Парень-то был крепкий?
В общем, да. Высокий, поджарый, мускулистый. Ар-шамбо разнял нас как раз тогда, когда я собирался поддать ему коленом в низ живота.
Генё уважительно присвистнул.
Жаль, протянул он с серьезным видом. Коленом это было бы здорово. Но ты все-таки надавал ему?
Думаю, да. Я-то выбрался из стычки совершенно невредимым, зато ему наверняка запомнится мой удар в грудь.
И Журдан, подкрепляя рассказ демонстрацией, проворно и не без изящества ткнул в пространство рукойтак маркиза на балу шлепнула бы веером по пальцам какому-нибудь придворному шалуну. Генё пришел в восторг.
Потрясающе! Когда я расскажу об этом ребятам, они обалдеют. Я рад, что ты показал этой фашистской гниде, где рпки зимуют. Поздравляю, ты держался молодцом.
Ты находишь? скромно потупясь, проговорил Жур-
ДЯН>
Еще бы! Да таких храбрецов раз-два и обчелся. Ты* видно, еще сам этого не осознал.
11с стоит преувеличивать. Просто я не привык давать спуску наглецам, вот и все.
Таким д надо быть, похвалил его Генё. И позволь мне сказать тебе, что момент для того, чтобы показать себя нас тмшим бойцом, ты выбрал как нельзя более удачный.
Он выдержал паузу, глядя на товарища с добродушно-посхшшенной улыбкой, потом спросил:
Ты слышал, что еще отмочил Рошар?
Учи тель, уже слышавший об этом, смущенно понурился.
Этот мерзавец, продолжал Генё, бросил железную дорогу и пристроился в кафе Леопольда. Уже сегодня с утра < >11 разносит выпивку, огребает чаевые и прочее. Видишь, какую он нам подложил свинью. Получается, что мы засади-Ш1 Леопольда и тюрьму, чтобы воткнуть на его место одного ни наших и сделать его котом при Андреа. А ведь так уже думают' асе жители города. Этому надо положить конец. Рошар, разумеется, будет исключен из партии. Надеюсь, теперь i м поддержишь меня?
Журдан утвердительно кивнул. Ведь это он нес главную ответственность за предательство Рошара, так что это вызывало у него острейшую досаду.
Итак, из партии Рошара турнем. Само собой, его надо iурнуть и из Леопольдова кафе, а для этого есть только один способ. Ты понимаешь, что я имею в виду. В таком деле на гонарищей рассчитывать не приходится. Они слишком давно тают Рошара. Лучше, чтобы за это взялся коммунист, еще нс пустивший корней в Блемоне. К тому же, как только что говорил мне Ледьё, это дело касается тебя лично. Ведь это ты иступился за Рошара, благодаря тебе он остался в партии.
I ак что его нынешнее поведениеэто публичная пощечина тебе. Теперь я знаю, что ты не из тех, кто позволяет безнака-laiiiio наступать себе на мозоль, и не сомневаюсь, что ты за-дшиь ему взбучку, какой он заслуживает.
Журдана передернуло. Слова Генё с самого начала вселили в него беспокойство, но прозвучавший под конец ультиматум поверг его в полную растерянность. Правда, в своих мечтаниях, представляя себе сполохи революционной грозы на мостовых Парижа или Блемона, он частенько видел себя скрючившимся до последнего патрона у гашетки пулемета или испускающим дух в складках красного знамени, в величии безвестности. Но разве мог он предположить, что в один прекрасный день будет вынужден сразиться с железнодорожником?
Принимая во внимание, что я учитель, не знаю, смогу ли. История может наделать много шуму.
Да нет же. Ты зайдешь к нему в кафе между четырьмя и пятью часами, когда там нет ни души, и проучишь мерзавца. Трезвонить он не станет. Или можешь дождаться его на улице, когда он будет выходить, часов в десять вечера. Во всяком случае, это должно произойти как можно скорее. Договорились?
Договорились, пролепетал Журдан.
И не церемонься с ним. Врежь как следует, чтоб знал наших.
Да-да.
Когда Журдан ушел, Генё почувствовал угрызения совести и чуть было не окликнул учителя, собираясь сказать, чтобы он не принимал это дело всерьез. Но, поразмыслив, решил, что Журдану будет полезно немного потомиться. Обогатившись подобным опытом, он научится рассуждать с большей осторожностью и скромностью, не говоря уже о том, что за свое злостное упрямство в истории с Рошаром он вполне заслужил наказание.
За столом у Аршамбо царила нервозность. Инженер воздерживался от упреков, но не скрывал тревоги.
Вот вам и подтверждение того, что вы не застрахованы от неприятного сюрприза. Надо вести такой образ жизни, в котором ничего не было бы оставлено на волю случая.
Делько готов был обеими руками подписаться под этими мудрыми словами. Он страдал от того, что приносит Аршамбо столько беспокойства, к тому же ему было за что упрекнуть себя и в другом плане. Днем он едва не злоупотребил расположением к нему госпожи Аршамбо. Они были одни и сидели друг против друга в столовой. Она говорила о предстоящем летнем отдыхе в Перигоре и, строя планы относительно того, как они поедут туда все вместе, включая и Максима, взяла его за руку, называя при этом «мой малыш», «мое дорогое дитя». Едва не поддавшись искушению, он воззвал к своей совести. Движимый чувством долга перед Аршамбо за все, что тот для него сделал, он сумел найти в себе силы убрать руку, но тут госпожа Аршамбо, сгорая от нетерпения, вскочила и погрузила его голову в свой бюст, приговаривая:
« I 1у-пу, будьте же благоразумны, мой мальчик. Вам слишком долго пришлось воздерживаться, я понимаю, как это мучи-гслыю». К счастью, звук шагов в коридоре возвестил о приходе I Ibcpa. Делько был выпущен на волю.
В общем, заключил инженер, лучше всего устано-нить жесткий распорядок и строго его придерживаться.
Взяв из рук Мари-Анн омлет с картошкой, госпожа Ар-шимбо положила себе и, перед тем как пустить блюдо по кругу, навалила в тарелку Делько такую огромную порцию, ЧТО 011 стал |фаснее помидора. Пьер, которому по заведенному порядку полагалось брать последним, провожал блюдо с омлетом тревожным взглядом. Благодаря отменному аппети-гу его всегда очень живо интересовали вопросы, связанные с ПИЩОЙ, а особенно с ее количеством. При виде непомерной доли омлета, доставшейся постороннему, сердце его наполнилось горечью и злостью.
XIX
В «Золотом яблоке» Журдан набрасывал перед учениками своего первого класса общую картину французской литературы 18-го столетия. Уроки французского в эти последние модели перед экзаменом проходили в форме собеседований, а которые он старался вместить всю программу, пройденную ча год,-
«Золотое яблоко» стало самым большим кафе в Блемоне г того дня, как «Националь», располагавшийся на противоположной стороне перекрестка, рухнул под бомбами. Пролом гоиатый зал украшали большие зеркальные панно, а даль-иий угол, отделенный от остальной части заведения перегородкой, наполовину не достигавшей потолка, представлял собой довольно укромное местечко, где обитые зеленым шелком стены и обтянутые красным плюшем банкетки выминали претензию на изысканность. Поговаривалибез особой, правда, убежденности, что немецкие офицеры ус i раивали тут ночные оргии в обществе хозяйки, которую, кстати, в день Освобождения остригли наголо. В этом не-большом салоне только-только хватало места для Журдана и его двенадцати учеников, но как раз ограниченность пространства и комфорт создавали благоприятную для обучения и i мосферу интимности.
Вопреки своей привычке прохаживаться между двумя ря-шми банкеток Журдан вел урок, сидя за своим столиком и упершись руками в столешницу белого мрамора. Вид у него был отсутствующий. Обычно, когда изучалась одна из дорогих его сердцу темкак, например, сегодняшняя, об энциклопедистах, взор его воспламенялся, в голосе звучали горячность и напор, взбадривавшие аудиторию, но сейчас все куда-то подевалось. Лишь изредка, при упоминании о Руссо или Дидро, к нему на миг возвращался былой задор, но так же быстро и улетучивался. Ученики, от которых не ускользнула рассеянность, а может быть, усталость учителя, слушали его менее внимательно, чем обычно, и отвлекались на свои дела. Самым непоседливым учитель добавил в наказание по четыре внеурочных часа, но позабыл отметить в журнале. Впрочем, учеников эти внеурочные часы не особенно пугали. Они протекали по четвергам с утра в «Коммерции» или «Прогрессе» под наблюдением классного надзирателя, который потягивал вместе с хозяином белое вино, и наказанным разрешалось угощать всех присутствующих.
Впервые с тех пор, как Журдан обосновался в Блемоне, занятия были ему в тягость. Он охотно сбросил бы с себя эту обязанность и вместе с тем невольно стремился оттянуть конец урока. Еще с утра он твердо решил пойти к пяти часам в «Прогресс» к Рошару и как следует его проучить. Накануне он долго не мог уснуть, взвешивая все «за» и «против», и отложил решение на завтра, а проснувшись, понял, что не может уклониться от выполнения своего долга, как бы ему ни было противно. Не то чтобы он боялся помериться с Ро-шаром силой. Веря в себя и в неотразимость удара коленом в низ живота, он тем не менее допускал возможность неудачи, даже поражения, и мирился с риском оказаться не только избитым, но и осмеянным, однако что-то в нем протестовало против этого акта насилия, совершаемого с заранее обдуманным намерением. В глубине души учитель считал себя созданным исключительно для интеллектуальных дерзаний, для плодотворных размышлений, для идеологических битв, для героической кончины в назидание потомкам, но уж никак медля низменного ремесла костолома. Эта глубокая уверенность в том, что он человек особой породы, которому от рождения суждено стать одним из генералов революции, постепенно укрепилась в его сознании как непреложный факт, сколько бы он ни отгонял ее как недопустимый абсурд и буржуазный пережиток. Так что предстоявшую ему в «Прогрессе» грязную работу он воспринимал как лекарство от своих внутренних противоречий, как испытание, необходимое для его же спасения, что не мешало ему питать к ней сильнейшее отвращение.
В четыре часа, отпустив учеников, он смотрел, как они уходят, не будучи в силах оторваться от банкетки. Пьер Ар-шамбо сначала пошел за товарищами, но потом вернулся и стал ждать, когда учитель обратит на него внимание.
Вы хотите мне что-то сказать? встрепенулся Жур-дан.
Аршамбо хоть и не вызывал в нем никакого враждебного чувства, но не принадлежал и к тем ученикам, кому Журдан отдавал свои симпатии. Прилежный и старательный, стремящийся угодить учителю и предугадать его следующую мысль, 11 ьер обладал тщеславной склонностью выделяться, но при этом был в полнейшем неведении относительно собственных возможностей, что нередко сводило на нет все его уси-IIия. В его правильно выполненных домашних заданиях никогда не содержалось ничего, что могло бы возбудить любопытство или заслужить одобрение. Журдан видел в нем ученика весьма средних способностей, которого лицей хоть и может вооружить полезными знаниями, но бессилен превратить в эрудита с широким кругозором. Несколько дней тому назад Пьер уже подходил к Журдану после занятийпризнаться, что его неудержимо притягивает коммунизм. Отвечая на вопрос, как он к этому пришел, Пьер заговорил о своей симпатии к народу с жаром, за которым легко просматривалась снисходительность. Парень не знал о коммунизме решительно ничего. Его ответы были слишком неопределенны и не позволяли понять, что толкнуло его на этот шаг, однако заставляли предположить какой-то корыстный интересвозможно, желание выдвинуться, занять более достойное место среди товарищей, в чем учитель, кстати, не ВИДел ничего зазорного. Журдан, который никогда не отказывался вывести ученика на путь истинный, если имел основания полагать, что усилия не пропадут даром, тогда не стал обескураживать юного Аршамбо, а посоветовал лишь целиком посвятить себя подготовке к экзамену и вернуться к л ому разговору позжепри условии, конечно, что к тому времени в нем еще не угаснет любовь к пролетариату. Сегодня же Пьер подошел к нему с озабоченным видом, в явном замешательстве, чего в прошлый раз не было.