Иона брёл, отрешившись от мира, целиком уйдя в разговор с психологиней. Он не уловил момента, когда и как она втянула его в этот выморочный, ненужный и пугающий разговор. Отметил только, что она как-то ловко проникла в его мысли, подстроилась, подладилась к ним, разом поняв, о чём он сейчас думает, и очаровала, увлекла, затянула в омут непонятной и какой-то ненужной беседы, как русалка увлекает за собой неосторожного купальщика.
Я ненавижу время, говорил он. Я всегда ненавидел его, даже в те годы, когда о времени вообще не думают, потому что его впереди навалом, когда воспоминаниям ещё не тесно в твоей голове, зато мечты и чаяния толпятся в нейне продыхнуть, когда совесть зовёт тебя не по имени-отчеству, с холодной вежливостью, а лишь изредка окликает с наигранной и ласковой материнской суровостью Да, даже тогда я ненавидел его, время. Почему? Не знаю. Ведь время-то тогдашнее, прошедшее, или вернее даже давнопрошедшееdas Plusquamperfektбыло замечательное, в отличие от настоящего.
А вы тоже делите время на прошлое, настоящее и будущее? перебила психолог.
А как ещё можно его разделить? усмехнулся Иона. Мы живём в трёхмерном мире, а значит, и время у нас тоже трёхмерно.
На первый взгляд, кивнула роза Шарона. Но если присмотреться хорошенько?.. Можно увидеть, что на самом деле время неделимо. Будущееего почти не существует, случится оно или нетвсегда под вопросом. Настоящего не существует, оно есть только в человеческом понимании, которое слишком медленно и склонно оперировать отрезками времени побольшеднями, месяцами и годами, историческими периодами и эрами, в лучшем случае часами и минутами, а потому стремится максимально обездвижить время, задержаться на происходящем, растянуть текущее мгновение, чтобы успеть хотя бы наспех осмыслить его, а заодно и отодвинуть от себя неопределённость будущего с его неизбежным концом всего Но на самом деле этого мгновения настоящего нетоно либо ещё будущее, либо уже прошлое. И что же остаётся у человека? А остаётся у него только прошлое. Только будучи уверенным в своём прошлом он может доказать хотя бы самому себе, что существует на самом деле. Преврати прошлое человека в выдумку, заставь его усомниться в адекватности воспоминаний, подсунь ему иной вариант былого, вместо того, с которым он живёти всё, он сойдёт с ума в попытках остаться в границах реальности, в безуспешных стараниях убедить себя и других в собственном существовании. Да что тамв существовании мироздания даже. Ведь человек не мыслит мироздания без себя.
Значит, вы считаете время одномерным? По вашему, на самом деле существует только прошлое?
На самом деле и его не существует, улыбнулась психолог. Ведь оно уже прошло. Возможно, давно прошло и стало плюсквамперфектом, как вы выразились. Оно существует только в сознании человека, в его памяти. Вот тут-то мы и упираемся в вопрос достоверности этого самого прошлого и адекватности этой самой памяти. По крайней мере, прошлоене то настоящее прошлое, которого нет, а то каким человек хочет его помнитьэто всё, что есть у него. Всё, что время позволяет ему иметь.
Ну хорошо А как же быть с людьми, потерявшими память? нашёлся Иона. Они же как-то живут и не сходят с ума от возможной нереальности себя.
Это другое, пожала плечами Таилиэта. Они не помнят своего прошлого. Скажем, ни один человек не способен вспомнить себя в возрасте нескольких месяцев, но это не мешает нам жить. Примерно то же и с людьми, пережившими тотальную амнезию. Другое дело, когда вы помните своё прошлое и вдруг лишаетесь уверенности в том, что помните именно своё прошлое, а не приснившуюся вам однажды или придуманную кем-то за вас жизнь. Понимаете? Ужас наступает тогда, когда вы не можете отделить своё реальное прошлое от вымышленного. Вы, например, помните, что учились в школе номер двадцать семь, в девятом «гэ» классе и любили девочку Аню, сидевшую за соседней партой. И вдруг выясняется, что в школе номер двадцать семь нет и никогда не было классов под литерой «гэ», и на фотографии вашего класса, которую вы откапываете в куче хлама на чердаке, нет ни одной Ани. Вы идёте на очередную встречу выпускников, на которую не ходили вот уже двадцать лет, и никто там не разделяет ваших воспоминаний, на вас странно смотрят и перешёптываются за вашей спиной. Что это? думаете вы. Я сошёл с ума? Нокогда: тогда, в девятом классе «гэ», когда любил несуществующую девочку Аню, или сейчас, когда приписал себе вымышленное прошлое?.. Когда вы сошли с ума? Ведь вы почти не сомневаетесь в своём сумасшествии, вам только важно понятькогда это случилось, и в каком месте заканчивается реальность и начинается безумие. И больше всего вас бесит именно невозможность это выяснить. Вы не можете даже понять, безумны ли вы на самом деле, или всё происходящеепросто чудаковатая цепь событий, у каждого из которых есть банальное объяснение, нужно только увидеть его. Вы думаете: у Бога так легко получилось отделить свет от тьмы одним усилием воли, почему же я не могу? Так ведь, Иона?.. Вот тут-то и приходит вам в голову спасительная мысль: сон! Всё это затянувшийся дурацкий сон. Нужно всего лишь проснуться, и всё встанет на свои места, всё снова пойдёт своим чередом, и девочка Аня из девятого «гэ» опять будет жарить на кухне омлет на завтрак и варить кофе, запах которого донесётся к вам в спальню, где на смятых простынях вы стряхиваете с себя последние обрывки нелепого сна
Так значит значит, она всё же стала моей женой? перебил Иона.
Я не знаю, пожала плечами Таилиэта. Я просто хочу, чтобы вы проснулись, Иона. Но вы, вы, кажется, этого не хотите.
Ну хорошо, упрямо мотнул головой Иона, хорошо, вот вы говорите, что я не могу отделить свет от тьмы одним усилием воли, как Бог, хорошо Но тогда
Что? роза Шарона остановилась, воззрилась на него непонимающим взглядом. Вы о чём, Иона?
Как о чём?.. Всё о том же. О предмете нашего разговора.
Какого, Иона?
Вы что, не помните, о чём мы с вами только что говорили?
Только что? А мы разве о чём-то говорили? нахмурилась Таилиэта.
Ну как женедоверчиво улыбнулся Иона. Вы мне про девочку Аню толковали. Из школы номер двадцать семь. Которой не было.
Не былодевочки или школы?
Нет, школа, вроде, была
Тревожный взгляд психолога метался по его лицу, и вопрошающее выражение давало понять, что она то ли сомневается в серьёзности Ионы, то ли теряет и без того шаткую веру в его здравомыслие.
А вы помните, в какой школе вы учились? спросила она вдруг.
Я? опешил он. В какой школе учился?.. Ну так это Помню, вроде.
Помните?
Да, кажется. В в двадцать седьмой?
И девочку Аню помните?
Что?..
Я спрашиваю, девочку Аню тоже помните?
Не знаю. Вы же сами сказали, что не было никакой девочки.
Я ничего не говорила. Мы с вами не разговаривали, Иона, милый, не пугайте меня, прошу вас. Мы шли рядом, вы что-то бормотали себе под нос всё время. Я думала думала, вы стихи читаете или напеваете что-то
Нет, ну как жепопытался улыбнуться Иона. Вы же мне целую лекцию прочитали про про это
Про это? Я про это не так много знаю, Иона, улыбнулась роза.
Ну-у про то, как незаметно для самого себя сходишь с ума.
С ума сходишь всегда незаметно для себя. Обычно сумасшедший самым последним узнаёт, что он сумасшедший.
«Значит, она хочет сказать, что я сам с собой разговаривал, что у меня крыша едет. Ну-ну»
А сейчас мы с вами действительно разговариваем? улыбнулся он. Или я продолжаю сходить с ума?
А вам самому как видится?
Ни одного прямого ответа на поставленный вопрос, с ниоткуда взявшейся тоской думал Иона. Одни лишь дутые сентенции, изрекаемые с глубокомысленным видом, уклонизмы и встречные вопросы Да, похоже, я и вправду продолжаю разговор с самим собой, ведь уклонизмы и сентенцииэто мой стиль.
А чего ты удивляешься? обратился он к себе в следующий момент. Ведь это твоя всегдашняя манера. Ты ведь чокнутый, Иона, чокнутый. Тебе и Сам то же говорил. А потом его не было. Сначала он тебе говорил, а потом его не было. Или или сначала его не было, а потом он тебе говорил?
А ведь точно! подумал он. Ведь правда. Не происходило у нас с нею никакого разговора. С чего бы ей разыгрывать подобный нелепый спектакль?
А Анечку я любил, ещё как любилпервой любовью, невинной, нетронутой, нецелованной, свежей и сочной, как земляника на прогретом солнцем холме. Я и сейчас её люблю, девочку Анечку из девятого «гэ». И неважно, что выросла она в А в кого она выросла? В Кундри, надо полагать. В Кассиопею. Но это не важно ни разу, потому что в моей памятикоторая спит со всеми подряд, шлюха, да что там, её вообще не существует, потому что это не моя память аСамого или кого там ещёв моей памяти Анечка навсегда останется той девочкой, самой первой, самой главной, самой притягательной и несбыточной, как мечта человека, лежащего при смерти. Вот так-то, Сам. И не тебе решать.
Идущие впереди остановились. Придя в себя, Иона увидел, что Кундри и Ездра застыли возле какого-то перекошенного указателя, вкопанного в землю.
Что там? встревожилась психолог.
Сейчас узнаем, буркнул Иона.
Вот такие, значит, дела, сказал Ездра, когда Чиполлино и Иона с психологиней подошли и встали рядом, уставясь на ржавый лист жести, лет полсотни тому назад приколоченный к покосившейся жердине. Зелёной выцветшей краской, разнокалиберными буквами на нём было намалёвано:
ACHTUNG!
Zutrit ins Promzoneteritorium
nur mit Spezpropusk
ВНИМАНЬЕ!
вход на територию пром. зоны
только по спецпропускам
Ну что, усмехнулся Ездра, пропуска, это, у всех при себе?
Мойздесь, отозвалась Кундри, качнув снайперкой.
23
Они прошли ещё не меньше двух километров по не тающей хрусткой снежной крупе, покрывавшей землю, прежде чем увидели перед собой заводские корпуса в полный рост. То, что они были мертвы, замечалось сразу, как и то, что жизнь не покинула их. Это была другая жизнь в старой реальности, или это была новая реальность в старой жизни, но то как застыли эти мутные зрачки-стёкла в глазницах окон и безжизненные взгляды их не отражали ничего, кроме сумрачной вечности, то как дышали рты распахнутых настежь дверей, как настороженно молчали облезлые стены и как гудели готовностью натянутые нервы проводоввсё говорило о том, что это громадное животное ещё живо, оно затаилось, прикинулось мёртвым, и ждёт. Ветер, весь день кравшийся следом, теперь вырвался вперёд, засвистел и загудел тоскливо в битых окнах и дверных проёмах, белыми змеями заскользила между цехами позёмка. Иона зябко поёжился, потянул носом холодный воздух, провонявший железом, гарью и небытием.
Ну, вот, значит, произнёс Ездра, безнадёжно пытаясь получше завернуться в куцую брезентовую куртёшку. Она самая и есть, промзона. Последняя, это, препона на пути к новой жизни.
«Со старой бы разобраться», подумал Иона.
Где-то далеко-далекоили послышалось? хрипло взвизгнул паровозный гудок. Плеснула с какой-то из крыш серыми брызгами голубиная стая, прошуршала низко над самыми головами людей, обдав, как показалось Ионе, вонью то ли разложившейся плоти, то ли мокрой ржавчины. Один из голубей на всём лету врезался в трубу, что росла над ближайшим цехом, и шлёпнулся на землю трепыхающимся куском мяса, и медленно осыпались следом белые и сизые перья, потерянные при ударе.
Там слепы мысли, и птицы слепы, и крылья ржавы, и ржавы скрепыдумал Иона. О каких скрепах речь? О скрепах мира, конечно. Проржавели они давно, и уже не держат мир, и вся эта неловкая конструкция расползается на глазах, как во сне, и рушатся все устои, законы и правила Если они вообще были Да-да, отсюда и ощущение нереальности, сна.
А стая, пронесшись над двухэтажной дощатой хибарой-бараком с надписью во всю стену жёлтой масляной краской «СКЛАДЪ», развернулась и пошла обратно в их сторону, снижаясь, явно беря в прицел своих слепых глаз. За несколько секунд до того как случилась бы атака, вмиг всё понявшая и оценившая Кундри бросила короткую команду «Ложись!» и успела ещё толкнуть наземь улыбающегося Чиполлино. Попадали на твёрдую, кочковатую и пропахшую снегом землю, накрывая голову руками. Просвистели над головой крылья, обдав потоками и завихрениями воздуха.
Пока стая поднималась в воздух и делала круг, заходя для нового пике, они по команде Кундри бросились к ближайшему цеху и едва успели добежать до распахнутых массивных дверей. Один голубь, однако, сумел дотянуться до розы Шаронаударился в голову, запутался в волосах, бессильно цепляясь за них коготками на скрюченных лапах, затрепыхался, забил крыльями, норовя клюнуть, но в глаз попасть не мог и только оставлял на лбу стремительно наливавшиеся кровью точки, а неподвижные бельмастые глаза его равнодушно смотрели в пустоту. Психологиня завизжала, затрясла головой, пытаясь избавиться от лютой птицы. А Ездра подошёл спокойно, неторопливо выплел озверевшего голубя из силков психологовой причёски и небрежным движением свернул ему голову. Отбросил забившуюся в конвульсиях птицу на бетонный пол, в кучу непонятного хлама, возле которой валялась съеденная ржой совковая лопата.
Голубьпробормотала психолог враз побелевшими губами, с выражением неимоверного изумления. Это же голубь
Птица, это, мира, кивнул Ездра.
Вот так-то, сказал Иона, многозначительно глядя на Кундри. Вот тебе и враньё.
Но не восхититься смекалкой и скоростью реакции этой женщины не мог. Конечно, она была молодец. И вдвойне молодец ввиду того, что не верила.
Кундри ничего Ионе не ответила, но по выражению её глаз видно было, что ни удивления, ни оторопи, ни страха по поводу происходящего она испытывать не намерена, и ничегошеньки очевидная нереальность случившейся реальности не изменит в её движении к намеченной цели. Не верила, да, ну и ладно, невозмутимо отвечал её взгляд, я, может быть и сейчас не верю. Плевать на это, пока оно не мешает мне идти дальше. Так чтозабей.
Когда стих шум крыльева голуби несколько минут ещё кружили над входом, не оставляя, видать, надежды дождаться свою добычуКундри же и вышла первой под небо, держа наготове винтовку. Огляделась, уже совершенно успокоившаяся, что было видно по размеренности облачков пара на каждом выдохе, и кивнула остальным.
Двигаемся быстро, по одному, короткими перебежками, скомандовала она. Смотрим по сторонам, рот не разеваем, ушами не хлопаем и не звучим никак. Я иду первая, Ездра замыкает.
Так и двигались. Сначала Кундри делала рывок от очередного укрытия до следующего, намеченного ею. За нею, оглядев небо и ближайшие крыши, бежал Иона, таща за собой Чипа. Дожидались бледную розу Шарона с исклёванным лбом и запыхавшегося Ездру, после чего отдыхали пару минут и делали новую перебежку, до следующего выбранного Кундри укрытия. Такой способ передвижения был, разумеется, крайне медлен, но зато относительно безопасен, правда только до тех пор, пока не вышли на огромный пустырь, заваленный кучами мусора и заросший ломким сухим бурьяном. Тут до ближайшего укрытия было не меньше трёх сотен метров, так что волей-неволей пришлось идти торопливым шагом, вдоль бетонного забора, ограждавшего территорию, поминутно скользя и спотыкаясь или увязая ногами в мотках проволоки, опасливо оглядывая небо и окрестности.
Тишина здесь, на пустыре, стояла особенно стылая, мёртвая, гнетущая, не сулившая ничего хорошего. Земля была исчерчена полосами, словно кто-то бессмысленно, часами, хлестал по ней верёвкой. Иона не сразу догадался, что следы эти оставлены ползучими проводами. В кучах всевозможного хлама соседствовали довольно странные для промзоны вещи: вот попалась на глаза латунная табличка с гравировкой «Д-ръ Левинзонъ Яковъ Арнольдовичъ. Женскiя болѣзни», вот подвернулся взгляду двуручный меч изрядно проржавевший и вряд ли уже пригодный для убийства, однако грозно упершийся остриём в грудь юноши-манекена с могучим торсом и полным отсутствием ног, там зеленел древностью бюст Тараса Шевченко с дырявой кастрюлей, надетой набекрень, здесьотделяемая ступень с красной надписью «USSR», к которой неведомый шутник прилепил коряво выписанные «уся, но долечу». Повсюду густо была разбросана полусгнившая макулатура, начиная от производственных журналов и подшивок ведомостей, и заканчивая томами из собрания сочинений Ленина и кипами журнала «Работница». Довершали эту бессвязную дикую пляску эпох и укладов надувной крокодил, когда-то зелёный, а теперь облезлый, покорёженная детская коляска без колёс, и будённовка с большой красной звездой, вкривь и вкось напяленная на голову бронзового Самсона, раздирающего пасть бронзовому же льву. Всё это напоминало скорей вековую городскую свалку, чем заводской пустырь.