Мы разложили спички и пересказали задачу сестре Джулианне.
Ах, Фред, старый лис! Он всем задаёт эту задачку. Он вас просто дразнит ещё никто её не разгадывал, и вы вряд ли справитесь. Мне нужна Синтия. Где она?
Ещё не пришла.
Ещё не пришла? Так где же она? Уже почти девять. Она должна была закончить обход к половине седьмого или семи. Куда она запропастилась?
Мы вдруг почувствовали себя виноватыми пока мы набивали животы и бились над какой-то дурацкой задачей, никому и в голову не пришло выяснить, почему Синтии так долго нет.
Войдя в кухню, Фред застал конец разговора. Пока мы обменивались тревожными взглядами, он спокойно сказал:
Не волнуйтесь, сестра, с ней всё в порядке. Задержалась, ничего страшного. Вы ж знаете, как мы, кокни, говорим: у нас монахини в безопасности. Ничего с ней не будет. Скоро придёт.
Мне кажется, она у Джессопов, сестра, сказала Рут. Их ребёнку уже две недели, и миссис Джессоп сегодня ходила в церковь на очистительную молитву. После этого женщины обычно празднуют, и Синтию, наверное, пригласили остаться.
Сестра Джулианна, по-видимому, слегка успокоилась, но всё же сказала:
Думаю, вы правы, но нам уже пора собираться на вечернюю службу. Сестра Ли, не могли бы вы съездить к Джессопам, пока мы молимся?
Дом Джессопов был всего в десяти минутах езды, и по пути я размышляла об этом странном обычае очистительной молитве. До приезда в Ноннатус-Хаус я и не слышала о ней. Насколько я знала, мои бабушки, мама и тётки не практиковали ничего подобного, но женщины в Попларе никуда не выходили после родов, пока священник не «очистит» их. Возможно, это был способ отблагодарить Бога за появление ребёнка или же за то, что всё прошло хорошо, традиция появилась в те времена, когда роды часто заканчивались смертью. Впрочем, истоки могли быть ещё более древними возможно, всё началось в ту пору, когда женщина после родов считалась «грязной» и нуждалась в ритуальном очищении. Церковь приняла этот обряд и встроила его в свою практику так произошло со многими языческими обычаями.
У Джессопов явно гуляли женский смех в их доме был слышен издалека (мужчин на такие праздники не пускали), и некоторое время мне не удавалось достучаться до хозяев. Когда дверь наконец открылась, меня буквально втащили внутрь и сунули в руку стакан. Пришлось высвободиться и объяснить цель своего визита. Синтии здесь не было. Она пришла в половину седьмого, но как ни уговаривали её остаться, без четверти семь она уже ушла.
Когда я вернулась в Ноннатус-Хаус, сёстры выходили из часовни. Обычно в этот час наступало время обета молчания в монастыре существовал обычай соблюдать тишину после вечерней молитвы. Но тот вечер выдался шумным. Сестра Джулианна тут же позвонила в полицию, но там не слышали ни о каких несчастных случаях, и никто из монахинь не обращался к ним за помощью. Тогда она велела всем нам отправиться на поиски на велосипедах, отметила на карте районы, которые Синтия посещала во время вечерних обходов, и потребовала выяснить, когда точно Синтия приходила к пациентам и покидала их. Сестре Евангелине было уже за шестьдесят и позади у неё был долгий рабочий день, но она вытащила велосипед и отправилась на поиски пропавшей девушки. Фред не умел ездить на велосипеде и решил обыскивать окрестные улицы пешком. В Ноннатус-Хаусе остались только сестра Джулианна с сестрой Моникой Джоан всё же мы занимались акушерской практикой, и к нам могли обратиться в любой момент.
Встревоженные, мы покинули дом и разошлись в разные стороны с наказом позвонить сестре Джулианне, если у нас будут хорошие новости. Не знаю, о чём думали остальные пока мы колесили по улицам, но я переживала за Синтию. В этом районе теснились полуразрушенные брошенные дома, перемежаемые пустырями. То и дело попадались уничтоженные бомбардировками развалины, где спали наркоманы. Опасность была повсюду, хотя вряд ли кто-то из нас когда-либо чувствовал угрозу. Фред совершенно справедливо сказал, что монахиням нечего бояться в окружении кокни. Мы все знали, что форма оберегает нас, и что сестёр здесь уважают и даже почитают за заботу о местных женщинах. Ни один мужчина не напал бы на монахиню а если бы и напал, тем хуже для него, поскольку ему пришлось бы за это поплатиться.
И всё же Синтия исчезла, и мне никак не удавалось выбросить из головы мысли о том, что это всё же опасный район, и братья Крэй навели здесь свои порядки. Я встретила двух полицейских. «Интересно, подумала я, полицейские всюду ходят парами, а монахини поодиночке, даже посреди ночи». Я поговорила с ними, но в тот вечер они не видели других монахинь и не слышали ничего подозрительного. Они пообещали держать ухо востро. Я заглянула в несколько домов из списка Синтии, но она покинула их три часа назад.
Назад я возвращалась в мрачном настроении.
Я заворачивала во все переулки и даже периодически звала Синтию по имени, но её нигде не было.
Около десяти вечера, по дороге в монастырь, я увидела, что со стороны туннеля Блэкуолл движутся два силуэта мужчина со знакомой мне хромотой, который катит перед собой велосипед, а рядом с ним какая-то женщина. Сердце у меня так и замерло, и я поспешила вперёд с возгласом: «Синтия!» Это действительно оказалась она, и я чуть не расплакалась от радости.
Слава Богу, что ты в порядке! Где ты была?
Так, пару раз прокатилась по туннелю, ответил за неё Фред.
По туннелю? На велосипеде? Не может быть!
Синтия молча кивнула.
Тебя же могли сбить!
Знаю, сказала она. Чуть не сбили.
Как ты туда попала?
Она не в силах была говорить, поэтому мне ответил Фред:
Не знаю уж, как она туда попала, знаю только, что я нашёл её на выходе, еле живую от усталости.
Фред, какое счастье, что ты её отыскал!
Да я ж ничего такого и не сделал, только велосипед прикатил.
Спасибо, благодарно прошептала Синтия.
Мы привели её в Ноннатус-Хаус. Большинство уже вернулось без каких-либо хороших вестей, поэтому наше неожиданное появление вызвало всеобщий восторг. При свете мы увидели, в каком она состоянии грязная, вымазанная машинным маслом и источающая сильный запах бензина.
Выпив чашку чая, Синтия наконец смогла рассказать о случившемся.
Не знаю, как так вышло, но я случайно заехала не на ту полосу, и мне пришлось въехать в туннель со всеми машинами, а внутри уже было невозможно остановиться или развернуться Дорога пошла под откос, и мне нужно было мчаться всё быстрее и быстрее, потому что вокруг оказались одни грузовики
Фред, считавший себя героем вечера, закончил её историю. Никто из нас не бывал в туннеле, и Фред рассказал, что это извилистый проезд под Темзой, соединяющий Поплар с Гринвичем. Строили его в расчёте на автомобили викторианской эпохи, и для современных грузовых машин места там не хватало. Два грузовика могли разъехаться, только если прижимались к стенам вплотную. Синтию легко могли раздавить она не могла спешиться, поскольку встать было негде: дорогу от стены отделял низкий цементный барьер шириной в двадцать дюймов. Приходилось ехать вперёд, несмотря на рёв моторов, удушливые выхлопы и ослепляющий свет фар. На выезде из туннеля дорога пошла в гору, и Синтии пришлось поднажать на педали. Самое неприятное, что бедной Синтии пришлось ехать в гору против ветра худшее сочетание из всех возможных.
А потом предстояла обратная дорога.
Удивительно, как быстро молодые люди приходят в себя после происшествий. Синтия не пострадала физически она просто сильно испугалась и очень устала. Мы хлопотали вокруг неё посадили у печки, и Фред вывалил на железный лист перед очагом горящие угли, чтобы было теплее. Рут вскипятила воду, вылила её в тазик, добавила столовую ложку горчицы и велела Синтии сунуть ноги в воду. В тепле Синтия снова зарумянилась. Чамми срезала корочку с хлеба и сделала бутерброд с сыром и остатками чатни. Трикси принесла кекс. Сестра Джулианна приготовила огромную кружку какао.
Синтия откинулась на спинку стула и вздохнула:
Не знаю, как это случилось. Когда я поняла, что происходит, выбраться было уже невозможно. Настоящий кошмар. Слава Богу, что всё позади. Какой же вкусный хлеб!
Она откусила бутерброд и хихикнула:
Не знаю, кстати, видели ли меня полицейские. Наверняка там нельзя ездить на велосипедах!
Да, думаю, ты нарушила правила, сказала сестра Джулианна. Кажется, в туннель нельзя заезжать даже на мотоциклах, не говоря уж о велосипедах! Мне надо сообщить в полицию, что мы тебя нашли, но я не скажу, где именно.
Лучше вообще им ничего не говорить, вмешался Фред. Если ничего не знают, то ничего и не сделают.
Слушай, Фред, сказала Синтия, я весь день вспоминаю твою задачку и я никак не могу понять, в чём дело. Входят трое в ресторан
Нет, только не это! воскликнула сестра Джулианна. Пойду-ка я спать.
Не доверяйте морякам
Лицо Рут напоминало лик боттичеллевского ангела. У мужчин в Попларе не хватало смелости заговорить с ней: огромные серые глаза, белоснежная кожа, ровные зубы и нежная улыбка словно повергали их в ступор. Дело было не в том, что они опасались монахинь с остальными они общались свободно. Возможно, их обескураживали её изысканные манеры, благородство и очарование. Если кто из них порой и думал: «Какая жалость, что она монашка», то сказать этого вслух не решался никто.
Ей было около двадцати пяти по возрасту она была ближе к нам, чем к сёстрам, но она не являлась одной из нас. Рут принадлежала к монашескому ордену, а поскольку она всё ещё проходила новициат, правила для неё были куда строже, чем для старших сестёр. Её призвание дарило ей практически осязаемую радость, которая освещала изнутри её прелестные черты. Кроме того, она закончила обучение и стала квалифицированной медсестрой и акушеркой. После учёбы её готовность посвятить себя религии должна была пройти испытание. В течение двух лет она была аспиранткой, после чего постулянткой, затем начались два года новициата. При этом правила ордена требовали от неё ещё двух лет обучения: в конце первого и второго года она должна была дать временные обеты, а в конце третьего вечные. Нелегко решиться на такой шаг, но Рут, казалось, вовсе не тяготилась своим выбором. Церковь для неё была естественной средой обитания.
Но была в Рут и ещё одна черта, о которой вряд ли кто-то догадывался, кроме нас, её подруг.
Жители Поплара уж точно не знали её такой, да и старшие сёстры тоже. На самом деле Рут была невероятной хохотушкой она могла рассмеяться совершенно неожиданно, и её смех казался невероятно милым. Её веселило буквально всё подряд. Это её качество, как правило, проявлялось за столом, пока мы готовили ужин особенно, если мы собирались вдвоём-втроём до прихода старших сестёр. В это время мы по обыкновению рассказывали, как прошёл день, и Рут хохотала над любой мелочью, будь то отвалившаяся педаль у велосипеда или унесённый ветром чепец. Она буквально хваталась за бока, обливаясь слезами от смеха. Нам передавалось её веселье, и ужин с сестрой Рут неизменно повышал всем настроение.
Кроме того, она была великолепной актрисой и могла изобразить кого угодно. Особенно часто доставалось сестре Монике Джоан:
Вижу, что переменчивые эфирные тона опускаются в земную слизь и освещают о, да тут кексы с маслом и джемом!
И мы заливались хохотом.
Однажды вечером мы лакомились сэндвичами с сыром и чатни и оладушками с мёдом, как вдруг услышали тяжёлую поступь сестры Евангелины.
Я побаивалась её, так как она совершенно явно меня недолюбливала и считала, что я абсолютно всё делаю неправильно. Она, как всегда, недовольно фыркнула, после чего сухо сообщила:
Сестра Ли, сестра Скаттербрейн, надо поговорить.
Внутренне сжавшись от ужаса, я торопливо вскочила и опрокинула баночку с мёдом.
Да, сестра.
За моей спиной стояла Рут. Потом меня мучило несварение желудка, которое я заработала на нервной почве.
Рут лучше всех изображала характерный говор кокни. Ей идеально удавались и детские капризы, и материнская брань, и крики уличного зазывалы. После тяжёлого дня она обычно приговаривала:
Фу-ты, ну-ты, где ж моя чашка чаю да кекс, будь они неладны, надо б нам чаю хлебнуть, да, крошка? Да с моряцким пирожком, а?
Мы хохотали до слёз, хотя знай Рут, что значит это выражение, она вряд ли бы его повторяла. Мы часто слышали его в порту, но вряд ли из нас кто-то понимал, о чём идёт речь. Видимо, мы полагали, что имеется в виду что-то вроде фруктового кекса с ромом.
Телефон зазвонил в половину второго ночи. Трубку взяла Рут.
Ноннатус-Хаус слушает.
Мне дали ваш номер и сказали позвонить, когда будут схватки, ответила ей женщина с мягким ирландским акцентом.
Назовите ваше имя и адрес.
Кэтлин ОБрайан, Собачий остров, Меллиш-стрит, сто сорок четыре.
Рут не припомнила, чтобы женщина с таким именем и адресом проходила предродовой осмотр да и беременных с ирландским акцентом среди пациенток не было.
Вы наблюдаетесь у нас?
Не знаю.
Ну, у кого-то же вы наблюдаетесь.
Что это значит?
Это значит, что врач наблюдает за вашей беременностью, принимает у вас роды и ухаживает после.
Вот как.
Последовала долгая пауза.
В общем, не понимаю, что это значит, но у меня тут вроде как схватки, и мне сказали вам позвонить. Вы приедете? Мне очень больно.
Как часто идут схватки?
Ну, точно я вам не скажу, часов у меня нет, но довольно часто, и боли сильные, и ох, у меня заканчиваются монетки, сейчас нас разъединят. Собачий остров, Меллиш-стрит
Разговор прервался.
Рут оделась и отправилась в кабинет, чтобы порыться в отчётах об осмотрах беременных. Кэтлин ОБрайан среди них не было. Возможно, женщина наблюдалась где-то ещё, но адрес этого учреждения можно было выяснить, только добравшись до Меллиш-стрит. Рут вывезла из сарая велосипед и уже почти тронулась с места, но вдруг остановилась. Может, взять с собой медицинские инструменты? Мало ли что! Она сбегала в кабинет и захватила сумку.
Рут катила по притихшим улицам и окончательно взбодрилась от холодного воздуха. Меллиш-стрит отыскалась легко она была перпендикулярна реке. Здесь стояли грязноватые высокие дома, фонарей не было, и номера разглядеть не удавалось. Рут слезла с велосипеда, отсоединила фонарь и посветила на дом, надеясь увидеть табличку с номером. Это был дом двадцать. Она продолжила свой путь по булыжной мостовой, с трудом крутя педали.
Вдруг тишину нарушил женский голос:
Вы медсестра?
Да, я ищу дом сто сорок четыре.
Вы меня ищете, золотце, как хорошо, что вы тут.
Этот мягкий ирландский акцент невозможно было не узнать. Беременная девушка застонала и привалилась к стене, сморщившись от боли. Она зажала себе рот руками, чтобы не закричать, и наружу вырвался сдавленный вопль. Рут подхватила её это была совсем ещё юная девочка, едва ли старше восемнадцати, хрупкая и с огромным тяжёлым животом. Схватка была долгой и болезненной, но постепенно она сошла на нет, и девушка рассмеялась:
Вот это было недурно! Мама-то мне не говорила, что будет так худо.
Вам не следовало выходить на улицу.
Да я боялась, что вы потеряетесь.
Надо было послать кого-нибудь.
Некого.
Как, вы рожаете в одиночку?
А что ж мне ещё делать?
Так, ладно, пойдём в спальню, пока не началась следующая схватка.
У меня комната на третьем этаже, и сейчас я себя нормально чувствую.
Рут подхватила сумку, взяла девочку за тонкую руку, и они вместе вошли в дом. Внутри царила кромешная тьма пришлось вернуться к велосипеду за фонарём. Его свет выхватил из мрака узкую лестницу. Они проследовали мимо нескольких закрытых дверей, но здесь ничто не указывало на присутствие человека. На втором этаже девушка застонала и начала тяжело дышать, согнувшись пополам от боли. Рут встревожилась: возможно, наступил второй этап родов. Она подхватила Кэтлин и вдруг ощутила на ногах тёплую жидкость у неё отошли воды.
Быстро наверх, скомандовала Рут. Ещё один пролёт. Надо добраться до комнаты. Нельзя же вам рожать на лестнице.
Схватка прошла, и девушка улыбнулась.
Да я дойду, сестричка, не беспокойтесь. Как не болит, так вроде и ничего.
Она на удивление легко преодолела ступеньки, и они вошли в тёмное помещение, стылое, словно могила.
Хорошо, что у вас фонарь, весело сказала Кэтлин, а то у меня монеток хватало либо на телефон, либо на свет. Видать, сами ангелы подсказали мне выбрать первое.
При свете фонаря было видно, что это невероятно унылая, голая комната. У стены стояла грубая деревянная кровать, на провисших пружинах лежал грязный матрас с подушкой. Ни простыни, ни наволочки, только два серых армейских одеяла. Помимо кровати в комнате были только столик, стул и комод ни ковра, ни занавесок. На столе стояла эмалированная миска и кувшин с холодной водой. Рядом с дверью висел счётчик. В те дни в большинстве домов и квартир за электричество надо было расплачиваться монетами с помощью таких счётчиков когда оплаченный период заканчивался, электричество отключали. Каждая акушерка носила в кармане шиллинг, поскольку внезапно погасший свет в нашей работе мог привести к беде. Рут забралась на стул, вставила в счётчик монетку и повернула ключ. Лампочка под потолком тускло осветила комнату. Теперь можно было разглядеть роженицу тонкие черты лица, рот прелестной формы, ярко-голубые глаза и потрясающие бронзовые волосы. Кэтлин сидела на кровати, держась за живот, и посмеивалась: