А как вообще дела? снизошёл.
Спасибо, что спросили! Потому что дела уже совсем не похожи на дела. Знаете, как это бывает, когда вокруг всё рушится.
Дориан весело хрюкнул. Когда я только начинала к нему ходить, то честно подозревала его в желании озолотиться, а вовсе не в стремлении помочь. На самом деле, два этих намерения в нём гармонично сочетались.
Я не случайно спросила у вас про ту барышню. Это наша новая сотрудница, и она меня преследует.
А вдруг ей кажется, что всё происходит в точности наоборот?
Я вскинулась:
Это она вам сказала?
Да она вообще меня не интересует, Геня! Меня интересуете вы!
Не получалось у нас сегодня контакта. Даже завалященького взаимопонимания не было! Дориан не желал обсуждать Еку, а я хотела поговорить именно о ней. Но поскольку время уже было оплачено (Дашка забрала деньги непосредственно на входе в святую обитель психоанализа), прощаться я, как практичный человек, не стала. Что ж, существует хороший способ отвлечься от мучительной проблемывовремя переключиться на другой нарыв, пусть он даже пребывает в относительно спокойном состоянии.
И я начала рассказывать Дориану про Того Человека. Про то, как я встретила его недавно в магазине, а он меня не узнал.
Господи, ну а вы-то зачем его узнали? Вы что, его всё еще помните, что ли? удивился прекрасный доктор.
Дориан Грей помог мне избавиться от призрака моей неудачной любви (если бы она была пирогом, то внутри он оказался бы сырым, а снизуподгоревшим, с чернявой вонькой корочкой). Агнесса вручила доктору мои жалкиепусть и живыеостанки, а он играючи собрал из них нового, жизнеспособного человека.
В этом самом кабинете я долгие часы говорила о том, чего не решалась признавать. Тот Человек разлюбил меня резко и быстро: сосиски варятся дольше! Ещё минуту назад, кажется, он был одержим мной, как бесом, но вот минута прошла, бес улетел, на месте любвиотвращение. Тот Человек даже сам не понял, что вместо любви у него теперьотвращение, он по инерции продолжал обнимать меня, но уже не любил. Последние крошки любви ещё, впрочем, сыпались, но их было вопиюще мало, даже колобок не слепишь. Зато отвращения становилось всё больше с каждым днем. Невозможно было поверить, что это Тот самый Человек, который убил несколько лет на то, чтобы я его полюбила
Отвращение к себедругое дело, но видеть, как тем же отвращениемвозможно, даже крепче заваренным, пропитывается единственно нужный тебе в этом мире человек Когда он целует тебяи ему противно, когда он звонити ненавидит тебя за то, что ты существуешь
Я ковыряю ножом в ране, зато это помогает не думать о Еке.
Вы тратите уйму времени на все эти описания, перебил меня тогда Дориан, я бы сказал проще. Вы ему надоели, вот и всё.
Надоела? Этого просто не может быть!
Может, сказал жестокий доктор. Все друг другу надоедают. Рано или поздно.
Когда я наконец поняла, что имеет в виду Дориан, мне сразу полегчало. И я пошла на поправку с того самого дня. Собственно говоря, я продолжаю к ней идтипотому что окончательно избавиться от тени Того Человека мне пока не удалось, но я уже давно смотрю на это затемнение как на нечто, весьма условно относящееся к моей жизни.
Сегодня спасением и не пахло.
Встретимся через месяц, Геня, сказал Дориан, а я, поднимаясь с кушетки, вдруг заметила на его столе новую фотографию в рамке. Это был снимок девушки в сером платьевот всё, что я могу сказать. Потому что Дориан вдруг нетипично для себя покраснел и переставил фотографию подальше. Навек прощаясь с Дашкой (через месяц меня встретит здесь новая девушка), я думала: интересно, чья же это фотография? На ком так хорошо сидит серое платье?..
Пока я была у Дориана, день скуксился. Вокруг моей машины лежали сразу несколько собак в гордых позах уличных сфинксов, предлагающих разгадать какую-нибудь загадку. Например загадку отсутствия в нашем городе достаточного количества урн. Потрясающая чушь лезет в голову после визита к психотерапевтупусть и бесполезного.
Я вспомнила нашу беседу с Дорианом и подумала: надо было рассказать ему о том, что я не любила мать Того Человека. Эта женщина вполне прилично готовила, но я не могла заставить себя даже попробовать её кушанья. Помню, сидели мы с Тем Человеком за столом у его мамы, и оба ничего не ели: онпотому что вообще никогда при мне не ел, а япотому что мне не нравилась хозяйка. Вот и Екину стряпню я ни за что не стану пробоватьне хочу глотать продукты, к которым она прикасалась.
Точно так же я не могу читать книги людей, которые мне неприятны. Не могу абстрагироваться от личности «создателя». У меня есть знакомый автор, исключительно способный ко всякого рода пакостям; раньшедо того, как узнать об этом, я совершенно спокойно и с удовольствием его читала, но послене смогла проглотить ни буквы.
К счастью, поваров и писателей в нашем мирекак недорезанных собак в корейской кухне Проектировщики, например, встречаются в моей жизни значительно реже. И даже филологов, не поверите, в ней заметно поубавилось.
Кстати, о филологах, пусть даже бывших! П.Н. уже через несколько часов постучит в мою дверь, а ужином ещё и не пахнет!
Впервые за минувшие сутки мне вдруг захотелось готовитьдо судорог!
И я готовила в тот вечер так, как это делала бы мать большого семейства накануне внезапного приезда двадцати гостей. Я вдавливала кунжутные семечки в сочную плоть сёмги, варила морковный суп и дикий рис, взбивала тесто для профитролей, которые распускались потом в духовке, как диковинные жёлтые розы Я не могла остановиться: напекла булочек с черникой, сделала гуакамоле, который был уже совсем не в тему ужина, и принялась было разделывать слоёный пирог с брынзой, шпинатом и тмином, как в дверь позвонили. Довольная Шарлеманя, слизывая с усов последнюю память о сёмге, побежала навстречу, а у меня руки были в муке по локоть, словно бальные перчатки, так что я на секунду задержалась.
Не пускаешь? возмутился гость, с порога вручая мне громадный бумажный пакет. Я заглянула туда, догадываясь о том, что увижу, и опасаясь, что неправильно догадываюсь. Зря боялась, П.Н. своё дело знает туго! В пакете нашлось всё, чего нельзя купить в нашем городе: банка с нежной, как заря, тарамой, три блока качественной фуа-гра, бри, миндальные лепестки, тюбик марципановой массы, очищенные несолёные фисташки, шафран, лавандовая соль, чай от Фушона ина самом днебольшая порция надежды, которая у меня уже давным-давно закончилась.
Ужин решили сервировать в кухнетак быстрее и уютнее. На канале «Есть!» в это самое время шла программа Давида Колымажскоговечерний хит-парад кулинарных провалов «Фиаско». Сегодня первое место заняла домохозяйка из городка Нижний N, представившая на суд публики картофельное пюре омерзительно-розового цвета и мини-пиццу из баранок.
Профитроли П.Н. уничтожал, как монстров в компьютерной игрушке, последовательно и страстно, морковный суп смаковал, как долгожданную победу, а сёмгу изучал подробно, как новый договор с перспективным, но хитрым партнёром. На десерте я наконец не выдержала:
Что будем делать, Павел?
Я имела в виду Еку, себя и канал «Есть!», но П.Н. был настроен лирически, серьёзных разговоров почему-то вести не захотел и всего лишь пробурчал какую-то банальность вроде того, что утро вечера мудренее. И что ночь мудрее обоих.
Глава десятая,
в которой Еке вновь удаётся перехватить микрофон
Скажите, вы боитесь старости?
Журналистка лезет сразу и в лицо, и в душуинтересно, их этому обучают на факультете медийных наук, или они приобретают такие свойства естественным путём? Ека усмехнулась, задумавшись, и тут же прогнала видение.
В мечтах журналисты обычно были напористыми, но не наглыми, и задавали только те вопросы, которые Ека успела всесторонне обдумать.
Нет, улыбнулась бы она, я не боюсь старости. Моя работа не зависит от возрастая не стюардесса, и не актриса.
Вымышленная журналистка спрашивала о том, какое у Еки любимое блюдо, кем она хотела стать в детстве, и каковы её планы на будущее. Вопросы журналистам всего мира раздают распечатанными в стомиллионном количестве экземпляров. Но Ека терпеливо отвечала бы даже на самые предсказуемые. Плановмножество, она не станет ими делиться из суеверия. В детстве метила в писательницы. Любимое блюдоапельсины с корицей.
Журналистка невозможно разочарована апельсинами. Слишком просто это звучит, но Ека непреклоннаапельсины с корицей, точка.
От досады журналистка стреляет в упор:
Скажите, Ека, вам не скучно быть второстепенной героиней?
Ека задыхается, скребёт по одеялу скрюченными пальцами, насмерть пугая кота, а потом просыпается. Долго приходит в себя, разглядывая стопу кулинарных книжек на тумбочке. Тут всё, что нужно, от Огюста Эскофье до Елены Молоховец, от Александра Дюма-отца до «Организации общественного питания». Сверху, обложкой вниз, валяется роман Евгении Ермолаевой «Больное».