Откуда вы так много знаете о Беркли? выпалила я, и несмотря на то, что это прозвучало грубовато, он с готовностью взглянул на меня, и по напряженному, быстрому повороту я точно поняла, как его порадовало, что я нарушила молчание.
Я много лет работал в Беркли, сказал он, все время, пока жил с вами, ребята.
Вы работали в Беркли? удивленно произнесла я.
Угу.
Как Найл?
Да. Он улыбнулся мне, он смотрел на меня такими счастливыми глазами, его взгляд блуждал по моему лицу, и внезапно меня словно окатила сокрушительная волна, непонятно только, что она породиласчастье или печаль. Вроде как смешанные чувства.
Я никогда этого не знала, проворчала я.
Найл помалкивал. Он просто таращился на свои руки, лежащие на коленях, таращился так пристально, словно пытался разглядеть собственный взгляд на ладонях.
Значит, вы тоже сейсмолог? спросила я.
Нет, папа сменил позу и переложил газету со стола на скамейку. Я и он произнес непонятное мне слово.
Кто?
Он повторил непонятное слово.
А что это значит? спросила я.
Я изучаю язык и то, как люди используют его.
Яснее не стало, но мне не хотелось, чтобы он подумал, будто я тупая, поэтому я кивнула молча. Весь наш короткий разговор Найл потирал запястье, и когда вместо ладони он начал использовать ногти, я протянула руку, чтобы остановить его, надо было иногда обязательно напоминать Найлу, чтобы он не чесался, и вдруг я увидела, что папа поступил так же.
Папа положил руку на воспаленную кожу Найла.
По-прежнему мучаешься с этим, да? спросил он.
Найл пожал плечами.
Что тебе прописывают теперь?
Как обычно.
Что именно?
Стероиды и обезболивающие.
Гм-м, папа склонил голову набок. Он мягко похлопал Найла по запястью с расцарапанной покрасневшей кожей, так же, как я видела, поступал иногда и Найл, и я удивилась, как Найл стерпел это, ведь он терпеть не мог, когда трогали его кожу или даже говорили о ней.
Все по-старому, все по-старому, добавил он. Ты еще наблюдаешься у Цукермана?
Найл сидел сгорбившись.
Нет, в основном обхожусь своими силами.
Ты еще ходишь в
В амбулаторный центр? Подняв голову, Найл встретился с папиным взглядом.
Папа прекратил похлопывание. Убрал руку. Я вновь почувствовала приливную волну воспоминаний между ними.
Ну да, промычал он, крутя в руке кофейную чашечку и то опуская, то вынимая ложку.
Нет, ответил Найл, не хожу.
Молчаливая пауза затянулась, и я задумалась, что могли бы сказать окружающие, обратив внимание на нашу троицу, могли ли они догадаться, в какой ситуации мы оказались.
М-да, Феба, а в каком классе ты сейчас? спросил папа. В десятом?
Одиннадцатом, бросила я.
Понятно, произнес он, в одиннадцатом. Ну и как тебе, нравится учиться?
Нормально.
Очередная затяжная пауза. Найл поднял с блюдечка мокрый чайный пакетик. Несколько капель упало на стол. Найл положил пакетик обратно.
А у тебя есть какие-то любимые предметы? спросил папа.
Я пожала плечами. «Как же хочется слинять отсюда», подумала я, сомневаясь, что Найл испытывал такое же желание.
У тебя уже есть какое-то представление о
Где ты был все это время? внезапно разозлившись, крикнула я, разозлившись до чертиков.
Как он посмел просто заявиться в кафе, и расспрашивать о работе Найла и о моей учебе, и ожидать от нас ответов, и притворяться, что все нормально? Ведь именно так воспринималась эта обстановочка: нормально. Да, возмутительно, сверхъестественно нормально воспринимался наш разговор с нашим папой, за исключением того, что на самом деле ситуация была абсолютно ненормальная.
Куда ты подевался? внезапно вырвалось у меня. Что произошло? Как ты мог бросить нас так надолго? Почему ты не появлялся раньше?
Не надо, произнес Найл таким тоном, каким обычно успокаивал разлаявшуюся собаку или разозлившуюся маму, насколько я понимала, он опасался того, что именно ему придется потом успокаивать меня. Не маме, потому что мы, вероятно, ничего ей не скажем; не Стелле, потому что она не любит меня теперь; никому другому. Не надо, прошептал Найл, удерживая мой локоть точно чашку, не надо.
Все нормально, Найл. Не теряя спокойствия, папа подался вперед и положил на стол пачку салфеток. У вас есть полное право задать мне эти вопросы.
Я взяла эту пачку. Прижала салфетки к лицу, и мне стало легче.
Это естественная реакция, продолжил папа. И у вас есть полное право кричать и злиться на меня.
Я отняла салфетки от лица, чтобы взглянуть на него.
Я сам, бывало, кричал и злился на себя, признался он, фактически частенько. Дело в том, Феба, что я долго жил за границей. Но я писал вам обоим по два раза в месяц и еще на ваши дни рождения. Теперь, полагаю, вряд ли вы хоть раз получали мои письма?
Я покачала головой. Найл уставился на свои руки; он опять начал царапать запястье всеми пятью ногтями, но на сей раз папа его не остановил.
Я привык надеяться, что хоть одно сможет прорваться, произнес он, словно сам себе, хотя бы одно. Каждый год, иногда даже чаще я обращался за разрешением увидеться с вами, но мне неизменно отказывали.
Я представила себе все эти письма, тринадцать на десять получается сто тридцать. А мне и Найлу вместе получается двести шестьдесят. Интересно, что мама делала с ними. Сжигала, выбрасывала в мусорные контейнеры? Эта мысль расстроила меня еще больше, Найл продолжал терзать запястье, а папа продолжал рассказывать. Он говорил, что многие годы каждую неделю пытался увидеться с нами, но мама всегда разрушала его планы тем или иным способом. Он говорил, что истратил все деньги на судебные дела, чтобы получить больше времени для встреч с нами и в законном порядке гарантировать свидания в положенное ему время, но ничего не получилось. Перед отъездом он был уже совершенно сломлен«сломлен и убит горем», а потом он встретил женщину и женился на ней. Он говорил, что прилетел этим утром из Нью-Йорка специально, чтобы разыскать нас.
Я находился в аэропорту Ньюаркана самом деле прилетел на юбилей моего отцаи внезапно сообразил, что Найлу уже исполнился двадцать один год. Возраст совершеннолетия с юридической точки зрения. Я давно собрался предпринять очередную попытку увидеть вас. Но вот я уже прибыл в Штаты, поэтому мне оставалось просто долететь до Калифорнии, и я решил, что не уеду, пока не разыщу вас обоих. И вот мы здесь.
Он сидел спиной к буфетной стойке. Взял ложку и уставился на нее так, словно в жизни не видел ложек.
Я никогда не отказывался от надежды увидеть вас обоих, добавил он, очевидно обращаясь к этой самой ложке. Не было дня, часа, минуты, когда бы я не думал о вас. И мне хотелось, чтобы вы узнали это.
Я не представляла, что мне делать с этой информацией, поэтому сделала большущий глоток содовой, и она сначала заливалась в меня спокойно, но потом застряла где-то в глубине горла, и я начала давиться и кашлять, а Найлу пришлось хлопнуть меня по спине, и он ударил слишком сильно, как обычно, не способный соразмерить применение своей силыон вечно разбивал кружки, срывал краны, а при случае и оконные шпингалеты. Заходясь кашлем, я услышала слова Найла.
Так где же ты сейчас живешь?
На острове, ответил папа, или мне послышалось.
Где? выдавила я. На острове? Типа в тропиках?
Нет, скорее это на севере.
Этот остров?
Страна, в своей укороченной манере бросил Найл, а не изолированный участок суши.
Мне вновь отчаянно захотелось плакать, я не могла понять, о чем они говорили, и Найл, по-моему, просто дразнил папу так, как обычно дразнил только меня, и я вдруг почувствовала себя обделенной, забытой, и мне жутко не нравилось, когда Найл забывал обо мне, потому что Найлединственный, в ком я на сто процентов уверена, он никогда не оставит меняне важно, какая я, маленькая и глупая, я уверена, что он всегда будет учитывать мои интересыи внезапно, похоже, у меня появился совершенно новый родительский конкурент, которого я даже не помню.
Остров, остров, повторил папа, вы никогда не слышали об острове?
Разумеется, я слышала об островах! возмутилась я. Мне просто не
И тут я услышала пояснение папы:
Историческая родина Салливанов. И тогда до меня дошло.
Ирландия, сказала я, и все облегченно вздохнули. Вроде она каким-то боком связана с Англией.
Папа начал что-то объяснять, но не закончил, видимо предпочтя согласиться со мной.
Да, в итоге подтвердил он, верно говоришь.
Строго говоря, вступил Найл, именно боком. Ирландия обрела политическую и финансовую независимость в
Она граничит с Англией, поспешно добавил папа, улыбаясь мне, и мне захотелось улыбнуться в ответ, я поняла, что он вел себя как нормальный предок, сглаживая углы между мной и Найлом, и у меня вновь появилось смутное ощущение о чем-то далеком, но очень близком и дорогом, и я догадалась, что он мог поступать так же, когда мы были детьми. И наверняка поступал.
И ты женился? спросила я.
Он кивнул.
Как ее зовут?
Странно, он вроде бы задумался, но в итоге сказал:
Клодетт.
Француженка? спросил Найл.
Наполовину, ответил папа, и тут меня осенило, что он говорил так же, как Найл, опуская слова, которые традиционно считались обязательными, и я задумалась, не у него ли Найл подхватил такой лаконичный стиль.
Еще одна мысль вдруг пронзила меня, и я напряженно вытянулась на стуле.
А у тебя есть дети? Я имею в виду, другие дети?
Есть, папа вновь кивнул.
Много?
Двое. Мальчик и девочка.
Как мы?
Нет, вернее следовало бы сказать, девочка и мальчик, с улыбкой пояснил он, как вы, но в другом порядке.
Как их зовут?
Девочку зовут Марита, а малышаКэлвин. Хотите посмотреть фотографию?
Да, согласилась я, хотя вроде бы и не горела желанием.
Папа пошуровал в кармане и вытащил бумажник. Мы с Найлом склонились над столом, чтобы лучше видеть. За прозрачным пластиком в кармашке поместилась фотография целой компании. Девочка в синем платье держит за руку женщину с длинными волосами. А у нее на боку сидит малыш. Он смотрит куда-то вверх, словно что-то в небе завладело его вниманием. А девочка смотрит прямо, и мне пришло в голову, что она смотрела на папу, на мистера Дэниела Салливана, нашего отца.
Словно прочтя мои мысли, папа добавил:
Она очень напоминает мне тебя.
Кто? удивилась я.
Марита.
Я пригляделась к лицу девочки. Девочка как девочка, ничего особенного.
Взгляните, сказал папа, перевернув снимок, и на другой стороне в бумажнике находимся уже мы, я и Найл. В возрасте шести и двенадцати лет, мы стоим, взявшись за руки, в садике за домом. Или, вернее, я взяла Найла за руку, и он позволил мне сделать это. Да, папа прав. Я похожа на Мариту: тот же вздернутый носик, те же светло-рыжие волосы, хотя у Мариты они длиннее, а мне никогда не разрешали их отращивать. «Слишком много возни», обычно говорила мама.
Но Найл, как обычно, витал в совершенно других облаках.
Это твоя жена? спросил он, показав на женщину с малышом.
Папа явно медлил с ответом.
М-да, подтвердил он до странности неопределенным тоном, словно не уверен, что это правильный и честный ответ.
Найл пристально взглянул на первый снимок. Он перевел взгляд на папу.
Клодетт?.. произнес он задумчивым, вопросительным тоном.
И вновь у меня ощущение их взаимного понимания, но на сей раз оно не расстроило меня, а вроде бы даже порадовало.
Папа загадочно склонил голову.
Как будто и Найл произнес не вполне понятное мне слово, то ли «Вэлс», то ли «Уолз», то ли «Волс», да я почти и не прислушивалась. Меня не интересовала его жена, хотя она прелестна, в том тощем и богемном, европейском стиле. Я не сводила взгляда с девочки, она стояла на одной ноге, а другая была поднята, словно ей трудно было стоять. «Давай, беги, захотелось мне сказать ей, моему маленькому двойнику за Атлантикой, не упускай возможность».
Кру-у-у-то, с протяжным выдохом произнес Найл, нормально.
АУКЦИОННЫЙ КАТАЛОГ:
РЕЛИКВИИ КЛОДЕТТ УЭЛЛС
19 июня 2005, Лондон
Из частной коллекции мистера Дерека Робертса,
бывшего личного секретаря мисс Уэллс.
Лот 1
Органайзер на 1989 год
Черная с золотом обложка, немного потертая по углам, записи на каждой странице, сделанные рукой мисс Уэллс.
Замечание для коллекционеров: в 1989 году мисс Уэллс окончила университет и переехала в Лондон. В дневнике отмечены даты последних экзаменов, прибытия в Лондон, многочисленных собеседований при приеме на работу и, в конце декабря, дата ее первой встречи с Тимо Линдстремом.
Лот 2
Винтажный платок
Шелк, темно-красная кайма, абстрактный дизайн. Заметны следы использования: выцветание одного угла. Изготовлен в начале пятидесятых, предположительно принадлежал бабушке мисс Уэллс. К лоту прилагается фотография мисс Уэллс с подвязанными этим платком волосами, сделанная в конце 1989-го или в начале 1990 года на вечеринке на одной из крыш Лондона.
Лот 3
Книга с черновиком письма Линдстрему
Некоторые буквы затерты или зачеркнуты, возможно, черновик скомкали, а потом разгладили. Текст гласит:
(НАЧАЛО ОТРЫВКА)«вам легко говорить, что я смогу найти другую работу. Мне ведь нравится нынешняя, а начальство не согласно предоставить мне длительный отпуск. Порой мне кажется, что надо, не раздумывая, хватать эту золотую рыбку, но потом, под настроение, я считаю полным безумием даже то, что рассматривала возможность ухода с работы в Лондоне, ради авантюрной поездки в Швецию, где мне предложили в течение полугода сниматься в каком-то фильме, хотя я совершенно не представляю (КОНЕЦ ОТРЫВКА)
Экземпляр книги «Новая поэзия», сборник, составленный и представленный А. Альваресом (издательство «Penguin Books», Лондон, 1962). Частичное выцветание страниц; заметки почерком мисс Уэллс.
Лот 4
Денежные документы
Различные документы, все датированные 1990 годом, некоторые с заметками мисс Уэллс. Включают сведения о напитках в баре Сохо, ужине в ресторане в районе Шоредич, счета за пару оранжевых кроссовок с синей отделкой из магазина в районе Ковент-Гарден, несколько билетов на метро, несколько чеков из супермаркета, в основном выбитых поздно вечером, чек из книжного магазина за «Путеводитель по Швеции» изд.1990 года.
Лот 5
Сувенир в форме стеклянного шара с «падающим снегом» и видом Вестминстерского моста и башни Биг-Бен
Надпись по поверхности несмываемыми черными чернилами:
«В случае ностальгии разбить стекло. Тимо Л.».
Лот 6
Экземпляр книги Мэри Уолстонкрафт «Письма, написанные при коротком пребывании в Швеции, Норвегии и Дании»
(издание «Penguin Classics», London, 1987, без иллюстраций)
Частичная потертость и износ по углам; на форзаце надпись: «Клодетт У». Закладка на странице 156 в виде корешка посадочного талона на рейс: Лондон, ХитроуГетенбург, 02 марта 1990 на имя Клодетт Фрэнсин Уэллс.
На последней странице записка от Линдстрема, датированная февралем 1990 года:
Дорогая Клодетт!
Вы верно сказали вчера вечером по телефону: это большой шаг. Но это и ПРАВИЛЬНЫЙ шаг, как вы понимаете. После нашего разговора мы с Астрид обсудили ваше решение. Вы любите вашу работу, разумеется, но подумайте вот о чем: что интереснее, рекламировать фильмы или СОЗДАВАТЬ их?
Ответ вам понятен.
Астрид нашла для вас жилье, у наших друзей. Мы подумали, что вы предпочтете комнату в квартире с классной художницей, чем номер в отеле, верно?
До скорой встречи. Нас ждут ВЕЛИКОЛЕПНЫЕ ВРЕМЕНА. Все сольется воедино в нашем фильме. Подробнее поговорим при встрече.
Тимо
Лот 7
Наплечная сумка фирмы «Маримекко»
Набивная ткань, 100 % хлопок, с шаровидным узором лаймово-зеленого цвета, сделана в Финляндии. Частичный ущерб от солнечных лучей; мелкое повреждение шва одного ремня. Лот включает фотографию мисс Уэллс с этой сумкой на плече на острове Карингон, юго-восточная Швеция. На фотографии также представлены слева направо: Астрид Бендтсон, Тимо Линдстрем, Пиа Эклунд и неизвестный мужчина с бордертерьером.
Лот 8
Три фрагмента 8-мм кинопленки