Второй матч оказался труднеепротив пары, которая постоянно прерывала игру для неспешного, как при подготовке к свадьбе, обсуждения тактических вопросов. В какой-то момент я воспользовался дешевой уловкой: на подаче миссис Маклауд присел ниже края сетки, чтобы отвлечь принимающего. Пару очков мы таким способом выиграли, но при счете 30:15, заслышав удар подачи, я слишком быстро выпрямился и получил мячом прямо в затылок. Театрально согнувшись, я рухнул под сетку. Кэролайн и Хьюго бросились ко мне, изображая обеспокоенность, а сзади слышался только безудержный смех и совсем уж детское «Переподача?», что, естественно, тут же оспорили наши противники. Этот сет мы вырвали со скрипоми вышли в полуфинал.
Партия будет непростая, предупредила миссис Маклауд. Совсем другой уровень. Эти игроки уже слегка сдают позиции, но подарков не жди.
Подарков и не случилось. Невзирая на мою суету, нас разгромили. Если я пытался контролировать середину площадки, мяч срезали кроссом; когда закрывал углы, мяч прыгал по линии между квадратами подачи. Мы взяли всего два гейма, но большего и не заслуживали.
Присев на скамью, мы зачехлили ракетки. У меня была «Данлоп максплай», у нее«Грей».
Извините, что подвел вас, сказал я.
Никто никого не подвел.
Очевидно, моя слабая сторонатактическая наивность.
Допустим, это прозвучало слегка напыщенно, и все равно меня удивили ее смешки.
Тебе бы расхаживать с кейсом, выговорила она. Пожалуй, я буду звать тебя Кейси.
Я улыбнулся. Мне понравилась идея с кейсом.
У развилки дорожек, ведущих к душевым, я спросил:
Разрешите вас подвезти? Я на машине.
Она посмотрела на меня как-то искоса:
Ну, не будь у тебя машины, разрешить было бы проблематично. В ее ответе прозвучало нечто такое, что не позволило мне обидеться. А как же твоя репутация?
Моя репутация? переспросил я. У меня вроде бы ее нет.
Неужели? Значит, нам придется ее создать. У каждого молодого человека должна быть хоть какая-то репутация.
* * *
Сейчас, когда я делаю свои записи, в этой реплике сквозит больше проницательности, чем тогда. Ведь «ничего не произошло». Я высадил миссис Маклауд на Даккерс-лейн, а сам поехал домой и вкратце описал родителям события того дня. Турнир смешанных пар. Жеребьевка.
Победный четвертьфинал, Пол, изрекла мама. Знать бы наперед, я непременно пришла бы за тебя поболеть.
Мне подумалось, что сегодняи впредь тожеэто было бы совсем некстати.
* * *
Наверное, вы предвосхищаете события, но я вас не виню. Услышав историю нового знакомства, мы привычно помещаем ее в готовую рубрику. Со стороны виднее, где общее место, где банальность, тогда как сами участники событий видят лишь то, что глубоко лично и могло произойти только с ними. Мы говорим: до чего же предсказуемо; они говорят: как неожиданно! В ту пору, да и много лет спустя при мысли о нас двоих меня вечно преследовала нехватка слов во всяком случае, уместныхдля описания наших отношений. Кстати, это, видимо, распространенная иллюзия: влюбленным свойственно считать, будто их история не укладывается ни в какие рамки и рубрики.
* * *
Моя мама, естественно, не страдала от нехватки слов.
Как уже было сказано, я подвез миссис Маклауд до домаи ничего не произошло. Такое повторилось еще раз, потом еще. Впрочем, «ничего» можно понимать по-разному. Не было ни прикосновений, ни поцелуев, ни признаний, не говоря уже об интригах и планах. Однако уже тогда, судя по одним лишь нашим позам, еще до того, как миссис Маклауд со смехом бросила мне пару фраз, прежде чем уйти по дорожке к дому, между нами зрел сговор. Заметьте: не сговор о каких-либо действиях. А просто сговор, в силу которого и она, и я в большей степени становились самими собой.
Будь у нас на уме интрига или план, мы бы держались иначе. По всей вероятности, назначали бы тайные встречи, шифровали свои намерения. Но мы были сама невинность, а потому меня поразило, когда мать, нарушив невыносимую скуку домашнего ужина, вдруг спросила:
Мы теперь подрабатываем частным извозом?
Ответом ей был мой недоуменный взгляд. Мать вечно прижимала меня к стенке. Отец по характеру был мягче и не судил слишком строго. Всегда надеялся, что проблемы рассосутся сами собой, не будил лиха, пока оно тихо, и не гнал волну; мать же, напротив, смотрела правде в глаза и не заметала мусор под ковер. Именно таким набором затертых клише я и характеризовал скрипучую телегу родительского брака в свои бескомпромиссные девятнадцать лет. Впрочем, коль скоро берешься судить, надо признаться, что «скрипучая телега» тоже затертое клише. Но в студенческие годы я ничего такого не признавал, а потому испепелил мать молчаливой враждебностью.
Миссис Маклауд того и гляди растолстеет, если ты не оставишь ей возможности ходить пешком, желчно гнула свое моя мать.
Она постоянно играет в теннис. Я изобразил небрежность.
Миссис Маклауд, продолжала мама. Как ее по имени?
Понятия не имею, солгал я.
Ты знаком с Маклаудами, Энди?
В гольф-клуб ходит некий Маклауд, сказал отец. Коротышка, толстяк. По мячу бьет с ненавистью.
Не пригласить ли нам их на бокал хереса?
От такой перспективы я содрогнулся, но папа ответил:
Да как-то повода не предвидится.
Ладно, там видно будет. Но мать не собиралась отступаться. Мне казалось, у нее велосипед есть.
Сколько ты всего о ней вдруг знаешь-то! фыркнул я.
Ты как со мной разговариваешь, Пол? Мать залилась краской.
Оставь парня в покое, Бетс, беззлобно сказал отец.
Это не я должна оставить его в покое.
Мамочка, можно, пожалуйста, выйти из-за стола? заскулил я тоном восьмилетнего мальца.
Если со мной тут обращались как с ребенком, то
А может, и стоит позвать их на бокал хереса.
Я не понял: то ли отец вообще ничего не соображает, то ли причудливо иронизирует.
И ты придержи язык! взвилась мать. Он не от меня нахватался дерзостей.
* * *
Назавтра я опять пошел в теннисный клуб и через день тоже. Без всякого настроения играя микст с двумя Каролинами и одним Хьюго, на корте позади нас я заметил Сьюзен. Пока она была у меня за спиной, все шло обычным порядком. Но когда мы поменялись сторонами и я сквозь пару соперников увидел, как она раскачивается с пятки на носок, готовясь к приему подачи, счет нашей партии тут же перестал меня интересовать.
Потом я предложил ее подвезти.
Только если ты на машине.
Я промямлил нечто маловразумительное.
Чтоский, мистер Кейси?
Стоим лицом друг к другу. Мне не по себеи одновременно легко. На ней все то же теннисное платье, и меня гложет вопрос: эти зеленые пуговки действительно расстегиваются или нашиты для красоты? Такие женщины мне прежде не встречались. Наши лицана одном уровне: носы, губы, уши. Она явно думает о том же.
На каблуках я бы возвышалась над сеткой, говорит она. А так мы на равных: глаза в глаза.
Не могу взять в толк: это с ее стороны уверенность или нервозность, обычная ли это манера или адресованная мне одному. Судя по разговоруфлиртует, но тогда я этого не ощущал.
Складной верх своего «моррис-майнора» я опустил. Если, черт побери, я занимаюсь частным извозом, пусть Деревня, будь она трижды проклята, полюбуется на пассажиров. Точнее, на пассажирку.
Да, кстати, начинаю я, сбрасывая скорость и переключаясь на вторую передачу. Мои родители, кажется, хотят пригласить вас с мужем на бокал хереса.
Силы небесные! Она зажимает рот ладонью. Мистера Слоновьи Брюки я никуда с собой не беру.
Почему вы его так называете?
Да как-то само собой вышло. Развешивала его одежду, и в глаза бросились эти серые шерстяные брюки, причем несколько пар, широченные, я подняла перед собой одну пару и подумала, что в таких штанах он может изображать на маскараде заднюю часть слона.
Он бьет по мячу с ненавистью, как говорит мой отец.
Да, пожалуй. Что еще говорят?
Мама говорит, что вы располнеете, если я постоянно буду вас подвозить.
Ответа нет. Я торможу возле ее дома и смотрю вдаль. Она сидит с озабоченным, если не мрачным видом.
Порой я забываю о других. Об их существовании. То есть о посторонних. Прости, Кейси, быть может, мне следовало ну, не то чтобы господи
Ерунда, твердо заявляю я. Вы же сами сказали, что у молодого человека вроде меня должна быть хоть какая-то репутация. Похоже, сейчас у меня репутация таксиста. На лето ее хватит.
Она все еще подавлена. Через некоторое время тихо произносит:
Прошу, Кейси, не ставь на мне крест.
Да с какой стати, если я по уши втюрился?
* * *
Вообще говоря, какие слова можно подобрать в наше время для описания отношений между девятнадцатилетним юнцом, еще даже не вполне зрелым мужчиной, и сорокавосьмилетней женщиной? В таблоидах мелькают штампы типа «любительница свежатинки» и «карманный мальчик». Но в ту пору этих выражений еще не было, хотя почва для них готовилась заблаговременно. Можно вспомнить и французские романы, в которых немолодые женщины обучают юношейо-ля-ля! «искусству любви». Однако ничего французского в наших отношениях, да и в нас самих не наблюдалось. Взращенные Англией, мы использовали только эти морализаторские именования: блудница, распутница. Но в Сьюзен не было ровным счетом ничего от блудницы, а впервые в жизни услышав слово «распутница», она подумала, что это искаженное «распутица».
Сегодня мы свободно обсуждаем коммерческий секс, рекреационный секс. В прежние времена рекреационного секса не было. То есть, может, и был, только назывался по-другому. В то время, в том месте была любовь, был секс, а порой встречалось их сочетание, иногда неуклюжее, иногда гладкое, у кого-то удачное, у кого-то наоборот.
* * *
Вот мой разговор с родителями (читай: с матерью), типично английский разговор, в котором абзацы враждебности ужимаются до пары фраз.
Но мне девятнадцать лет.
Вот именновсего девятнадцать.
* * *
Каждый из нас оказался у другого вторым: по сути, мы хранили квазицеломудрие. Я прошел инициациюобычную смесь уговоров, тревог, суеты и оплошностейс университетской подружкой в конце первого курса; Сьюзен, которая четверть века была замужем и родила двоих детей, не намного опередила меня в этом плане. Оглядываясь назад, можно сказать, что, будь у нас больше опыта, все могло бы сложиться иначе. Но кто из влюбленных станет оглядываться назад? И вообще, что я подразумевал: «больше опыта в сексе» или «больше опыта в любви»?
Впрочем, не буду опережать события.
* * *
В тот первый день, когда я в белоснежной форме вышел на корт с ракеткой «Данлоп максплай», в тесном помещении клуба устроили чаепитие. Как я понял, «костюмчики» все еще оценивали меня с точки зрения приемлемости. Проверяли, с учетом всех деталей, на степень принадлежности к среднему классу. Кто-то прошелся насчет длины моих волос, прихваченных головной повязкой. И почти сразу вслед за этим мне задали вопрос о политике.
К сожалению, политика меня даже отдаленно не интересует, ответил я.
Значит, ты из консерваторов, заклю-чил один из членов правления, и мы все посмеялись.
Пересказываю этот разговор Сьюзен: она кивает и говорит:
Я голосую за лейбористов, но помалкиваю. Вернее, помалкивала до этой минуты. Что вы скажете на сей счет, пернатый мой дружок?
Отвечаю, что меня это никак не касается.
* * *
Перед моим первым посещением дома Маклаудов Сьюзен велела мне пройти через заднюю калитку и дальше садом; я только приветствовал такое отсутствие церемоний. Калитка оказалась не заперта; я ступил на мощенную кирпичом хлипкую дорожку, миновал компостные кучи и бочки лиственного перегноя, глиняный горшок с раскидистым кустом ревеня, квартет кудрявых яблонь и огородные грядки. Расхристанный старикашка-садовник перекапывал квадратный клочок земли. Я одобрительно кивнул, как уверенный в себе начинающий ученыйземледельцу. Тот кивнул мне в ответ.
Сьюзен поставила чайник; тем временем я огляделся. Дом почти не отличался от нашего, только в нем присутствовал некий шик; а если конкретностаринные вещи, судя по всему, перешли сюда не из комиссионного магазина, а по наследству. Торшеры желтели пергаментными абажурами. Во всем сквозила не то чтобы неряшливость, а какая-то беззаботность. В коридоре лежала сумка с клюшками для гольфа; после обеда, если не со вчерашнего вечера, осталась пара бокалов. У нас в доме порядок соблюдался неукоснительно. Там без конца расставляли что-то по местам, орудовали щеткой, мыли, наводили глянец, чтобы не стыдно было перед нежданными гостями. Но кто мог нагрянуть к нам в гости? Викарий? Местный полицейский? Сосед, которому потребовалось сделать телефонный звонок? Коммивояжер со своим товаром? На самом деле без приглашения не заходил никто, а потому беспрестанная уборка и протирка виделись мне безнадежным пережитком прошлого. А сюда явно захаживали визитеры вроде меня, и при этом, как наверняка заметила бы моя мать, дом выглядел запущенным, словно тут две недели не вытирали пыль.
Какой у вас работящий садовник. Я не придумал ничего лучше, чтобы начать беседу.
Уставившись на меня, Сьюзен хохочет.
Садовник? Это, между прочим, сам хозяин! Его светлость.
Прошу меня извинить. Пожалуйста, не говорите ему. Мне показалось
Ничего-ничего. Я рада, что он так органично смотрится. Как образцовый садовник. Ветхий Адам. Она протягивает мне чашку чая. Молоко? Сахар?
* * *
Надеюсь, вы понимаете, что я рассказываю так, как запомнил? Дневников я никогда не вел, а почти все действующие лица моей историида что там истории! моей жизни! либо уже сошли в могилу, либо разбросаны по свету. Факты не обязательно излагаются у меня в хронологической последовательности. По-моему, память блюдет особого рода достоверность, ничуть не уступающую реальности. Производя отбор и отсев, память угождает вспоминающему. Есть ли у нас доступ к алгоритму ее приоритетов? Наверное, нет. Однако рискну предположить, что память расставляет приоритеты так, чтобы удержать на плаву своего хранителя. А у него имеется собственный интерес: в первую очередь выталкивать на поверхность наиболее счастливые воспоминания. Но опять же, это лишь мои домыслы.
* * *
Например, я помню, как однажды ночью лежал без сна из-за мощной эрекции, которая, по мнению безрассудной или безалаберной юности, дается мужчине на всю жизнь. Но тутслучай особый. Понимаете, эрекция была, так сказать, обобщенной, не спровоцированной ни кем-либо из знакомых, ни сновидением, ни фантазией. Она родилась из праздника молодости. Молодости ума, сердца, пениса, душипросто вышло так, что пенис наиболее четко выразил это обобщенное состояние.
* * *
Мне кажется, в юности мы едва ли не все время думаем, но почти не размышляем о сексе. Одержимые вопросами «с кем», «где», «когда», «как», а еще чащеодним большим «если», мы упускаем из виду все «почему» и «до какого предела». Еще не имея опыта, мы уже знакомимся с сексом понаслышке, причем в наши дни это знакомство происходит гораздо раньше, чем прежде, неся с собой более зримые и обширные сведения. Но подпитывается оно все той же мешаниной из сентиментальности, вранья и порнографии. Сегодня мое отрочество видится мне сплошным буйством пениса, которое даже не позволяло разглядеть объект желаний.
Быть может, я разучился понимать молодых. Мне бы хотелось выяснить, как обстоит дело с этим вопросом у нынешних ребят и их друзей, но приставать с расспросами неловко. Наверно, я и в молодости не понимал молодежь. Такое тоже случается.
* * *
Но если хотите знать, я не завидую молодым. Бывало, в приступе отроческой ярости и дерзости у меня возникал вопрос: зачем еще нужны старики, как не для того, чтобы завидовать юности? В этом виделась мне их основная пожизненная миссия, за которойтолько вымирание. Как-то вечером, отправившись встречать Сьюзен, я дошел до пешеходного перехода в нашей Деревне, и, невзирая на приближение автомобиля, что-то толкнуло меня на проезжую часть. Взвизгнули тормоза; водитель меня обсигналил. Я прирос к месту прямо у капота и уставился на водителя. Надо признаться, выглядел я вызывающе: патлатый, в лиловых джинсахи молодой; гнусный, омерзительный юнец. Опустив стекло, водитель обложил меня матом. Я ухмыльнулся и подошел вплотную, готовый к стычке. Но оказалось, он уже в возрасте: гнусный, омерзительный старик с дурацкими красными ушами. Вы ведь знаете, правда, такие уши: мясистые, волосатые? Внутри ушной раковины толстая щетина, снаружитонкий подшерсток.