Прости, несчастный мой народ!
Простите, добрые друзья!
Мой час настал, палач уж ждет,
Уже колышется петля!..
Любит эту песню русских политкаторжан Чудновский, частенько напевает один на один с собой.
А тут эти поганыши: Сыровы, Павлу, Гире, Жаннен
Требовал же в августе прошлого, 1919 г. Павлу от своего правительства свободы рук. Рассчитывал на захват Деникиным Москвы. Тогда легион навалился бы на советскую Россию с востокаи треснула бы республика Ленина и Троцкого; в красное вымазали бы и Питер, и Москву, и Киевну хоть все города. Краски этой, клейко-красной и горячей, сколько угодно, успевай подвози патроны и гробы
Однако сознает товарищ Чудновский: нынче не та обстановка, на всероссийскую шкоду чеховойску не потянуть, но цапнуть может, и чувствительно.
В общем, легиону бы к Владивостоку унести ноги, захлестывает революция. В кровавых мозолях мужики; гляди, и сдерут с легиона чешскую позолоту.
И у легионеров соответствующее настроение. В голос нынче заблажили о клятвопреступной войне против России, о политике Праги и Антанты, которая превращает легион в истязателя России и славянства.
Хранятся у товарища Чудновского бумаги офицера чешской разведки (доносит уже о своих солдатах):
«Настроение чрезвычайно скверное и в боевом отношении ничего не стоит Солдаты воевать не будут и используют все средства, чтобы выбраться из России домой»
И пора бы
Однако прав пан офицер, легионеры используют все средства: рушат мосты, загромождают пути баррикадами из вагонов, валят их, взрывают станции и водокачкии вот это опасный признак, не дает это покоя товарищу Чудновскому. Да пойдут завтра цепями с вокзалаи нет красного Иркутска!
Поэтому и держит председатель губчека в Глазкове надежных людей, в самые острые моменты не снимает. О любом шаге чехов донесут тут же. Не спускали глаз и с пана Благажаполитического уполномоченного чехословацкого правительства в Иркутске. У того, как у шлюхи, семь пятниц на неделе. А может, играет, сорит словами, а свое таит
В случае бузы и товарищей надо успеть спасти, и губкому с ревкомом уйти, а самое первоеКолчака казнить.
Л. Г. Бескровный в своем исследовании «Армия и флот России в начале XX века» напомнит об истинном отношении союзников к России.
«Союзники с подозрительностью отнеслись ко всем попыткам усиления русских военного и торгового флотов. Англия, ревниво охраняя свое первенство на море, всячески препятствовала покупке новых судов. Русский представитель в Англии докладывал: В заказах мы полностью зависим от доброй воли (доброй ли? Ю. В.) английского правительства Адмиралтейство вообще против выпуска новых судов за границей и предпочло бы, чтобы наше морское министерство приобрело старые суда в Испании, Аргентине, Японии и т. п.».
Подобное же известие из США привело морское ведомство к пессимистическому выводу: «Благодаря затруднениям, чинимым Америкой при покупке судов, а также отказам и задержкам в кредитах на покупку судов мы не в состоянии сколько-нибудь обеспечить защиту Кольского залива и вообще части северных вод».
Это была горькая истина для России. И она стала воссоздавать флот с опорой на отечественные заводы. Такие, как, скажем, Балтийский, Ижорский, Обуховский, кронштадтские, николаевские, севастопольские
Бескровный отмечает:
«Все программные наметки пришлось оставить в связи с началом мировой войны. Германия решила не ждать, когда ее противники будут иметь подавляющий перевес, и начала военные действия в удобный для себя момент. К началу мировой войны русский флот не отвечал требованиям времени и, по существу, не был готов к участию в большой войне»
Чудновский умостился на краешке стола и моргает в упор на адмирала: ждет этого пуля из лично его, Чудновского, маузера. Нет, не доверит секретному человеку, сам исполнит священную миссию. Треснет адмиральская башка, как спелый арбуз, треснет!
Крепкие это должности: председатель губчека, следователь и член ревкома. В одном лице и власть, и судья, и прокурор, и каратель, и вообще народ
Уступил Политцентр ревкому. Народ по всем направлениям берет власть.
В председатели ревкома двинут Александр Александрович Ширямовбесстрашный товарищ, с 20-летним подпольным стажем, в каких переделках не бывал, всему пролетарскому Иркутску авторитетгромом каждое его слово.
Товарищ Чудновский выделил ему и Янсону в личную охрану двоих самых надежных сотрудников с фронтовым опытом: спать, есть возле новой иркутской власти, прозеваете их жизнине будет вам пощады!..
Ревком поначалу составили пятеро товарищейтоже с опытом и пролетарской преданностью Октябрю и лично товарищам Ленину и Троцкому. Позже ревком утрясся до троих членов. В разное время ими числились А. Сноскарев, Д. Чудинов, В. Литвинов, И. Сурнов, А. Фляков, С. Чудновский и др. состав боевой и всегда готовый к действиям, но запал всему, порох, а не человекШирямов. Тут даже товарищ Семен больше старается слушать.
В Сибревкоме Ширямова ценят. Надои Ширямов любого осадит или срежет. Он первым и взъярился на Краснощекова, за какое-то утро всех партийцев взвел. Так и заявил:
Мы этот «буфер» смахнем, как Керенского в Октябре. Чтоб мы японцев убоялись? Да выщелкаем их почище, чем Колчака!
Словом, вождь пролетарского Иркутска.
Уже несколько дней ползет вредно-ехидный слушок: якобы быть здесь, в Сибири, Дальневосточной республике. И клянется товарищ Ширямов, будто приложил к этому руку Краснощеков. И вообще тянет этот «американец» за собой всю эсеро-меньшевистскую погань, толкует о справедливом представительстве всех организаций, партий и слоев населения; словом, тормозит революцию.
Покуда не берет на веру все эти пересуды товарищ Чудновский. Тут не Ширямову и Краснощекову решать. Ленин поставит точку, а уж он враг любому соглашательству и оппортунизму.
Борис Михайлович Шапошников родился 20 сентября 1882 г. в городе Златоусте Уфимской губернии. Дед его был донским казаком, а отец, уже на Урале, стал управляющим завода торгового дома Злоказовых. Борис Шапошников закончил реальное училище в Екатеринбурге в 1900 г., Московское пехотное училище в Лефортове (Алексеевское) в августе 1903 г., Академию Генерального штабав мае 1910 г.
Февральский переворот встретил подполковником, временно исполняющим обязанности начальника штаба 10-го армейского корпуса. В августе 1917 г. произведен в полковники. В мае 1918-го добровольно поступил на службу в Красную Армию, всем сердцем приняв революцию Ленина. Деятельно участвовал в Гражданской войне, за что удостоился в 1921 г. ордена Красного Знамени.
В мае 1931 г. назначен начальником Генерального штаба Красной Армии, в мае 1940 г. получил звание маршала Советского Союза, с августа того же годазаместитель наркома обороны СССР. Принял самое деятельное участие в первом периоде Великой Отечественной войныдо 1943 г. Заболевание туберкулезом препятствует работе. Он руководит военной академией. Умирает 26 марта 1945 г. в неполные 63 года. Один из самых уважаемых Сталиным работников. Только к нему Сталин обращался по имени-отчеству. Борис Михайловичавтор знаменитого среди военных трехтомного труда «Мозг армии»о роли и значении Генерального штаба.
Оставил воспоминания, которые, согласно его воле, могли появиться не ранее чем через 20 лет после его кончины. Их выпустило Военное издательство в 1974 г.
Обращаясь в памяти к 19051910 гг., Борис Михайлович писал: «Трудно было после Цусимы восстановить доверие к русскому флоту Авторитет русских военных моряков пал настолько низко, что офицеры армии на улицах их не приветствовали, рискуя попасть в комендантское управление за нарушение правил».
Горькое свидетельство.
Доволен председатель губчека: правильную позицию занял член следственной комиссии Денике, ох схватчив, собака! Только обмолвись, а уж юн в полном понимании и докладывает, как что лучше и потолковее обделать. Ушлый, даром что интеллигент и меньшевик
Вообще сложилось так, что товарищ Денике оказался главным в допросах бывшего Верховного Правителя. Сам Денике твердо меньшевистских убеждений с этаким эсеровским креном. Ну, на три четверти меньшевистский эсдек, а на однуэсер с уголовно-террористическим интересом. Недаром столь чтит Мартова и Плеханова. Знает товарищ Денике и другого Мартова-Цедербаумародного брата вождя меньшевиков. Этот Цедербаум-младший в будущих советских скитаниях по тюрьмам взматереет на доносах (об этом оставил мне письменное свидетельство Иван Васильевич Курицын, многолетний узник сталинских лагерей), а тогда Денике льстило почетное знакомство. Шутка ли, через младшего Цедербаума мостик к самому главе партии. После смерти Плеханова старший Цедербаумсамый авторитетный человек у меньшевиков, постоянный оппонент самого Ленина, на равных в любом газетном споре.
Любит товарищ Денике повторять (слыхал от младшего Мартова еще до колчаковской бучи, а тотот своего брата-вождя):
Анархический синдикализм Ленина и Троцкого есть выродок бланкизма левой части марксистов.
Нравится фраза: броская, безоговорочная, сразу озадачивает.
И все же победоносность большевиков пошатнула товарища Денике, причем в самых важных, основополагающих принципах. Теперь онв самых яростно сочувствующих партии большевиков. Посему и спрашивает по любому поводу совета у товарища Семенану шагу не ступит без одобрения председателя губчека. Политцентр еще и не думал сбрасывать полномочия ревкому, а Денике уже почел обязательным докладывать и доносить все лично Чуднов-скому, и не только по вопросам следствия.
Это родовая черта Деникена пол корпуса опережать события.
Мечтает он о службе в чека. Есть нужда там в людях с образованием и знанием иностранных языков. Тогда затянет себя в кожи и ремнии все будут двигаться вокруг него, как небесные светила, по расписанию.
Поэтому и решил он подать заявление в низовую ячейку РКП(б) партийную организацию при губернской тюрьме. Однако объявлять поостерегся: лучше подождать, пусть обстановка прояснитсяну чтоб никаких сомнений! Уж тогда и он западет в разящую обойму большевизма.
Мир принадлежит нами мы продиктуем свои условия.
Косухин снова и снова расспрашивает Александра Васильевича о золотом запасе. Его интересует точная цифра. Не может ли адмирал вспомнить, сколько золота отбыло с ним из Омска? Вот листок, пусть проставит цифры
Не понятно?..
Гражданин Колчак, нас интересует все о золотом запасе, любая подробность, говорит Денике.
Ну не следователь, а пиявка.
Александру Васильевичу уже ясно: уперлись чехи, не выдают золото. Ай да Сыровы!
По моему приказу для расчета с союзными державами еще до катастрофы собственно, нашего отступления было вывезено из пределов России золотых слитков на сумму 242 миллиона золотых рублей, выводит цифры Александр Васильевич и проставляет примерные дни и месяцы данных операций. Есть ведомости и прочие документы. Повторяю: ни одного грамма золота не пропало в частных руках, кроме эшелона, захваченного господином Семеновым
Александр Васильевич не смог (язык не повернулся) назвать Семенова ни атаманом, ни командиром корпуса.
Должен товарищ Косухин получить золото. Для этого и послал его Особый отдел Пятой армии. Знает каждый здесь, в кабинете следователя, что это личный и самый важный приказ вождя революции товарища Ленина.
Кашель не дает Косухину вести допрос, до багровой натуги и слез стрянет воздух в груди. Ему дело надо проворачивать, а тут кашель, лихорадка, задых! Для того ли он прорезал колчаковско-чешские тылы, чтобы здесь, у самого дела, распустить слюни.
Торопит Косухина генерал Каппель: с каждым часом ближе и ближе его армия. Все дела в Иркутске делаются с оглядкой на Кап-пеля. Тут даже если взять золотоа дальше?.. При таком раскладе не уйтипусть даже каждый красногвардеец понесет по килограмму народного золота. Озвереют белые, возьмут след и не отстанут, да и вся сибирская рвань увяжется. Промысел на тыщи пудов золота
Аж потом отходит при таком воображении посланец Особого отдела армии. Как быть?..
Флор Федорович Федорович уже часа полтора держит путь к губернской тюрьме. Он в белых, подвернутых под колено пимах, затерто-сероватом офицерском полушубке с маузером на боку и толстенных варежках, подшитых к шнуру, пропущенному через рукава. На мохнатой шапкекрасная лента. Дыхание шумное, нездоровое: барахлит сердчишко, жмет за грудиной.
Солнечный блик уперся под ноги, тускло ведет за собой. Тени смазанные, светловатые. Шелестит пар дыхания, замерзает в воздухекажется, на весь город только одно его, Флора Федоровича, дыхание. И солнце под веками вспыхивает багровыми пятнами, даром что разжиженное морозной мглой.
А город и впрямь пуст, но не стужа его обезлюдила. В первые дни падения золотопогонного Колчака Иркутск прудили толпы, а сейчас, куда ни глянь, ну вымер! Нетронутые сугробы в затейливых стежках тропинок, слепые, в инее, окна (большинствоза ставнями), дымки над трубами аж до самой синевыи'ни единой души. Когда, где люди достают себе пропитаниезагадка.
Таится Иркутск: в Глазковечехи, в городекрасные, а с севера выползает из снегов армия Каппеляэти из-за адмирала не пощадят столицу Восточной Сибири, вырежут красных, а заодно и розовых, и бледно-розовых, и вообще не слишком услужливых, да и баб, ежели встрянут, не пощадят. Этих от демократии и митингов на вой тянет, аж примораживает к винтовкам. Ей-ей, лучше не заикаться о свободе и лучезарном завтра
После падения колчаковской власти чехи не стали вводить в Иркутск патрули. На нейтралитет напирает легион, а чего бы раньшедесятки тысяч людей остались бы жить
Флор Федорович несколько озадачен: до сих пор ни одного трупа не попалось. Обычно с рассветом их по улицам и площадямда десятка два-три. Ночами война в городе.
Нет уже у Флора Федоровича Федоровича ни машины, ни адъютанта, ни охраны, ни тем более докладоввсе сгинуло с передачей власти большевикам. Чтобы взглянуть на адмирала (заклятого врага своей партии и лично его, Флора Федоровича), он вынужден топать пешком до тюрьмы, а это изрядная линия по городу.
Снег копнами обвалял кусты, скамейки, кучи мусораплавный в неровностях, наглаженный; скрипит под пимами сухо, вызывающе, «громкий снег», называет его про себя Флор Федорович.
Утрата власти не дает покоя. Флор Федорович перебирает прошлое и видит, как сами они, социалисты-революционеры, продвигали большевиков.
Не они ли с меньшевиками, к радости большевиков, насаждали диктатуру Советов, противопоставляя их Временному правительству? Большевики пробивались именно в том же направлении, но решительней и последовательней. Они проповедовали не контроль Советов над Временным правительством, а прямой переход власти к Советами своего добились. На словах это вроде бы диктатура рабочего класса и беднейшего крестьянства, на деледиктатура горстки захватчиков власти. Именем трудового народа всем заправляют Ленин и Троцкий.
За своими мыслями, и обидами Флор Федорович прослушал скрип шагов, кашляние и едва не налетел на какого-то дюжего в длинном извозчичьем тулупе. Флор Федорович оторопело попятился в сугроб, взглядывая вверх, и неожиданно признал за усами и бородой Жардецкого. Ну сдохнуть ему, коли не Жардецкий! Эк мороз разукрасил! Усы, бородапод коркой льда. Широкий раскидной ворот тулупа тоже весь в белой обильной изморози; солдат-' ская папаха на самых бровях; взгляд строгий, резкий. Жардецкий на миг задержался, пытая взглядом Флора Федоровича, узнал, отшатнулся, припал к карману тулупа, но тут же осексяФлор Федорович раньше и проворнее расстегнул, а точнее, распахнул, кобурную коробку маузера.
Жардецкий аж полез спиной в сугроб. Всхрапнул, глаза округлились, бессмысленные. Что-то буркнул нечленораздельное. Приготовился пулю ловить.
Но Флор Федорович только выматерилсягрязно, по-солдатски, и зашагал себе, кося глазом за спину: плечи чуток развернул, пальцы на рукоятке маузерана всякий случай отщелкнул предохранитель. Очень удивился себе: что это с ним, Флором, вот взял и не задержал Жардецкого, а ведь первый враг народной власти, самая что ни на есть опора колчаковского режима. После Пепеляеванадежда всех сибирских кадетов. Выматерился уже вслух, не про себя, и добавил:
Осади, Флор! Не палач ты, не марай кровью руки, не для тебя это!
Добавил громко, аж собака взбрехнула за забором. Тут, в Сибири, заборы как стены: высоки, ни щелочкисвой мир за ними.
Флор Федорович удивился на собачий брех: вроде всех пожрали и постреляли, а тут, гляди, рычит Залюбовался забором: «шкура» у него серебристая, по солнцув искрах. Захотелось огладить: до чего ж чистая!
Город, как это бывает в морозы за тридцать градусов, под жидким рассолом. Туман не туман, а рассол и есть. И солнценет ни тепла, ни настоящего блеска.
И уже не пряча настороженности, Флор Федорович крутанул и замер: не было за спиной Жардецкого, вильнул, видать, в первый проулок, гнида кадетская! Пусть, пусть погуляет, разве не того ты хотел! Пусть теперь им большевики займутся. Пусть поупражняются в сыске, мать их с красной звездой и Лениным!.. Скосил глаза на дорогу: клубом пара наехали розвальни с тремя красногвардейцами и ящиками, обитыми металлической лентой. Винтари у всех наизготове, морды малиновые, наморщенные ветром. Что-то крикнул один. Флор Федорович досадливо махнул рукой: не до тебя. Тряско подпрыгивают ящикигляди, столкнут Красную Гвардию.