Альберт Санчес ПиньольЗолотые века
Конголезский жук
Когда мода на канкан уже шла на убыль, когда идеалом стала считаться грудь, помещающаяся в бокал для шампанского, когда женщины танцевали, высоко вскидывая ноги, и решили, что научатся пилотировать аэропланы, когда разражались золотые и свинцовые революции и рушились оперные империи, когда все кругом жаловались на царивший в мире упадоккогда все это происходило то ли на самом деле, то ли в воображении некоторых людей, дом процветал, и Полковник регулярно туда наведывался. Он был первым клиентом заведения, то есть его ветераном и первым среди клиентов, потому что всегда приходил с утра пораньше. Полковник неизменно появлялся в дверях через шесть, семь или восемь минут после открытия, и на несколько минут проститутки становились горничными. Они усаживали его в черное бархатное кресло с огромными ушами-подголовниками, подавали на подносе рюмочку абсента, сахар и серебряную ложечку и сразу после этого бросались на поиски кожаного пуфа для почетного гостя. Пришел наш друг, ищите пуф, Полковник тут, а где же пуф, где он, где он, все метались по комнатам, потому как визитер прихрамывал, и всем было доподлинно известно, что он помещал свою конечность исключительно на пуф, расшитый алой кашмирской шерстью, и только на него.
Полковник утверждал, что в повреждении его щиколотки были виноваты воздушные войска кайзера. Во время оккупации немцы подвергли его шантажу. Один предатель, продажная шкура, не знавший понятия Родина, мерзкая крыса, сообщил прусскому командованию, что Полковник был осведомлен в английской географии, как опытный капитан, которому известны все рифы, не зря же именно его считали континентальным капитаном Кукомкто же еще мог удостоиться такого звания? Из соображений патриотизма он согласился подняться на один из дирижаблей, которые бомбардировали Великобританию. Цеппелин направлялся в Северную Шотландию, но благодаря хитрости Полковника полетел в сторону Ливерпуля. Там цеппелин был сбит и рухнул, объятый огнем, вот вам и вывих щиколотки. Сия драматическая история местами не выдерживала критики. Однако никому никогда не пришло в голову спросить у него, какая связь могла существовать между патриотизмом и его добровольным согласием подняться на борт дирижабляведь никто его не пытал? Никто также не желал выяснять, какую выгоду могли получить союзники, если цеппелин направлялся в промышленную зону Ливерпуля, вместо того чтобы следовать в сторону шотландских пустошей, или, наконец, каким образом ему удалось подчинить своей воле прусские навигационные инструменты. Но, в самом деле, какое значение имело, где и когда он повредил свою щиколотку: во время одиссеи на дирижабле, в период турецкого кризиса или во время осады Пекина? Разве кого-нибудь интересовала причина его распроклятой импотенции? Может быть, на него напал медведь-альбинос, когда Полковник принимал участие в трагической экспедиции Граньери к Северному полюсу, или какой-то анархист во время мятежа Черной Руки нанес ему предательский удар молотком? Заведение являло собой страну, обитатели которой жили за счет выдуманных истин и где требовалось только, чтобы речи были правдоподобными, но не обязательно правдивыми. Поэтому нельзя сказать, что Полковником пренебрегали, или уделяли ему слишком мало внимания, или подтрунивали над ним. Нет, нет и нет. Он напоминал мраморную статую, никогда не снисходил до подмигивания девицамкак это грубо! и в полной мере овладел искусством чесать себе подбородок жестом Талейрана.
Мадам была испанкой из какой-то странной области этой страны: разговаривая, она не орала, и у нее был акцент, как у жителей Перпиньяна. Она относилась к Полковнику с нежностью, потому что он придавал ее заведению шик. Поэтому с ним обращались так, словно он был китайской вазой из тонкого фарфора, дорогой собачкой или антикварным изделием. К тому же он был чрезвычайно всем полезен. Девушки, не занятые с клиентами, немедленно находили для себя убежище около его трона: там они вели доверительные беседы или жаловались на случившиеся с ними несчастья. Полковник, осведомленный обо всем на свете, высказывал свои всегда верные суждения и давал изысканные советы. С этой выдающейся личностью можно было говорить о чем угодно: об изготовлении кондомов из бычьих кишок, о рецептах травяных отваров, обладающих способностью вызывать выкидыш, о солнечных и лунных затмениях и их влиянии на женское бесплодие, о заклинаниях, которыми пользуются цыгане, когда хотят вызвать сатану, и об эротических традициях афганцев. Полковник был гордостью заведения и местной энциклопедией, и его речи, обильно сдобренные научными терминами и основанные на серьезных и скрупулезных исследованиях, привлекали внимание наиболее усидчивой части публики. Когда у девочек появлялись клиенты, они щипали его двумя пальчиками за подбородок и удалялись со словами: Я сейчас, Полковник, ваше присутствие здесь доказывает, что даже в аду можно получить soulagement. Он никогда не платил за проявления нежности, но, уходя, давал всем на чай.
Клиенты тоже обращались к нему с почтением. Они заходили в зал, вешали свои шляпы на вешалку из красного дерева, прятали обручальные кольца в самый глубокий карман пальто, отдавали верхнюю одежду привратнику из Камеруна, а потом приветствовали завсегдатая: Добрый вечер, Полковник! Какие новости? Здесь следует упомянуть о ранге посетителей заведения: среди них были профессиональные военные, всегда встречался какой-нибудь депутат, а частенько и министры; однако ни один епископ тут никогда не был замечен, несмотря на болтовню плебса. Однажды заведение посетил Де Педросо, бразильский революционер, а потом Софи Лонгсмурн, знаменитая финская оккультистка. Однако главной фигурой этого языческого храма лжи был Полковник. Что же касается его мужских качеств, то, увы, бедняга ими просто не обладал.
По мнению Полковника, суть заведения определяли не женщины и не мужчины, а те отношения, которые их связывали. Переступив порог этого дома, аристократы и банкиры, плутократы богатые и богатейшие превращали сей дом в театральную сцену. Все они играли определенные роли; создавалось впечатление, что они покупали не только человеческую плоть, но и души этих женщин, как будто бы посетители общались не с проститутками, а с Джульеттами. Происхождение, цвет кожи или возраст не имели никакого значения, все определяла цель встречи. Женщины хотели получить с клиентов деньги, а тем не терпелось с ними перепихнуться, но сам акт был окутан неким мягким облаком: все были обязаны начинать с небольшой игрыпо негласным правилам заведения, к делу можно было перейти лишь после определенного ритуала. На протяжении некоторого времениувертюра была не слишком долгой, но и не слишком короткой, как будто какие-то таинственные часы отмеряли положенный срок, женщины пили сухое имбирное пиво, а их клиентыиные напитки, потребление которых находилось на грани законности. Потом парочки поднимались по лестнице и исчезали. Потолки были высоченными. На уровне второго этажа деревянная балюстрада украшала весь периметр галереи. За балюстрадой виднелись двери.
В тот вечер Полковник, как всегда, восседал, водрузив ногу на пуфшелковый платок на шее, трость из слоновой кости в руках, и наслаждался звуками печального фокстрота, доносившимися из граммофона, поскольку к этому времени сей новомодный аппарат уже вытеснил из салона рояль. Полковник пребывал в состоянии меланхолии до самой полуночи, когда какой-то молодой человек устроился неподалеку от него, справа, на огромном трехместном диване. Незнакомец не обращал на него ни малейшего внимания, что выдавало в нем новичка. Завсегдатай принялся рассматривать его, задавая себе вопрос: сколько времени тот будет раздумывать, прежде чем начать игру? Однако, к его удивлению, новый клиент не спешил с выбором. Перед ним были самые великолепные женщины вселенной, но, несмотря на это, юноша, погруженный в странную апатию, не мог ни на что решиться. Полковник, гордившийся своей исключительной проницательностью, занялся наблюдением за новичком.
Прежде всего бросались в глаза длинные лошадиные скулы. Волосы незнакомца были чернее воронова крыла, что еще более подчеркивал контраст с белизной кожи: она была бледная, очень бледнаяни кровинки, такой цвет лица наводил на мысль о детстве, проведенном в подвалах. Анемия или атрофия? Полковник не знал, чем объяснить слабость его мышцможет быть, виной тому была болезнь, а может быть, призвание: гении частенько напоминают обитателей клоак. Не исключено, что перед нами чудаковатый поэт. В таком случае ему можно простить отвратительные пролетарские сигареты, шерстяной галстук и широкий ремень, который бы прекрасно смотрелся в аргентинской пампе, но казался абсолютно неуместным в роскошном салоне. Полковник никак не мог соединить воедино противоречивые детали. Сей персонаж был слишком похож на деревенщину, чтобы оказаться шпионом, а для художника выглядел слишком честным парнем. Таким образом, у него не оставалось другого выхода, как вступить с юношей в разговор: одно произнесенное слово порой лучше характеризует человека, чем все внешние черты.
Полковник начал с какого-то замечания относительно девушек, но его тактика не увенчалась успехом. Юноша только утвердительно кивнул, но рта не раскрыл и даже не посмотрел в сторону соседа. Вероятно, именно в эту минуту Полковник начал испытывать ненависть к молодому человеку. Речь идет не об отчаянной ненависти, но все-таки о ненависти. Этот сопляк мог и не хотел, а он хотел и не мог, и, если для развязывания мировых войн подобные причины являются достаточными, то что могло помешать ему возненавидеть бледного и худого юношу, который не страдал импотенцией, просто за его молодость и мужскую силу?
Вы здесь в первый раз? спросил Полковник с учтивостью библиотекаря.
Нет.
Что-то я вас не припомню. А надо заметить, я отличный физиономист.
Юноша никак не отреагировал на это замечание, и Полковник, не желая, чтобы молчание растеклось между ними рекой и нарушило начатый разговор, завел речь о ценах:
Конечно, здешние девушки стоят того, но цены здесь непомерные; с такими доходами не нужна и месса, чтобы заполучить Париж.
Я долгое время был в отъезде и только что вернулся издалека, произнес юноша, не поворачивая головы.
А куда же вы ездили, извините за любопытство? поддержал беседу Полковник, почти переступая границу приличий.
Молодой человек заерзал на диване, выдав этим свое раздражение. Выражение его лица говорило: ну да, черт подери, я прощаю вам любопытство, но не ваше это собачье дело! Однако он не ответил на назойливость пощечиной, а, сделав над собой ужасное усилие, бросил:
В Конго. Я провел два года в Конго.
Африка! воскликнул Полковник. Наконец-то он нашел, за что зацепитьсядайте мне точку опоры, и я справлюсь с мутизмом, как говорил философ, и тут же выпалил пулеметной очередью:Сельва! Пигмеи-каннибалы, тигры и львы. Редкие животные и прочая экзотика! А африканские женщины, какие женщины, niger sed bella. О, приключения!
Приключения? На этот раз юноша откликнулся с готовностью и впервые посмотрел ему в глаза. Вы, наверное, хотите сказатьпроклятая малярия?
Однако его горячности хватило только на этот вопрос, и он снова принялся рассеянно наблюдать за хождением девушек взад и вперед по залу. Медленные и плавные движения нужны были им только для того, чтобы показать свою красоту. И это напоминало порхание бабочек.
И вы бросились завоевывать этот континент в одиночку? настаивал Полковник.
Нет. Со мной поехали один агроном, мой двоюродный брат и мой друг, ответил юноша со свойственной ему лаконичностью.
И чем же все это кончилось?
Малярией, малярией. Я же вам уже говорил.
И все трое погибли?
Все трое были одним человеком. Протестантский миссионер отслужил заупокойную службу, а я вернулся сюда.
И без гроша за душой, наверное, предположил Полковник.
Молодой человек ответил ему, по-прежнему не удостаивая собеседника взглядом; и в его голосе звучали одновременно стойкость и презрение:
Вы правы. Я совершенно разорен.
И он закурил короткую и толстую сигарету, из тех, что делают в Турции, какая пощечина хорошему вкусу.
Полковник позволил противнику небольшую передышкуровно две минуты, а затем извиняющимся тоном, но не теряя чувства собственного достоинства, объяснил:
Вам следует знать, молодой человек, что мой интерес вызван не любопытством, а глубоким чувством товарищества. Вы, вне всякого сомнения, знаете провинцию Киву, на востоке Конго. Так вот, в этом непокорном крае я провел пять лет в качестве военного атташе.
Еще до того как воздух, насыщенный табачным дымом, донес до юноши последние слова этой речи, которая заглушила на короткое время музыку американских негров, на лице его отразилась целая гамма восторгов и радостных чувств. Сначала он замер от удивления, словно человек, увидевший, как с неба падают жабы, а потом испытал некое подобие родственных чувств и братской солидарности по отношению к собеседнику. Конго, Конго, и вы тоже истинный конголезец, говорил его взгляд, словно простое упоминание о пребывании в Конго, нищем краю, полном язычников и комаров, заставляло человека отречься от чести быть рожденным в любом другом отечестве. Однако, поддавшись эмоциям, юноша одновременно проявил исключительную наивность: ему даже не пришло в голову предположить, что Полковник был всего лишь капралом территориальных войск и самым близким к Африке местом, где ступала его нога, была Гранада. Они объединили свои воспоминания о Конго, о пейзажах, не столько географических, сколько душевных, по словам юноши, и об артиллерии восставших бушменовоб этом рассказывал Полковник. Один говорил о тайне жизни, столь печальной, другой болтал без умолку, произнося пустые слова, и через десять минут они уже казались закадычными приятелями, знакомыми более десяти лет. Когда их беседа перекинулась на темы более современные, речь зашла об апатии молодого человека, который Полковник объяснял угрызениями совести или моральными принципами.
Да нет, дело вовсе не в этом, отрезал молодой человек довольно грубо, никто этих девиц не заставлял идти в публичный дом.
Он помолчал, а потом добавил:
В последнее время я чувствую какой-то зуд, вы меня понимаете? Это странный зуд, и мне бы не хотелось заразить какую-нибудь из этих девиц. Я принадлежу к тому поколению мужчин, которое еще делает разницу между публичным домом и лепрозорием.
А так это у вас зуд, произнес Полковник.
Да, и весьма странный. Очень странный.
В этот момент, когда разговор у них наконец завязался, его прервал господин депутат, появившийся на пороге. Предпочитая Полковника своим политическим сторонникам и противникам, которые также являлись завсегдатаями заведения, он поприветствовал его в первую очередь. Они обменялись взаимными похвалами, столь же пышными, сколь и лживыми, а затем депутат дружески похлопал старого знакомца по спине. Я желаю вам прекрасно провести ночь, Полковник, и это не пустые слова, завершил он свою речь, направляясь к столику с табличкой réservée.
Благодаря этой короткой сцене Полковник сильно вырос в глазах юноши. Тот не знал, кем был его собеседник, но сильные мира сего уважали этого человека и выражали ему почтение, а манерами он напоминал алхимика. Независимо от его происхождения в обществе к нему относились, как к Папе Римскому. Теперь Полковник совершенно забыл о своем новом знакомом и ощущал себя повелителем этого мирка, созерцавшим зал и роившуюся там публику с видом энтомолога; властелин забыл о разговоре со столь незначительным существом или просто игнорировал его присутствие. Молодой человек почувствовал себя идиотом: и надо же было сначала не заметить столь выдающуюся личность, а потом по-детски приставать с вопросами, рассчитывая задаром воспользоваться сим источником знания. Однако, к счастью, подобно императору, вспомнившему о прерванной аудиенции, его высочество обратился в слух и произнес:
На чем же мы остановились, мой юный друг?
Мы говорили о зуде, вскричал тот, неожиданно проявив свой темперамент. О моем зуде. Вам, быть может, что-нибудь о подобном симптоме известно?
Послушайте, любезный, обиделся Полковник, вы говорите с человеком, который научил европейцев готовить суп из носорожьего рогапрекрасное средство от мужской импотенции и балтийского сифилиса. Рецепт мне подарил корейский император в знак благодарности за услуги во время кризиса по вопросу Нао Лонг, когда Болгария оспаривала у них один из островов.
Послушайте, давайте поговорим о моем зуде! Что вы мне можете сказать о нем? спросил юноша, которого не слишком интересовали пограничные конфликты между Болгарией и Кореей.
Опишите мне ваши симптомы подробно, сдался Полковник, покорившись его напору.
Молодой человек пересел на край дивана, который находился в непосредственной близости от кресла его собеседника. Вместе с ним переместились стакан с виски и накрывавшая его, точно шляпка гриба, пачка сигарет. После этого юноша перешел к подробному изложению своей проблемы.
После возвращения из Африки он стал замечать, что его член как-то странно подрагивает. Если выразиться точнее, то подрагивало что-то внутри этого органа. Ощущение можно было сравнить с вибрацией колокольчика, словно по пенису постоянно пропускали очень слабый электрический ток, никакой боли это не причиняло, но было заметно, потому что речь шла об очень чувствительном участке тела. Повторялось подобное явление нерегулярно и никаких проблем с мочеиспусканием не вызывало. Довольно часто неожиданно возникала эрекция в качестве сопутствующего симптома, что, кстати, иногда и в присутствии определенных лиц оказывалось весьма неуместным.