Пылающая ночь! Не лишай меня разума, не лишай здравого рассудка! Спаси мою душу! Глаза мои видели тайны апокалипсиса, ибо говорится: «Черным станет солнце, будет кровоточить месяц, погибнут корабли, и в безумном смехе затрясется род человеческий». Пылающая ночь! Дай мне силу! Не отнимай у меня моей божественной ненависти!»
APOCALYPSE II. ОЧИСТИТЕЛЬНЫЙ ОГОНЬ
В ту ночь в театре Аполло Новус никто не спал. Громыхание становилось все более протяжным и жутким.
Что они там взрывают? спрашивала побледневшая Наталья.
Даже эта, столь отважная особа уже не решалась подходить к окну. Полчаса назад в гардеробную Терезы Талеи сквозь окно влетела мина и уютно устроилась на диване примадонны. Миленькая и кругленькая, как задик малолетнего ребенка. Охваченные смертельным ужасом, Элеонора Бока и Тереза Талея перестали репетировать «Анну Каренину». Спотыкаясь и падая, они влетели в подвал.
Бомба! уже издали кричала Элеонора. Бомба в нашей артистической уборной!
Беглецы побелели и лишились голоса; заткнув уши, они ждали, что сейчас вот, сию минуту театр Аполло Новус взлетит на воздух и рассыплется на кусочки. Ждали, затаив дыхание А потом отправили Наталью к коменданту. Анскин спокойно спросил:
Эизвиняюся, мадам: она дымится?
Наталья взбежала наверх, приотворила дверь, заглянув внутрь, и принесла ответ:
Не дымится.
Эизвиняюсь: но, может быть, она воняет?
Наталья, уже совсем осмелев, вошла в уборную и повела носом:
Нет, и не воняет!
Эта бомбочка не взорвется. Эизвиняюсь, мы еще поживем!
Анскин заботливо взял бомбочку с дивана, вынес во двор и положил в безопасное место. Но Тереза Талея в свою гардеробную уже не вернулась, они с Элеонорой оборудовали себе скромные деревянные ложа в подвале.
Чета Урловских нервничала Им хотелось знать, что происходит снаружи, какая нынче в Риге власть. Быть может, надо, подняв руки вверх, идти куда-то и регистрироваться? Урловский хотел быть лояльным и как можно скорее засвидетельствовать свое уважение к власти, которая впредь возьмет их под свою защиту. Урловская тоже внезапно вспомнила, что еще с первой мировой войны у нее в Москве осталась сестра. «Это была моя любимейшая сестра; даст бог, мы еще свидимся».
Но когда они остались вдвоем, муж ей стал выговаривать:
Ты теперь брось бога поминать. Бога нет. По крайней мере впредь его не будет, так что кончай с пережитками прошлого. Религия это опиум для народа. И с этой Натальей тоже не очень-то язык развязывай. Она фашистка.
Да какая же Наталья фашистка! Она мне сказала, что ждет Красную Армию.
Ждет она: что ей еще остается, приходится ждать Но в глубине души она фашистка.
В своей комнате, расправляясь с жареной картошкой, Наталья призналась мужу, что у нее такое чувство, будто русские уже в Риге:
Ну, теперь мы посмотрим, как эта Урловская выкрутится со своим Готенхафеном? Вот смеху-то будет! Хе, хе, хе
Беглецы немного успокоились и расселись в одном из углов подвала. Смешливые девушки из кухни собираются попотчевать их горячим чаем. И вдруг суфлерша Майя кричит из коридора:
Во дворе какой-то мужчина появился!
Русские пришли! Наталья хлопает в ладоши. Я же говорила: русские уже пришли!
Стуча подкованными сапогами, какой-то человек устало направляется прямо в подвал.
Боженька мой, да это же Каспар! вскрикивает Элеонора Бока. Каспар Коцинь, музыкант! Откуда ты, голубчик, в такую-то ночь? Да в таком виде!
Каспар бессильно опускается на скамейку возле самых дверей. Он весь черный от дыма. Ладонь кровоточит, волосы обгорели, глаза заплыли. Он без пиджака, в одной страшно грязной рубашке Очки потерялись, поэтому он оглядывается, беспомощно моргая глазами.
Что делается на улице? начинает его тормошить Наталья. Немцы еще здесь? С какой стороны ты шел?
Со стороны набережной, с трудом выдавливает из себя Каспар, грязным носовым платком перевязывая ладонь. Ни одного немца в Риге больше нет. Возле Эспланады меня заметили люди в штатском погнались за мной, стали стрелять из последних сил я вбежал в мюнделевский двор Сейчас они меня там ищут.
В подвале воцаряется гробовое молчание. Этот музыкант еще доставит неприятности нам, честным людям, подумала чета Урловских, а Наталья сразу же взяла быка за рога.
Ну, уж теперь надо звать Анскина! сказала она. Дело-то уголовное.
Пришел Анскин во всех своих доспехах: ему было доложено, что какой-то неизвестный субъект ворвался в театр.
Однако, увидев Каспара, он бросился его обнимать:
Братишка ты мой! Наконец-то явился! Мальчуган! Да на кого же ты похож! Остальные-то где? Эизвиняюсь, ведь договорились же в тот вечер Я ждал, ждал Даугавиетис приказал спрятать вас как следует Особенно тебя Эизвиняюсь! «Капельмейстера, сказал он, вернешь мне под расписку» Что у тебя с рукой-то?
Порез то ли заноза, то ли пуля
За ним, Анскин, гнались советские власти, говорит Урловский. Теперь надо подумать, что мы скажем, когда явятся милиционеры Вооруженные люди ищут Коциня в мюнделевском дворе.
Если ты его спрячешь, нам всем не миновать неприятностей. Музыкант ведь из СС, это все мы можем подтвердить, поддерживает мужа Урловская.
Жалко, конечно! говорит Наталья. Почему ты, бедняга, не удрал вместе с немцами? Попытался бы хоть в Готенхафен пробраться. Как некоторые
Бабье! кричит разъярившийся Анскин. Бабье, бабье! Вон из моего дома! Кто здесь, эизвиняюсь, комендант? Я или эти две бабы? Вон!
Фуй! Что за неуместные выражения! ужасается Элеонора Бока. Фуй!
Оскорбленная до глубины души, чета Урловских поднялась и демонстративно вышла из подвала. В конце концов, Эсмеральда Урловская отнюдь не какая-то баба, а долголетний работник театра Аполло Новус, актриса-любовница. Наталья сверкающим взором смерила Анскина с головы до ног, потом схватила за руку мужа мастера сцены и закричала:
Идем, Юлий, пусть этот фашист побесится на прощанье! Когда придут наши, вы все будете свидетелями!
С гордо вскинутой головой Наталья покинула перепуганных беглецов. Она была уверена в своих поступках, так как знала, что правда на ее стороне.
Завтра все эти Анскины будут тише воды, ниже травы, убеждала она мужа, напрасно пытавшегося защищать старого пожарного.
Несколько успокоившись и накормив супруга, Наталья попросила Урловских зайти в ее апартаменты. В ту ночь они вчетвером провели первое профсоюзное собрание.
А в театральном подвале общее собрание беглецов не могло прийти к решению насчет того, как быть с музыкантом. Большая часть актеров была на стороне Анскина. Каспара надо оставить в театре и спрятать. Когда вернется Даугавиетис, тогда видно будет, что делать дальше Но у Вилкина с похмелья была кислая мина. Каспар сам должен понять: ведь он может завалить своих товарищей. Еще отнюдь не сказано, что немцев прогнали. А если за ним гнались жандармы? Не лучше ли Каспару отправиться домой, ведь дядя оставил ему комнату. Переодеться, умыться. Не быть бременем для других.
Рабочие сцены клялись, что будут свидетельствовать в пользу Каспара. В конце концов музыканты же не виноваты, что Даугавиетис со своими немецкими дружками
Ты Даугавиетиса не трогай! говорит Юхансон. Если бы не Даугавиетис, ты бы сам давно был в легионе!
И вовсе бы не был! говорит рабочий. Я бы к партизанам сбежал!
Кто же тебе мешал? спрашивает Юхансон. Если бы хотел, так и сбежал бы. А ты здесь перекантовался.
И тогда поднимается наборщик из «Роты». Этого человека в театре никто не знает. Наборщик просит извинить его за то, что он, будучи чужим человеком, вмешивается в спор. Пусть его простят, но поведение коллектива просто поражает. Вместо того чтобы хоть как-то помочь своему несчастному товарищу (взгляните, как у него кровоточит рука!), вы рассуждаете, позволить музыканту остаться в театре или нет? А кто вам, уважаемые, разрешил остаться в театре? Господин Зингер? Вы что, участвовали в движении Сопротивления? Быть может, вы взрывали железные дороги и склады? Нет! Все эти годы вы под руководством генерального инспектора Натера работали в старом добром Аполло Новусе. И хорошо работали. Сапоги немцам не лизали. А теперь в минуту опасности превратились в трусов. Я больше не стану говорить Позаботьтесь же наконец о своем товарище, найдите ему какую-нибудь одежду, перевяжите рану, взгляните, как у него кровь хлещет!
Тут пришли в себя и вечно улыбающиеся девушки: они спешно раздобыли настойку йода и марлю. Нашлась даже фляжка чистого спирта, по счастливой случайности не обнаруженная Вилкиным Промыли рану (она оказалась небольшой: перелезая через заборы, Каспар, видимо, напоролся где-то на колючую проволоку). Анците разыскала в гардеробной подходящие брюки, пиджак и ботинки, даже погнутые очки нашла в комоде. Сложнее оказалось с умыванием в кранах было пусто и сухо. Отступающие взорвали водопровод, а вода, хранившаяся в разных посудинах и ведрах, находилась под особым надзором Анскина, оттуда и капли брать не разрешалось Но на этот раз неумолимый комендант отпустил-таки одну кружечку, чтобы лицо умыть, после чего музыкант снова обрел человеческий вид.
Электрики в темноте проскользнули к дыре в мюнделевском заборе, взглянуть, что происходит во дворе. Там не было никого. Преследователи потеряли след и ушли.
Беглецы вздохнули с облегчением. Пусть уж, в конце концов, этот музыкант останется, заговорили колеблющиеся. Что ж мы его так-таки и выгоним?
Каспар до того устал, что еле держался на ногах. Анскин поманил его пальцем. Ложе уже было оборудовано. Оно находилось в тайнике, устроенном специально для музыкантов (идею подало РКПО). В каждом театре есть такое, известное только пожарным место (опасное в смысле пожара), о существовании которого никто не подозревает.
Анскин, помигивая карманным фонариком, за руку ввел Каспара в темный зрительный зал. Почти на ощупь они добрались до последних рядов. В конце зала пол возвышается на два метра больше, чем возле просцениума. Анскин, словно волшебник, сдвинул два последних кресла. На полу обозначился едва заметный четырехугольник. Анскин поднял дощатую крышку и посветил фонарем в подпол. Там оказалось уютное помещение с пятью застеленными матрацами.
Полезай вниз! скомандовал Анскин. Твоя койка вторая справа. Первую занял твой друг тромбонист Он же и принес все эти матрацы. Уже неделю назад обещал вернуться
Нет, папаша Анскин, не придет сюда ночевать наш тромбонист, говорит Каспар. Вырыли мы ему ложе в сосновом бору. Под акациями
Под акациями? Не надо так глупо шутить, парень эизвиняюсь!
Тромбонист умер, вздыхает Каспар, наверное, и валторнист тоже не сумел он гранату бросить Если и придут, так только те двое
Анскин был так убит этим известием, что не мог слова вымолвить Его лучшие парни И что он теперь скажет режиссеру, когда тот спросит: где мои музыканты?
Ну, значит, спи на первом матраце! яростно, едва сдерживая слезы, сказал старик и захлопнул люк.
Каспар остался один в непроглядной тьме. Он нашарил одеяло, завалился на матрац и в то же мгновение заснул.
Каспар не мог сказать, сколько времени длился его обморочный сон. А теперь люк был открыт, и Анскин, помигивая карманным фонариком, громко звал его:
Э, вставай! Вылезай скорее! Несчастье!
Пол зрительного зала гудел и гремел от торопливых шагов. Каспар приподнялся и сел. Перевязанная рука болела, лоб и грудь в поту, щиплет глаза.
Ну что ты столько времени чешешься, эизвиняюсь! снова кричит Анскин. На этот раз голос у него уже и вовсе сердитый. «Когда Анскин переходит на крик, то это дурной знак», думает Каспар, собирается с силами и встает.
Он подтягивается к люку и выбирается в зал. Зал ярко освещен. Рабочие сцены, старые актеры, актрисы (даже Тереза Талея здесь) выстроились в ряд и передают из рук в руки ведра с песком и водой. По лестнице их тащат со двора люди более молодые: рабочие сцены, электрики, девушки.
От зажигательного снаряда загорелась кровля, поясняет Анскин. Вы трое полезете со мной на крышу, показывает он на Каспара, электрика и Вилкина.
Электрик первым находит путь наверх: по наружной железной лесенке с третьего балкона. Он лезет по ней, прихватив с собой пожарный лом. Анскин набрасывает Каспару на плечи полосатое одеяло, а в здоровую руку сует топорик. Неизвестно откуда у Каспара вдруг берутся силы. Забыта усталость, прошла боль. Почти радостно взревев «го, го!», он по железным ступенькам добирается до чердака и оттуда через жестяной люк выскакивает на пологую крышу. Го, го!
А вот Вилкину подняться не под силу. У него похмелье, он весь трясется, от него разит вчерашней водкой. Хорек вонючий! Анскин закатывает ему оплеуху и прогоняет вниз к бабам воду таскать. Но вместо Вилкина по лесенке уже скачет, как белка, вы только подумайте! скачет Астра Зибене, вечно смеющаяся девчонка из кухонной компании. В руках у нее лейка с водой и грабли садовница огня! Ее смех разбирает при виде Вилкина, которого Анскин заставил кубарем отлететь от лестницы. «Велите Вилкину в ночном горшке теплую водичку носить!» прыскает Астра и опять помирает со смеху. Но комендант прикрикивает на нее: «Молчать, сорока!» И вот они на крыше уже вчетвером и тут же набрасываются на дымящуюся стихию. Каспар расстилает толстое одеяло поближе к островку огня. Горит скат крыши, от которого уже отстала жесть.
Правой здоровой рукой Каспар рубит, пока не отлетает обшивка. Под нею дымящийся край стропила, краснеющие угли. «Воды!» кричит Каспар. Садовница с ведром воды появляется в мгновение ока, тут же взлетает струя пара и дыма, щиплет глаза и нос. Но вот они замечают еще одну щель позади них. Из нее вырывается белый язык пламени. Каспар срывает с себя пиджак и набрасывает на щель. До тех пор пока принесут песок Ему кажется, что огонь потянуло вниз, поэтому он спускается на чердак и рубит с внутренней стороны, пока не обрубает горящий конец стропила. Брызжут искры. Горящая головешка отлетает прямо на плечо Каспару. Лицо и суставы правой руки начинают саднить от ожогов, жгуче болит левая ладонь. Задыхаясь от дыма, стиснув зубы, Каспар снова лезет на крышу. Туда уже притащили корзину с песком. Музыкант горстями бросает его в тлеющую углями дыру. Но тут Анскин кричит и манит его к себе: пламя прорвалось и на другой стороне. Ну и пекло! Втроем они бросаются к новому очагу опасности, рубят и крушат, в то время как Астра по скату крыши тащит ведра с водой У девушки уже нет сил нести их, она тащит и плачет, но признаться в своем бессилии ей стыдно, сама ведь вызвалась полезть на крышу, решив, что это будет просто веселое приключение, о котором потом можно будет рассказать на кухне подругам.
Шипит пар, взлетает синий столб дыма, рассеивается, и тогда надо ломать, рубить. Потом все повторяется сначала, и снова ломать, рубить; Каспар думает: может, у меня опять бред?
Проходит час, два Все четверо еле держатся на ногах. Вот уже почти все в порядке: остался лишь небольшой очажок тлеющих углей, но тут вдруг снизу перестают подавать воду. С минуты на минуту угли снова кроваво запламенеют. У Каспара ничего нет под рукой: пиджак он спалил, одеяло спалил, даже песка не осталось, чтобы засыпать раздуваемые сквозняком угли. Тогда они решают: трое останутся здесь, сторожить опасный очаг, Анскин же пойдет и выяснит, почему не подают воду.
По лестнице, пыхтя и отдуваясь, навстречу Анскину поднимаются Бирон и Урловский. У каждого по чайнику, а в каждом чайнике примерно по литру воды. Это все, что осталось. Бассейн пуст, ведра пусты. Собрали последние капли.
Добравшись до верха, они останавливаются и тяжело дышат. Сердце никуда не годится.
Что ж это жены вам не помогут? забирая чайники, спрашивает Анскин.
Ты их бабами обозвал, отрезает Бирон, поэтому под твоим началом они работать категорически отказались. Потребуют суда чести.
Анскин усмехнулся в усы, но не сказал ни слова. Театр был спасен, крыша разодрана в клочья, а бабы утихомирены. Чего еще ему надо было, старому чертяке? Вылив на угасавшие угли два чайника кипятку, посыпав песком обгоревшую часть крыши, Анскин отпустил Астру, Каспара и электрика, а сам остался дежурить на крыше до утра. Он сидел на опрокинутом ящике и думал.
Думал, думал думал о своих парнях. Думал о том, как он оправдается перед Даугавиетисом за испорченный водою балкон.
Меня стращают судом чести! усмехнулся про себя старик. Эта пьеска не пройдет, и эта бомбочка не взорвется! Эизвиняюсь мы еще поживем
ПРИКАЗ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО
ГЕНЕРАЛУ АРМИИ МАСЛЕННИКОВУ,