Ракель выглядела взволнованной, то и дело оглядывалась по сторонам, и кожаная куртка вздымалась на груди.
Ему были нужны не только ее страдания, объявила она в полной уверенности, что ей досконально известно значение этого слова. Он был в ярости.
Для нас самое главное, что сейчас он мертв, успокаивающе прошептал Рульфо. И еще то, что я нигде не вижу этого чертова аквариума, если он вообще существует.
Он обошел огромную кровать и кое-что за ней увидел. Еще одну дверь. Но ее легко можно было и не заметить, поскольку она ничем не отличалась от деревянных панелей, которыми были обшиты стены; только круглая золоченая ручка выдавала ее наличие. Рульфо повернул ручку, и дверь беззвучно распахнулась в темноту. Не оглядываясь, он шагнул вперед как раз в тот момент, когда Ракель выходила из спальни, думая, что он не замедлит последовать за ней.
Она была все так же взвинчена, настороже. Не было ничего определенного, ничего, что могло бы быть воспринято как конкретная угроза или хотя бы как явный ее признак. Это было всего лишь ощущение. Какое-то предчувствие, которое предупреждало, криком кричало ей: «Ты в опасности!»
«Уходи отсюда».
Она понимала, что таким образом подействовал на нее вовсе не вид комнаты, в которой под пытками умерла Лидия: ведь она начала чувствовать нечто подобное раньше, еще когда поднималась по лестнице. На самом деле она ощутила это в тот самый момент, когда входила в дом. Это было не что-то мертвое, а что-то живоечье-то присутствие, но не в прошлом, а в этот самый момент и в этом месте, оно здесь и сейчас, и оно по-прежнему где-то таится.
«Уходи отсюда сейчас же».
Но страх оказывал на нее странное воздействие: он заставлял ее двигаться вперед. Она прошла в самый конец холла, который вел в спальню. За выступом смогла различить узкий коридор. И двинулась по нему.
слабый свет
Помещение было тихим и темным. Ни света, ни звукакак в могиле. Рульфо пошарил по стене в поисках выключателя, но безуспешно. Тогда он сунул руку в карман, нащупал зажигалку, и маленькое пламя взвилось вверх.
В комнате не было ни окон, ни других дверей, она была вся задрапирована: стены были занавешены портьерами, а (довольно низкий) потолок и пол покрывали пушистые ковры. Все синего цвета, мебели никакой, да и других вещей тоже. Камера кошачьей природы. Мягкость юной плоти. Ощущение ее под ногами рождало желание разуться. Рульфо подумал, что только обнаженное тело могло пребывать в этом пространстве. «Для чего оно тебе было нужно, Лидия? Что ты здесь делала? Почему здесь нет света?»
слабый свет, полоска
В конце коридора она обнаружила лестницу, ведущую наверх. Обернулась взглянуть, идет ли за ней Рульфо, и убедилась, что она одна. Но звать его не захотела. Ни один мужчина не внушал ей доверия. Не то чтобы она их ненавидела, но и ни одного до сих пор не любила, хотя и разыгрывала любовь; единственное, что ей удавалось, это мириться с их существованием.
Она пошла наверх. Ступени заскрипели под ее сапожками. Она уже могла видеть площадку. Закрытая дверь, конечно же, ведет на чердак. И что-то еще.
слабый свет, полоска, пробивающаяся
Рульфо вышел из этой странной каморки и из спальни Лидии и только тут понял, что Ракель исчезла. Он уже собрался было ее окликнуть и вдруг неожиданно замер возле одного снимка в рамочке, из тех, что стояли в холле.
Слабый свет, полоска, пробивающаяся из-под двери.
«Я должна его позвать. Теперь да, теперь мне нужно ему сказать».
И вдруг, с еле слышным щелчком, дверь распахнулась.
Это был небольшого размера дагеротип, очень старый, в коричневых тонах, оправленный в серебряную рамку. На немнекий мужчина рядом с некой женщиной на фоне пляжа. У женщины на груди все тот же медальон в форме паука. Рульфо не узнавал ни одного из этих двоих, но откуда-то знал, что этот снимок, именно и в точности этот, явился причиной той тревоги, которая охватывала его в холле.
Он перевернул снимок. На задней стороне рамки, в уголке, кто-то бледными синими чернилами вывел: «Per amica silentia lunae». Слова эти были ему знакомы. «Энеида». Вергилий. Не раздумывая, повинуясь некоему внезапному порыву, он сунул снимок в карман пиджака.
В этот момент он услышал голос Ракели. Она сказала ему, куда идти. Он тут же нашел лестницу. По мере того как он поднимался, свет делался все ярче и ярче. С лестничной площадки открывался вход в помещение, очень напоминавшее чердак со сваленными там вещами. Странный свет обрисовывал контуры каждой выпуклости, каждой плитки, порождая тени и призраки. Рульфо заглянул туда и увидел девушку: она стояла и смотрела куда-то вниз. Зеленоватый свет, в этой точке почти ослепительной силы, обводил ореолом ее совершенные черты.
Свет шел от аквариума у ее ног.
И как ты его нашла?
Она рассказала: полоска зеленоватого света под дверью, и эта дверь сама собой открылась.
Аквариум был около метра в длину. Стенки его были не стеклянными, а из какого-то пластика. На черного цвета крышке крепились зеленые флуоресцентные трубки, а к нижней части была приделана металлическая пластина с именами тех созданий, которые, нужно полагать, извивали свои гибкие тела внутри аквариума: гурами обыкновенный, отоцинклюс, сиамский петушок, гурами жемчужный Но теперь вода уже не служила средой обитания для живых рыбок, а представляла собой отвратительного вида месиво из разложившихся органовнекое творожистое кладбище, покрывавшее всю поверхность. Зеленый свет придавал этому гниению еще более унылый вид. На гравии, устилавшем дно, все еще стояли украшениядва замка Нептуна: один белый, другой черный.
Взгляни на провод, сказал Рульфо.
Он выходил из задней стенки аквариума и заканчивался вилкой, не всунутый в розетку. И как же тогда может гореть свет? «Наверное, здесь есть какой-нибудь аккумулятор», подумал он, сам не веря в подобное объяснение. Рульфо взялся за бока этого предмета и попробовал его приподнятьвесил он прилично. Кто притащил его на чердак и для чего? Видели ли его до того полицейские? И если да, то работала ли на тот момент подсветка?
Аквариум выглядел забытым и мертвым, но трубки ярко светились, не требуя электричества. И если верить Ракели, дверь на чердак отворилась ровно в тот самый момент, когда она оказалась на верхней площадке лестницы, впрочем, как и железная дверь, пропустившая их на участок.
«Странные вещи, доктор Бальестерос».
И он стал думать: «А что теперь, что они должны предпринять, почему таким важным было это украшение интерьера в его снах, по какой причине еще и еще раз упоминала его Лидия Гаретти (или кем бы там она ни была)?»
Может, нужно вылить из него воду? предложила девушка, словно читая его мысли.
Может, и так.
Рульфо колебался. Тайны его не привлекали. И он всегда действовал, скорее повинуясь некоему импульсу, порыву, а не по зрелом размышлении. Тем не менее здесь он решил не торопиться. Встал на колени, наклонился, почти коснувшись щекой пола, и принялся изучать гравий, подводные украшения, слой гниющей биомассы на поверхности воды. Ничто не привлекало особого внимания. Замки ничем не отличались друг от друга. Подъемные мосты были опущены, поэтому можно было заглянуть внутрь каждого из них через арку главного входа.
Вдруг он поднялся:
Внутри черного замка что-то есть. Вполне может оказаться, что это дохлая рыба, но все-таки я проверю.
Рульфо снял пиджак и закатал рукав до локтя. Затем поднял крышку аквариума, каждую секунду ожидая, что теперь-то уж свет погаснет. Но он не погас. Почти тотчас же в нос ему шибануло жуткой вонью. Отвернул лицо, на котором читалась гримаса отвращения, а Ракель закрыла свое руками. Дыша ртом, Рульфо положил крышку со светящимися трубками на пол и погрузил руку в эту склизкую массу, пальцами расчищая себе путь среди рыбьих трупов. Ощупал внутренность замка.
Я до него дотронулся.
Это было что-то матерчатое, но оно выскальзывало, норовя упасть на дно, где до этого предмета уже было бы не достать. Рульфо попробовал приложить силу и отодрать замок от дна аквариума, но тот не сдвигалсясловно гвоздями был прибит к покрытому гравием днищу. К тому же выворачивающая нутро вонь не способствовала тому, чтобы Рульфо запасся необходимым терпением.
Не так-то легко это вытаскивается.
Давай я попробую.
Он вынул руку, с которой стекала грязная вода, и Ракель опустила туда свою, даже не сняв куртку. Ее рука погрузилась в глубину, словно прекрасная белая рыбка, и пальцы проникли в отверстие.
В этот момент Рульфо что-то почувствовал. Определить причину или значение этого ощущения он не мог, но сразу же понял, что оно не слишком отличалось от того чувства, которое охватило его при входе в дом: ощущение неотвратимости, окончательности предпринятого шага, безвозвратности. Но на этот раз, пока он смотрел на руку девушки, скрывшуюся в глубине черного замка, его предчувствие обрело такую силу, что он испугался. Рульфо ощутил вдруг острую потребность сказать ей об этом, попросить, чтобы она отступилась,
темнота
чтобы оставила всё, все эти вещи (странные вещи) как они есть, лишь бы только не стало хуже. Но пока он об этом думал, рука поднялась над поверхностью воды.
темнота. холод
Вот она, эта штука, объявила Ракель.
темнота. холод. круговерть
И вот тут светящиеся трубки, вмонтированные в крышку, погасли.
Темнота. Холод. Круговерть.
Задрапированное в тучи чудовище двигалось дорогами ночи. Разразилась грандиозная буряиз тех, что оставляют за собой половодье жертв, разрушенные жилища и некрологи. Дождь еще не хлынул и молнии не засверкали, но мощный порыв ветра из конца в конец пронесся по саду, сгибая ветви деревьев и предвещая близкую чудовищную грозу. Они мчались к железной двери, подгоняемые всхлипами мертвых листьев, остро пахнувших сырой землей. Оказавшись на улице, Рульфо достал ключи от машины, и беглецы забрались в нее.
Только тогда он разжал промокшую правую руку, и они смогли взглянуть на этот предмет.
Квартирка размещалась на первом этаже грязного обшарпанного дома. Они оставили машину на тротуаре и под дождем преодолели унылое пространство двора, стараясь не ступать в лужи. У девушки своей машины не было, и она приняла его предложение довезти до дома, но с каким-то невысказанным смущением, и Рульфо думал, что теперь он знает, с чем это было связано. Девушка жила в районе, изобиловавшем обветшалыми тесными квартирками, которые, вне всякого сомнения, были предназначены служить пристанищем целым семьям иммигрантов. Только простая деревянная дверь и поворот ключа отделяли их от ее жилища. Выключатель ограничился тем, что щелкнул.
Света нет, объявила она. Его не бывает довольно часто.
Сказав это, она не вложила в свои слова какой-либо особой интонации, словно жизнь в подобном месте казалась ей не чем иным, как обязанностьюнеприятной, но неизбежной. Не стала она сопротивляться и когда он решил вслед за ней войти в квартиру.
Рульфо очутился в потемках в некоем помещении, где пахло пещерной затхлостью. Он услышал шаги своей спутницы, и спустя какое-то время свет, тусклый и мерцающий, словно колышущаяся жидкость, пробивавшийся из комнаты справа, подарил ему унылое зрелище облупленных стен, отваливающейся плитки, стульев на металлических ножках, обшарпанного дивана с парой кресел и маленького прямоугольного столика с пепельницей, полной апельсиновых корок. Источником света был походный фонарь с дышащими на ладан батарейками. Продолговатые пятна плесени покрывали стены. Через окно в противоположной стене, которое наполовину было задернуто цветной занавеской, доносился свист крыльев обезумевших скворцов. В квартире, казалось, было еще холоднее, чем на улице.
А твоя куртка Ты не думаешь ее снять?
Нет, спасибо.
Девушка на секунду вышла. Рульфо потер руки. Боже, как же здесь холодно! Что же тут будет зимой? Облачка выдыхаемого им пара сгущались над неверным светом фонарика. Запах сырости казался почти невыносимым. И слышались какие-то звуки (скрип, беготня), об источниках которых он предпочитал не думать. По сравнению с этой пещерой его собственная квартира на улице Ломонтано тянула на дворец.
За время пути сюда ему удалось получить на свои вопросы несколько коротких и точных ответов. Он знал теперь, что она сирота, что родилась где-то в Венгрии, но что ей довелось жить в стольких местах, что она и не помнит свою малую родину. В Испании уже пять лет, но документов у нее нет. Работает в частном клубе: «Клиент мне звонит, и я прихожу». Рульфо ее история не поразила, он почти ожидал услышать что-то подобное. Чего он не понимал, так это какая связь могла существовать между нелегальной венгерской иммигранткой, работавшей проституткой в частной клубе, зверски убитой итальянкой-миллионершей и таким парнем, как он. И решил, что, быть может, ответ на этот вопрос содержится в тех предметах, которые они нашли в доме Лидии Гаретти.
Девушка вернулась. Куртки на ней не было, ее сменил черный свитер, она вытирала полотенцем густые и черные как ночь волосы. Рульфо обратил внимание на серебряную цепочку на ее шее. На ней висела тонкая металлическая пластинка с выгравированным именем: Патрисио. Он поднял глаза и встретился с ее взглядом. Глаза ее были похожи на бесплодную пустошь. Дрожащие тени окаймляли совершенный овал лица.
Давай посмотрим, что мы с тобой нашли, предложил Рульфо.
Они уселись за стол, друг напротив друга, рядом с фонариком. Неожиданный звук (дверь?) заставил обоих вздрогнуть, но она встревожилась больше. Рульфо проследил за ней взглядом: вот она вскочила, быстрая, как кошка, вот скрылась в темноте коридора.
Иногда сюда приходят гости, которых я не жду, пояснила она по возвращении, чуть более спокойная. Сейчасничего.
«Laura nera sí gastiga».
Слова оказались выведены синими чернилами на внутренней стороне непромокаемой жесткой ткани, стянутой шнурком, той, что она извлекла из воды. Мужчина прочел их ей и перевел: «Так терзает ветер черный».
Данте, сказал он, я почти уверенэто один из Дантовых стихов, из его «Ада».
Это был мешочек с узлом на конце. Мужчина развязал шнурок, нетерпеливо его подергав, и нашел слова. А еще он вытащил то, что было внутри. И держал эту маленькую вещицу на ладони. Она наклонилась, чтобы лучше ее разглядеть, и ее влажные волосы почти коснулись его головы.
Что же это такое, черт побери! воскликнул мужчина.
Это была фигурка, человечек размером не больше его мизинца, изготовленная из какого-то материала, похожего и на воск, и на пластмассу, без лица. Мужчина перевернул ее и прочел слово, выгравированное на спине малюсенькими греческими буквами: AKELOS. Имя, для нее ровно так же лишенное смысла, как и фраза на изнанке мешочка.
Девушке трудно было сосредоточиться. Тревога ее не уменьшилась с тех пор, как она покинула дом Лидии Гаретти, и причиной этого беспокойства было вовсе не то, что она догадывалась, о чем этот мужчина в конце концов попросит ее или чего потребует. Судя по тому, как он на нее смотрел, даже не на нее, а на ее грудь под свитером, она прекрасно знала, как закончится эта ночь и что ей придется делать. Но это ее не волновало. Она даже сама хотела возбудить его, довести до ожидаемого финала, и чем раньше, тем лучше, хотела отвлечь его, чтобы он не смотрел вокруг, чтобы не вздумал пройтись по квартире. Конечно, она не смогла воспрепятствовать тому, чтобы он довез ее до дома и вошел вместе с ней в квартиру. Она была вполне уверена, что этот мужчинане присланный Патрисио клиент, но кое-какой опыт научил ее не отказывать никому. Она хотела только одного (пожалуйста), чтобы он не обнаружил другое. И чтобы не допустить этого, она была готова позволить ему что угодно.
«Акелос» что за странное слово Никогда его не слышал. Тебе оно ни о чем не напоминает?
Она покачала головой.
Несмотря на все это, испытываемое ею беспокойство было вызвано другой, более таинственной причиной: оно возникло, когда она исследовала дом убитой женщины. Но почему? Она не могла припомнить, чтобы когда-либо встречалась с Лидией Гаретти или бывала в том доме. Онии Лидия, и домей снились, это верно, но сны не слишком ее волновали. И хотя память иногда шутила с ней злые шутки, она очень хорошо (и мучительно) помнила все и каждое из тех мест, в которых побывала. А себя воспринимала, в соответствии с родом своих занятий, ровно так же, как ее воспринимали пользовавшиеся ее услугами мужчины, и четко осознавала, что Лидия Гаретти не могла иметь с ней ничего общего. Но что же тогда, откуда этот смутный страх, это ощущение угрозы, которого она никогда раньше не испытывала с такой силой, как сейчас?