Увидев от перекрестка краснокирпичную водонапорную башню, Орловцев свернул на Бюлов-штрассе. Обошел башню дважды, поражаясь мастерству немецких инженеров и строителей. Двинулся по Казарменной улице, обсаженной молодыми каштанами, вдоль которой и на самом деле тянулось множество крепких добротных казарм под красными черепичными крышами. В некоторых из них уже разместились русские части, но большинство пустовало. Орловцев дошел до каменного моста через железнодорожные пути и уже готовился повернуть обратно, но за мостом зеленел парк, и он решил осмотреть его. Оказалось, что это старое кладбище. Идти вглубь не захотелось, и он присел на скамейку на краю небольшой поляны. Зелень и полевые цветы напоминали родные места, хотелось думать о чем-то нежном, трепетном, а вовсе не о войне. Две бабочки кружили над травой прямо у ног офицера. Их жёлтые крылья с чёрными прожилками и пятнами окаймлялись чёрной полосой, с красно-бурым глазком в уголке, подкрылки были в синих и жёлтых пятнах. Они были прекрасны. Орловцев, как всякий русский мальчишка, в детстве ловивший и коллекционировавший бабочек, сразу признал в них махаонов и удивился, что они все еще беззаботно порхают в конце августа. Это было похоже на страстное, но запоздалое свидание двух влюбленных. Одна бабочка садилась на травинку и замирала, другая постоянно порхала, улетала, возвращалась и снова улетала, ни секунды не оставаясь на месте. В конце концов, одна из бабочек уселась Орловцеву на сапог, а другая терпеливо кружилась у самых колен. Он сидел, не шевелясь, сдерживая дыхание, как завороженный, наблюдая за этой прекрасной парой. Танец продолжался несколько минут, наконец, первая бабочка, привлечённая каким-то новым ароматом, перелетела на другой край поляны, за ней увязался и её верный друг.
Растроганный Орловцев двинулся назад к центру города. Неподалёку от высокой, похожей на шахматную ладью водонапорной башни набрел на старое венское кафе и зашел выпить кофе. Из посетителей в зале были только два русских офицера, горожанам сейчас было не до кофе. Орловцев устроился за столиком у окна и уже допивал свой кофе, когда на углу улицы увидел изящную сестру милосердия, несущую в обеих руках, видимо, из аптеки, упаковки с бинтами. Высокая девушка держалась по-королевски прямо. На ней была тёмно-серая форма сестры милосердия, голову и шею плотно обхватывал специальный белоснежный убор, опускавшийся на плечи. Штабс-капитану показалось, что она была похожа на тех изысканных бабочек, которыми он недавно любовался. Две упаковки бинтов выпали из рук девушки. Она нагнулась, пытаясь поднять их. Руки у нее были заняты, и поднять пакеты никак не получалось. Орловцев, желая помочь, быстро расплатился, выбежал на улицу. Однако сестра уже села в автомобиль, ожидавший ее на Бюлов-штрассе, машина тронулась, и штабс-капитан разочарованно махнул рукой. Но он не расстроился. Его не оставляло ощущение, что в этом городе с ним должно случиться что-то необыкновенно важное и светлое.
Он еще раз с некоторым удивлением отметил, что в городе, который после жестокого, кровопролитного сражения оккупировала русская армия, не замерла гражданская жизнь, работали отели, магазины, кафе, лавочки и рынки. Русских офицеров обслуживали как обычных покупателей, многочисленные военные патрули не столько контролировали передвижение местных жителей, сколько следили за поведением русских солдат и офицеров. Орловцев еще долго бродил по улицам, все больше и больше вживаясь в город. Ему казалось, что он уже знает здесь каждую улицу, каждый переулок, каждый парк и городской пруд. Эти прогулки, это знание не было для него пустой забавой. Со времен офицерского училища в его сознание была накрепко вбита необходимость точного знания ландшафта местности или сетки городских улиц, где предстояло сражаться или просто организовывать перемещение войск.
Под вечер он снова прошел по Вильгельм-штрассе и дальше до пересечения с Гумбинненской улицей к отелю «Дессауэр Хоф». Здесь вовсю шла работа по размещению служб штаба армии. Заносили коробки с документами, тубусы с картами, телеграфное и другое оборудование. Едва штабс-капитан открыл дверь в холл отеля, к нему тут же подошел солидный немец лет пятидесяти, который присматривал за всей этой суетой. Он заговорил с Орловцевым, пытаясь выяснить цель его прихода. Разговорчивый немец оказался хозяином и управляющим отеля. Вскоре Орловцев уже знал, что фамилия немца Торнер, что отель построил мастер Остеррот в 1912 году. Что в нем семьдесят номеров на восемьдесят мест, лифт, гараж и самая современная система водоснабжения и канализации. Что разрешение на название отеля хозяин получил от герцога Георга Фридриха Ангальт-Дессауского, и еще множество других любопытных, но совершенно бесполезных вещей. Но выяснилось и кое-что интересное. Именно в этом отеле сразу после вступления русской армии в Восточную Пруссию разместились власти Гумбиннена, а затем штаб 1-го немецкого армейского корпуса генерала фон Франсуа, который находился здесь до 21 августа и немедленно съехал после сражения под Гумбинненом. Это особенно заинтересовало русского офицера, а немец продолжал и продолжал говорить, рассказывая, как первые казачьи патрули появились в городе утром в понедельник, 24 августа, а потом в отель явился казачий полковник, который запретил кого-либо селить здесь, а велел ждать квартирмейстера штаба армии. Вот как раз сейчас штаб и устраивается в отеле.
Он ещё долго слушал бы хозяина, если бы в отель не вошел знакомый полковник из управления генерала Баиова, главного квартирмейстера штаба 1-й армии. Орловцев доложил, что прикомандирован к 27-й дивизии и находится с вечера 24 августа в Инстербурге по приказу начальника штаба дивизии для выполнения особых поручений. Полковник внимательно выслушал его и приказал завтра утром явиться в штаб и быть готовым к поездке в Алленбург, куда к завтрашнему вечеру должны прибыть части 27-й дивизии.
Значит, завтра снова в дорогу. Придется ли еще раз побывать в этом городе или нет, неизвестно. А как же эта так ожидаемая и волнующая встреча с прекрасной сестрой милосердия, которая в сознании Орловцева уже почти стала реальностью? Офицер продолжил свои прогулки и к вечеру набрел на здание школы для мальчиков на Альбрехт-штрассе, где, как ему сказали, должен расположиться русский госпиталь. Сейчас здесь были только сиделки, старшие сёстры уехали за оборудованием в Гумбиннен и вернутся только завтра. Было понятно, что госпиталей в городе несколько. И в этом ли работает его прекрасное видениенеясно. Но внутренний голос говорил, нет, кричал: «Она здесь, здесь!..»
Тягостного ожидания перед выездом к линии фронта Орловцев не чувствовал, сон его был лёгок и полон неясных, но лёгких видений. Утром он быстро собрался, договорился, что номер в отеле останется за ним, и к восьми утра уже прибыл в штаб армии, где все еще шла работа по обустройству. Ему под роспись вручили два запечатанных пакета. Их требовалось срочно доставить в штаб 27-й дивизии, двигавшийся к Алленбургу. Никифор, казак, приданный ему для сопровождения, был опытным наездником, и лошадь у него была не хуже, чем Бархат. Езды до Алленбурга под шестьдесят километров, следовать офицеру предписали через Ионишкен. Орловцев торопился, хотел быстрее выполнить поручение, ещё больше хотел вернуться обратно и отыскать свою сестру милосердия. Рассчитал, что к позднему вечеру, если ничего не случится, они настигнут арьергард дивизии. Но надо ещё и коней поберечь для обратного пути. За первые три часа они с Никифором доскакали до Ионишкена, там стояла рота, контролировавшая дорогу и ближайшие окрестности. Лошадям дали короткий отдых. Дивизия прошла здесь 24 августа. Командир роты советовал Орловцеву добраться до поселка Бокеллен. Дал в сопровождение конный разъезд, который как раз следовал через это селение, а дальше сворачивал на Тарпучен, в имение какого-то немецкого генерала. Дорога шла вдоль Астравишкенского леса, где постреливали, и на марше 27-й дивизии здесь убили несколько солдат.
Через полчаса тронулись в путь, ехали настороже, но все было спокойно. На следующий привал стали в Бокеллене. Здесь распрощались с сопровождавшим их конным разъездом, который поскакал на восток. Коней покормили, пустив на траву. Тут изрядно проголодавшийся Орловцев обнаружил, что отправился в путь, не прихватив с собой ничего съестного. Что за ветер гуляет в его голове в последние дни? Неужели это следствие случайной встречи с сестрой милосердия? Да и не встречи даже, а просто мимолетного видения.
К счастью, в торбе Никифора, притороченной к седлу, нашлась лишняя луковица, краюха хлеба и кусок солонины, чему голодный офицер несказанно обрадовался. Прошло уже шесть часов, как они выехали из Инстербурга, и, по прикидкам, им еще оставалось часа четыре пути. Всадники двинулись дальше. Дорога шла на запад через несколько деревень, которые не зацепила разрушениями война. Но все же следы прохождения огромной массы войск присутствовали всюду. Проехали посёлок Гросс Астравишкен, дальше пошел сумрачный лес, они пришпорили лошадей, стараясь побыстрее проскочить опасное место. Но проскочить не удалось. С правой стороны от дороги прогремели выстрелы, всадники припали к лошадиным шеям. Казак ловко выхватил из-за спины карабин и несколько раз, не целясь, выстрелил в сторону пальбы. Разгорячённый Орловцев развернул коня в лес и уже было пустил его через придорожную канаву, но Никифор успел подскочить, ухватил лошадь за уздечку и закричал:
Куда, куда Стой, ваше благородие. Это ж лес, а не поле, тут на лошади не развернёшься, сразу подстрелят.
Орловцев мгновенно отрезвел: в горячке бездумная храбрость часто соседствует с глупостью. Он благодарно похлопал казака по плечу, и они, сторожко оглядываясь по сторонам, поскакали по лесной дороге. Вскоре нагнали замыкающие части дивизии, идущие маршем, но все же значительно медленнее, чем двое искусных наездников. Через два часа, не доезжая до поселка Грюнтанн, они отыскали штаб 27-й дивизии. Орловцев тут же сдал секретные пакеты дежурному офицеру и получил предписание остаться при штабе, а назавтра готовиться к выезду в Инстербург с поручениями. На ночлег приказали остановиться в поселке Мульдшен. Добрались они туда быстро, расседлали лошадей, задали им корма, а сами расположились в мансарде старинного дома, неподалёку от деревенской церкви. Церковь казалась довольно старой, но на флюгере, который вертелся на колокольне, была выбита дата «1808 год».
Надо же, строили во время Наполеоновского нашествия, удивился Орловцев, но на Никифора это не произвело никакого впечатленияпри Наполеоне, так при Наполеоне. Единственное, что казак знал о Наполеоне, то, что прадед его «воевал Наполеона» и прошёл за ним по всей Европе до самого Парижа.
Уставшие, они сразу же крепко уснули. Части дивизии до позднего вечера шли и шли на запад, опрокидывая немецкие заслоны, и остановились, не дойдя несколько километров до Алленбурга. Наутро 26 августа, движимый любопытством, не дожидаясь штабной колонны, Орловцев с казаком выехал в городок и оказался там вместе с передовыми отрядами, которые не встретили никакого сопротивления. Это был город, но совсем маленький город, почти игрушечный. Прямо перед въездом в него дорогу пересекал Мазурский канал, а за городом протекала река Алле, в которую здесь же впадала маленькая речка Омет. Это слияние двух небольших рек сильно украшало городок, красиво лежащий в излучине по правому берегу Алле. Да и город этот без реки нельзя было представить, он и назвался в честь нее Алленбург. Готическая церковь с высокой колокольней-башней стояла на небольшой площади городка. Казалось, что стоит она здесь вечно и ни природа, ни время не властны над ней. Но человек властен и над седой готикой, человек, чуждый природе и истории, и власть его безжалостна.
Штаб дивизии вошел в Алленбург, когда Орловцев уже закончил осмотр окрестностей. Он сразу явился на доклад к начальнику штаба генералу Радус-Зенковичу, где ему вручили опечатанные пакеты и приказали немедленно доставить их в Инстербург. Штабс-капитан разыскал своего казака на берегу реки, где тот купал и чистил коней. Довольный Никифор сообщил, что земляки из его станицы нашли на железнодорожной станции склады с провиантом. Они направились к удачливым землякам и набрали мясных консервов да банок сгущённого молока, которому казак радовался, как ребёнок. В обратный путь тронулись сразу, не задерживаясь на обед. А полки до вечера мерно входили в город, который никогда еще не вмещал в себя столько разгорячённых маршем мужчин.
Ехали обратно по уже знакомой дороге. Теперь они чувствовали себя гораздо увереннее, потому и добрались до Инстербурга быстрее. Когда ночью, качаясь от усталости, штабс-капитан входил в отель «Дессауэр Хоф», там уже закончился очередной штабной день. Командующий армией въехал в отель во второй половине дня, в штаб-квартире армии распоряжался полковник граф Шувалов. Доклад и пакеты у Орловцева принял дежурный офицер, который назначил ему завтра утром явиться в штаб.
Ладно, это будет завтра. А пока спать, немедленно спать. Засыпая на удобной кровати в маленьком номере немецкой гостиницы, Орловцев не мог и предположить, какую роль сыграет в его жизни этот прусский городок, сколько боли и счастья будет связано с ним.
9Конец августа 1914 года
Вестибюль инстербургского отеля «Дессауэр Хоф» заполонили офицеры. Орловцев стоял у окна и терпеливо ждал, когда у дежурного по штабу дойдёт очередь до него. Вдруг штаб, гудевший, как роящийся пчелиный улей, затих. Все повернулись к лестнице, застыли на своих местахпо ступенькам грузно ступал командующий. Прославленный генерал, отяжелевший, по-кавалерийски кривоногий харизматик, достигший высших воинских званий не только личной храбростью и решительностью, но иногда и интригами, являл себя подчиненным. Необычно крупный, бугристый, свежевыбритый череп отражал желтый свет ламп, длинные густые усы свисали ниже подбородкакомандующий Неманской армией генерал-адъютант барон Ренненкампф Павел Карлович важно проследовал на веранду для завтрака. Следом двинулись приближённыечеловек двенадцать. Другие старшие офицеры штаба отправились завтракать в зал «Бисмарк». Помощник дежурного предупредил офицеров, что ждать начальников придется не меньше часа, отрывать их от завтрака он никак не может.
Орловцевым овладело раздражение, предстояло долго и бессмысленно топтаться в фойе отеля. Однако вскоре комендант граф Шувалов вышел с веранды, быстро направился в комнату, где размещался телеграф и другая армейская связь. Углядев у окна штабс-капитана, приказал следовать за собой. В комнате работал телеграфист, граф быстро просмотрел папку с телеграммами и велел Орловцеву отнести ее командующему на веранду. Там за завтраком шла оживленная беседа, говорили по-немецки, хотя вместе с денщиками за столом прислуживали и все слышали хозяин отеля Торнер и два официанта. В разговоре царил командующий армией, говоривший громко, с резким прибалтийским акцентом. Просмотрев принесенные телеграммы, генерал обратился к хозяину отеля:
Как считают местные жители, долго ли продлится война?
Торнер отвечал, что война, по мнению местных предпринимателей, продлится несколько месяцев, на большее у русских не хватит денег. Ренненкампф пустился в пространные рассуждения, что намерен воевать никак не меньше двух лет, и деньги на войну с Германией всегда найдутся. Говорил он в повелительном, безапелляционном тоне, возражать никто не решался. Дальше разговор коснулся направлений движения частей, посыпались конкретные названия населённых пунктов, и все это происходило в присутствии немцев. Орловцев заметил, что один из служащих отеля как-то уж очень внимательно прислушивается к разговору. Был он высок, держался прямо, его позы и резкие движения ничуть не походили на профессиональные манеры официанта. Да и с посудой он управлялся не так ловко. Про себя Орловцев почему-то назвал его Унтер. Когда официант собрал грязную посуду и пошел на кухню, Орловцев двинулся следом. Унтер составил тарелки на стол, достал из кармана блокнотик, что-то записал в него, затем направился в подвал, откуда вышел через пять минут с ящиком картошки. Штабс-капитан наблюдал за всем этим, но пойти следом или тотчас обследовать подвал не могУнтер продолжал возню с овощами, перенося их из подвала на кухню. В конце концов, дежурный по штабу освободился, и Орловцев, прервав наблюдение, отправился на доклад. Дежурный принял отчет о его поездке в 27-ю дивизию под Алленбург и распорядился оставаться пока в Инстербурге при штабе армии.
Когда Орловцев вернулся на веранду, где всё ещё продолжался завтрак, Унтера там уже не было, не обнаружился он и на кухне. Штабс-капитан кинулся в подвал, пробежал по складским помещениямникого. Уткнулся в узкую, практически незаметную дверь, распахнул её, взбежал вверх по лестнице и оказался во дворе отеля. В углу, у поленницы дров, возился Унтер. Заметив русского офицера, направляющегося к нему, он выдернул снизу из-под дров армейский ранец и кинулся к дальнему выходу со двора. Орловцев явно не поспевал за ним. И тут, прямо как почувствовал, из-за угла отеля выбежал Никифор и бросился к Унтеру. Немец ловко подхватил увесистое березовое полено и огрел казака по голове, тот плашмя рухнул на землю. В момент беглец юркнул в ворота, забежал за соседний дом и был таков. Офицер подскочил к казаку, без сознания распластавшемуся на земле, приподнял его голову, пытаясь привести в чувство. Через минуту Никифор открыл глаза. Взгляд его был мутным, на голове зияла рваная рана, из которой лилась кровь. Орловцев сдернул сушившуюся во дворе простыню, оторвал полосу и перебинтовал голову раненого, который попытался подняться, но так и не смог. Штабс-капитан усадил его у стены и кинулся со двора, надеясь найти повозку. К счастью, в это время мимо отеля проезжала свободная подвода, её и завернули во двор. Вместе с ездовым они уложили Никифора и тронулись в сторону лазарета. У знакомого Орловцеву здания школы, где теперь разместился госпиталь, хлопотали сестры милосердия. Возница направил лошадь к ним. Орловцев сидел рядом с казаком, прижимая простыню к его окровавленной голове. Сестры подбежали к раненому осмотрели его. Одна из них тут же отправилась за носилками, другая осталась, перехватила из рук офицера голову раненого, успокаивая его и пытаясь остановить кровотечение. Орловцеву с первого момента показалось, что это та самая сестра милосердия, которая несколько дней назад манящим видением мелькнула перед ним, заставив его как мальчишку мечтать о встрече. Теперь он не решался взглянуть на неё, вдруг это только его разыгравшееся воображение. Нет, все-таки это она, совсем рядом с ним! Он чувствовал ее дыхание, каждое движение, слышал ласковый голос, успокаивающий раненого. Наконец Орловцев сбросил овладевшее им оцепенение и прямо взглянул в лицо молодой женщины. Та, почувствовав его взгляд, подняла голову. Теперь они чуть ли не в упор смотрели друг на друга, стоя так близко, что нельзя ни спастись, ни укрыться, ни убежать. Через мгновение она улыбнулась и, смутившись, отвела взгляд: