В штабе 11-й армии прибывших офицеров штаба фронта встречали командующий генерал-лейтенант Галицкий и начальник штаба армии генерал Семёнов. Общая часть совещания проходила в большом зале и закончилась довольно быстро постановкой задач отделам штаба армии. Все специалисты разошлись для работы по соответствующим отделам штаба.
Орловцеву предстояло уточнить несколько вопросов по дислокации частей армии на момент начала наступления, в том числе и в окрестностях достопамятного городка Кальвария. Это уже был район размещения соседней 31-й армии. Выехал он туда с майором Филиным из оперативного отдела штаба армии. Высокий, крепко сложенный молодой офицер с красивым волевым лицом, судя по манерам и грамотной речи, хорошо образованный, сразу понравился Орловцеву. Да и Филин инстинктивно чувствовал в Штабном какую-то особую силу опыта.
А ведь этому офицеру тридцати ещё нет, примерно ровесник моего сына. Кем стал бы он к тридцати годам, гордились бы они с Верой своим сыном? Да, даже если бы он жил незаметным человеком, главное, чтобы жил, жил
Эти четыре года жизни с Веройсамые счастливые и тревожные в его жизни, начиная с их трогательного знакомства в оккупированном Инстербурге, бурного романа, женитьбы по страстной любви и их такой странной, отрывочной семейной жизни. Жизни между войной и Петроградом. Из отпущенных им четырёх лет они прожили вместе от силы три месяца, которые с трудом набирались из коротких приездов Орловцева в столицу прямо из фронтового пекла. Каким теплом и счастьем наполняла Вера их встречи. А их маленький сын, который, держась за его руку, весной семнадцатого года делал свои самые первые шаги по набережной Невы, забавно переваливаясь рядом с ним, таким и живет в памяти.
Орловцев растёр грудь под шинелью, от воспоминаний о жене и сыне заныло сердце.
Из-за поворота донеслась знакомая песня:
Взвейтесь, соколы, орлами,
Полно горе горевать.
То ли дело под шатрами,
В поле лагерем стоять.
Там бел город полотняный,
Морем улицы шумят.
Позолотою багряной
Медны маковки горят.
Мимо машины офицеров быстрым походным маршем прошла стрелковая рота, высоко взлетала старая песня, только в последних куплетах вместо строчек о батюшке-царе нынче пели иное:
Закипит тогда войною
Богатырская игра.
Строй на строй пойдет стеною,
И прокатится ура, ура, ура.
Взвейтесь, соколы, орлами,
Полно горе горевать.
То ли дело под шатрами,
В поле лагерем стоять.
От Мариамполя до Кальварии добрались за час. Машина остановилась на городской площади перед двуглавым собором. Штабной вышел размять ноги, огляделся, припоминая собор и площадь. А вот и то, за что городок получил свое название. Метрах в трёхстах от площади возвышался зелёный холм необычной формы. Холм явно был насыпной, слишком правильной конической формы. На самом его верху виднелась часовенка, одна из тех девятнадцати часовен, которые и составляли знаменитую литовскую Кальварию. Расположены эти холмы с часовнями были так, словно через них шел тяжкий крестный путь Спасителя на Голгофу. Давние дела, призванные дать этому городу и округе особый статус.
Штабной поднялся на холм. У входа в часовню, прислонившись спиной к деревянным воротам, сидел пожилой литовец. Когда Орловцев, обойдя кругом холма, снова подошел ко входу, литовца там уже не было. А из дверей вышла тоненькая белокурая девочка, молча взяла Орловцева за руку и повела за собой в сумрак часовни. Внутри, кроме давешнего литовца, никого не было, а тот остро глянул на него и, печально улыбнувшись, сказал:
Вот, Орловцев, бывают же встречи, которых ждёшь, но не веришь, что они возможны. И вдруг такая встреча случается. Ты-то хоть признал меня? Литовец снял шляпу, пятернёй зачесал волосы на правую сторону и теперь смотрел молодцевато, с вызовом.
Поражённый Орловцев долго всматривался в собеседника, постепенно узнавая его:
Поручик Лебедев? Саша? Неужели это ты? Здесь, через столько лет? Да ты совсем облитовился? Я даже не знал, жив ли ты. Саша Ну, расскажи о себе!
Разве расскажешь? вздохнул Лебедев. Войну я закончил капитаном. Полк наш разбили в Августовских лесах в середине февраля 1915 года, через месяц, как тебя отозвали. Я с остатками роты попал в плен. Сидели в лагере в Верхней Силезии. Отпустили меня в восемнадцатом году. Жена моя осталась жить в Литве. Ну, я сразу же туда и подался. Жена к этому времени перебралась из Вильно под Каунас. Там мы и потихоньку жили до 1939 года. Недолго поработал у генерала Радус-Зенковича, начальника штаба нашей дивизии Тут он стал большим военным авторитетом. Когда стало ясно, что вот-вот придут Советы, я перебрался сюда, в знакомые наши края. Да ты и сам знаешь, чем дальше от столиц, тем спокойнее. Вот только как теперь пережить новое пришествие советской власти, я не знаю А как ты?
Да, друг, видно, меня Бог от плена уберег. Как я?.. После нашего второго отступления из Восточной Пруссии отозвали меня в штаб Верховного Главнокомандующего, а дальше мотался уже по другим фронтам. Из армии ушёл в июле семнадцатого года. Служил по разным конторам шесть лет, потом по протекции устроился в кавалерийскую школу к Брусилову. А дальше все по штабам. Так потихоньку и прослужил до войны.
Как же ты служишь у большевиков? Ведь тыдворянин, офицер Генерального штаба Императорской армии! Смирил себя?
Орловцев не смутился, множество раз он сам себе задавал этот тяжелый вопрос, и ответ у него имелся.
Саша, не смирился я, понимаешь Это совсем другое, это великая общая цель. Для меня это русская армия, и в этот раз она должна разбить германцев, разбить их в обеих прусских столицах, в Берлине и в Кёнигсберге. Растереть их армии в пыль, сделать то, что мы с тобой должны были сделать тридцать лет назад. Должны были Но не смогли. Теперь только Красная армия может это сделать. И я изо всех сил служу этой победе. Надеюсь, победа эта остановит несчастья нашей Родины, возродит страну и освободит нас от вины за случившееся.
Ты, Орловцев, всё так и продолжаешь о судьбах да путях истории размышлять. Не смириться тебе, видно, никогда.
Так и есть, Саша, так и есть Но не оставлять же наш век на откуп трём сухоруким. Понимаешь, друг мой старинный, все эти годы я живу с ощущением невыполненного долга. Что там долга, даже большемиссии. Тридцать лет назад мы отсюда, из Кальварии, тронулись в поход, который оказался долгим и тяжким восхождением на Голгофу. Мы взошли на эту Лобную гору. Каждый из нас, как Симон Киринеянин, нёс свой крест. И все мы, как и он, рассеялись затем по полям и временам, а Воскрешения так и не случилось. Не случилось среди нас Иисуса Назаретянина. Поэтому и родина наша рухнула в бездну. А теперь, через треть века, судьба снова привела нас сюда, на Голгофу, и наш долг на этот раз спасти, воскресить страну. А для этого надо выиграть войну, добить зверя, и тогда воскреснет Россия.
Не слишком ли ты, Николай, завышаешь значимость войны в этом деле?
Конечно, не только война. Но проблемы, созданные войной, только войной и разрешатся, только победой в следующей войне. Ну, а потом уже все остальное. Всё потом, после нашей победы, понимаешь?..
Непросто тебе, Николай. Но и нам здесь не сладко жилось. Обо всем не переговорить И так эта наша встречаподарок судьбы. Что-то толкнуло меня сегодня прийти к этой часовне, прямо на встречу с тобой. Будто чувствовал. И внучка, Вера, за мной увязалась.
Так эта девочка твоя внучка? А я думал, что она литовочка. Завидую тебе Никогда у меня не будет внуков
Она и есть литовочка, сынок наш единственный на литовке женился. Вдова она теперь, с ней вместе внучку и растим. У всех свои несчастья
Орловцев еще много о чём хотел сказать своему однополчанину. И о том, что не уберег жену и сына в восемнадцатом году, и о том, что мало смог сделать в те первые полгода войны на территории Восточной Пруссии, мотаясь между штабами и боевыми частями 1-й армии, и о многом другом, что тяжёлым камнем лежало на его душе. Да ещё имя этой девочкиВера, такое же, как и у его ушедшей жены, всё это разрывало душу Орловцева, но слова комом стояли в горле. Да Лебедев скорей всего и не знал, что он успел жениться во время войны.
Ладно, Николай, спеши по своим делам, пока тебя не хватились. Мне лишнего внимания не надо, думаю, ты это и сам понимаешь. Прощай, мой старинный друг.
Два однополчанина крепко обнялись. Орловцев, не стесняясь, вытер слёзы, перекрестил Лебедева, погладил девочку по пшеничным волосам и быстро спустился с холма к машине.
Сначала Филин повёз Орловцева за южную окраину городка на берег озера Ория, где инженерные войска 11-й армии выстроили учебный штурмовой городок, и теперь здесь регулярно проходили стрельбы и учёба всех родов войск фронта. Затем поехали в штаб 31-й армии, там больших командиров беспокоить не стали, справились сами. За час решили все вопросы с офицерами, непосредственно занимающимися дислокацией дивизий и бригад армии. Теперь можно было возвращаться в Мариамполь. Неподалеку от штаба размещался армейский госпиталь. Проходя в сопровождении Филина мимо госпитального двора, Орловцев увидел команду солдат во главе с младшим лейтенантом, которые падали на землю, отжимались, ползли, вскакивали, перебегали на новое место и снова падали. Все это продолжалось во всё убыстряющемся темпе, под лающие, матерные выкрики капитана с багровым, налитым кровью лицом. По соседству, скрываясь за забором, нервно курил пожилой майор медслужбы. Орловцев спросил у него, что здесь происходит. Медик неохотно сообщил:
Это капитан из особого отдела армии лютует. Как выпьет, так спасу нет от него. Тут его наша молодая врачиха отшила Он к ней приставать начал, лапать, да получил по яйцам. Вот он теперь и зверствует вокруг госпиталя. Бешеный он, две недели назад застрелил одного старого солдата из хозвзвода. Мы тогда подумали, что его, наконец, арестуют. Так нет же, замяли дело. Особисты запугали всех, даже старшие офицеры не решились вмешаться Держатся от них в стороне.
Неожиданно для себя самого Орловцев решительно двинулся к особисту, резко взяв его за плечо, развернул к себе и что-то прокричал ему прямо в ухо. Поначалу оторопев, особист быстро опомнился, рванул пистолет из кобуры Но тут же на глазах стал оседать, вся его начальственная фигура сдулась, и он трусцой на полусогнутых ногах побежал за угол здания.
Майор Филин, который пытался удержать Орловцева от конфликта, удивленно спросил:
Что вы такое сказали ему, товарищ капитан? Вон как он трухнул. Его как будто ветром сдуло.
Просто сообщил ему, что завтра со своим товарищем из штаба фронта вернусь сюда и выбью из него всю дурь. А потом назвал ему фамилию этого товарища. Она известна только офицерам особого отдела и, как правило, наводит на них животный ужас. Тут-то он и скис. Орловцев беззаботно рассмеялся.
Филин удовлетворенно хмыкнул, но посетовал, что это было слишком рискованно, ведь связываться с этими ребятами крайне опасно. Никакого впечатления на Орловцева эти предостережения не произвели. Какая-то особая светлая лёгкость воцарилась в душе и теле, наполнила его молодой бесшабашностью и решительностью. Ему казалось, что теперь, после встречи здесь, в Кальварии, с Сашкой Лебедевым, за ним стоит какая-то великая сила, первозданная правда, перешедшая к нему от русских солдат и офицеров, воевавших с ним плечом к плечу треть века назад.
Водитель подогнал машину, офицеры погрузили чемодан с документами, уселись сами и двинулись в Мариамполь. Редкий случай, но дорога была свободна, лишь иногда попадались встречные машины. Ветерок с запада натянул белые облака, но погода оставалась хорошей. Неожиданно откуда-то послышался стрёкот самолётного мотора, он становился все громче. Филин забеспокоился, вытянув шею, стал всматриваться в небо. Беспокоился он не зря: из-за облачка вынырнул немецкий штурмовик и стал нагонять машину. Откуда он только взялся здесь, как пробрался мимо наших самолётов, да ещё и охоту на дороге устроил? Пулемётные очереди взрыли полотно дороги справа, шофер крутанул руль, так что машина едва не улетела в левый кювет, зато очереди прошли мимо. Летящий на малой высоте над дорогой самолёт проскочил далеко вперед и теперь набирал высоту для разворота. Шофёр гнал по разбитой дороге, надеясь проскочить под самолётом, который успел развернуться и начал снижаться прямо над дорогой, заходя для атаки в лоб. Снова затарахтели длинные очереди и опять мимо, только брызги камней хлестнули по обшивке машины. Слава богу, пронесло! Но взрыв бомбы раздался чуть ли не под колесами. Покорёженная машина поднялась над дорогой и, переворачиваясь, рухнула в кювет. Орловцев едва успел сгруппироватьсяупёрся руками в стенку машины, вжал подбородок в грудь. Он сильно ударился о переднюю панель, но голова осталась цела. Ногой выдавил дверцу, выскочил, выхватил чемодан со штабной документацией. Водитель пытался вылезти из машины со своего местадверца перекосилась и не поддавалась. Штабной рванул ее всем телом, сорвав с петель. Лишь майор оставался спокоен, сидел, как ни в чём не бывало, привалившись боком к стенке. Орловцев сунулся внутрь машины, толкнул Филина в плечо. Красивая голова безвольно склонилась на грудь. Тоненькая струйка крови из-за уха быстро заструилась по шее, перелилась через тугой воротничок и потекла дальше к груди, расплываясь тёмным пятном у кармана. Никаких признаков жизни уже не было, крупный сильный человек был убит наповал маленьким осколочком.
Тело Филина положили на обочине. Машину сильно покорёжило, водитель, глухо матерясь, стал вытаскивать из нее все ценное. Орловцев вышел ловить попутку. Вскоре на дороге появился грузовик. Увидев аварию, шофёр притормозил и вынужденно остановился, чтобы не задавить шагнувшего на дорогу Орловцева. Шофёр и сопровождающий лейтенант начали скулить, что им категорически запрещено останавливаться, тем более брать попутчиков. Но Штабной показал им какую-то бумагу, после чего они стали грузить в кузов вещи из разбитой машины. Орловцев вынул из машины большое покрывало, ловко раскинул его на земле, перекатил на него тело Филина, осмотрел карманы кителя офицера, забрал документы, оружие и ключи. И тут его целеустремлённая деловитость схлынула: он, старый вояка, стал на колени перед тем, что ещё минуту назад было живым, молодым, полным энергии, и дико закричал, как безумный, грозя небу кулаками. Перепуганный шофёр спрятался за машиной и ждал, когда Штабной позовёт его. Минут через пять Штабной пришёл в себя, тело завернули в покрывало и аккуратно уложили в кузове грузовика. Там же устроились лейтенант и водитель разбитой машины. Дальше командовал Орловцев, надо было спешить, и грузовик на полной скорости помчался в Мариамполь.
В штабе 11-й армии их уже заждались. Дежурному штабному офицеру сдали документы майора Филина, его пистолет. Орловцев забрал из грузовика чемодан, поблагодарил лейтенанта за помощь. Теперь капитану и его попутчикам двум офицерам-железнодорожникам пришлось размещаться по другим машинам. К Орловцеву подбежал адъютант, передал, что его ждёт начальник штаба фронта, следующий во второй машине.
Когда он подошёл к «Виллису», генерал Покровский распахнул дверцу, пригласил сесть рядом с ним на заднее сиденье, приказал водителю трогаться и, повернувшись к Орловцеву, участливо спросил:
Что там, Николай Николаевич, у вас случилось в дороге? На тебе до сих пор лица нет.
Да вроде ничего из ряда вон выходящего, когда идёт бой. Но когда это происходит в тылу и ничего не предвещает трагедии Майор Филин был образованным, дельным офицером, да и просто красивым парнем Как нелепо все это произошло Маленький осколочек, никаких повреждений не заметно имгновенная смерть. Я даже не узнал, где живут его родители и живы ли они. Ничего не успел сделать для него, попросил только доложить дежурному по штабу, чтобы побеспокоились о похоронах, и передал документы. Откуда только взялся этот штурмовик? Орловцев обессиленно замолчал, откинувшись на спинку сиденья. Для человека, погружённого в самую пучину войны, такая глубокая горечь из-за гибели почти не знакомого ему офицера необычна. Если человек прошёл через столько смертей, ему нелегко понять, как можно так горевать об одном убитом.
Генерал сочувственно кивнул головой:
Вернемся в штаб, от моего имени обратись к начальнику тыла фронта генералу Рожкову, пусть выполнит все, что ты сочтешь нужным по майору Филину. Степан Яковлевич все сделает толково. Ну, что там у тебя ещё нового?
Всё идет своим чередом. Орловцев попытался отодвинуть боль недавнего происшествия в глубину памяти. Оперативное управление штаба фронта дорабатывает план операции. Мне генерал Иголкин кое-что поручает, вызывает на обсуждения. Все, что я мог дать для разработки плана операции в Восточной Пруссии, я дал. Оперативное управление по-прежнему рассчитывает на глубокое проникновение в провинцию с первого удара. Но, думаю, что не удастся. В августе 1914 года такое было возможно, сейчас нет. По укреплению обороны немцами проведены огромные инженерные работы. Наш прорыв в том августе многому научил их. За эти месяцы я еще раз перечитал все, что только есть по той нашей операции. В том числе и своих старых знакомцев, и начальников. Александр Успенский, командовавший тогда ротой в Уфимском полку, напечатал в Каунасе свои мемуары. Очень толково. Вы же знаете, что я работал с генералами Адариди, Радус-Зенковичем, да и Епанчину несколько раз докладывал. Мне удалось собрать все их работы, даже последние записки Епанчина теперь у меня есть.