Вернусь, так уши тебе надеру!
Наклонился Шуйский и упрятал державу к себе в карман.
Хоть и царь, а сирота. А сироту каждый обидеть норовит, услышал Иван за спиной участливый голос.
Это был боярин Воронцов Федор. Он переступил порог и подошел к государю. Как падок сирота на доброе слово, вот уже и глаза налились соленой рекой.
Ничего, ничего, государь, прижимал боярин к себе восьмилетнего царя. Воздастся еще обидчикам по заслугам. Отрыгнется им твоя боль кровушкой, когда подрастешь.
С того самого времени царь Иван Васильевич и боярин Федор Воронцов частенько проводили время вместе. Боль от утраты матушки и Оболенского притуплялась любовью, на которую было способно только дитя: Иван привязался к своему новому другу.
Шуйские ревниво наблюдали за неравной дружбой царя и холопа. Воронцов не был из знатных родов, которыми подпирался трон, а стало быть, не был и опасен. Это не князья Черкасские и Голицыны с их крепким замесом из многих княжеских кровей; не Шереметевы с их многочисленной родней; не Бельские, которые гордятся своим родством с царем и норовят оттеснить локтями Шуйских, и уж не хитроглазые Салтыковы с их татарским лукавством. Раньше Воронцовы все больше ходили в окольничих, носили за государем шапку, а при Иване Третьемтак и вовсе встречальниками служили. Только немногие прорывались из дальнего окружения царя в ближниестановились боярами. Пусть лучше Федор Воронцов будет вблизи государя, чем опасные Бельские.
Эти сразу вспомнят прошлые опалы. Шуйские всегда считали, что способны разрушить этот неравный союз, но чем старше становился царь, тем опаснее выглядел Воронцов.
* * *
Иван Васильевич, позабыв про свой царственный чин, очумело носился по двору и гонял кошек. Один из котовс серой короткой шерстью и вытаращенными от страха глазамивыпрыгнул в окно и, скребя когтями черепицу, ловко взобрался на крышу терема. Царь, разгоряченный погоней, тотчас последовал за котом, уверенно ступая по крутобоким скатам.
Поглазеть на потеху выбежали все дворовые, даже стража, позабыв про обычную строгость и на время поправ долг, отступила от дверей, наблюдая за тем, как юный государь преследовал орущего кота.
Иван Васильевич, мало уступая коту в ловкости, подвижный и худенький, как былинка, уверенно карабкался по острому коньку, подбираясь к животному все ближе и ближе.
Снизу государя подбадривали:
Ты, Ванюша, его ногой пни! Вон он, негодник, как спину изогнул, видать, прыгать не желает. Не ведает, злодей, что сам царь за ним на крышу полез!
Эх, государь, жаль, что палку не захватил, так-то кота сподручнее было бы донимать.
А ты спихни его, царь-батюшка, вот он кувырком и полетит.
Государь наш не робок, вон на какую высоту взобрался!
И, глядя на возбужденных бояр, можно было подумать, что каждый из них занимался тем, что сбрасывал беспризорных котов с крыши. Никто не остался равнодушным, все наблюдали за поединком: бабы, разинув рты, с коромыслами на плечах застыли посреди двора, мужики, уставя бороды в небо, почесывали затылки.
Отшлепать бы сорванца, вяло пробубнил стряпчий и, вспомнив, что это царственная особа, поправился, оглянувшись:Отчаянный государь растет! Вон как смело карабкается.
Ваня носком сапога успешно спихнул кота, растерявшегося от государевой дерзости, и с чувством трудной, но успешно выполненной работы распрямился сладко. А высоко! Двор был виден как на ладони. На Иванниковой площади пропасть народу, и дьяк в зеленом кафтане выкрикивал имена просителей, которые, поснимав шапки, учтиво внимали говорившему. Ко дворцу стряпчие в горшках и ведрах несли всякую снедь, наступало время обеда.
А кот, мохнатым клубком перевернувшись в воздухе, уверенно опустился на лапы и стремглав пронесся мимо хохочущей толпы прямо в распахнутые хоромы.
Вот крестил царь так крестил! вытирая слезы, смеялись бояре. По всему видать, славный воевода растёт, вот так и басурман всех окрестит.
Слезать с крыши государю не хотелось. Это не трон, который только на три ступени выше сидящих на лавках бояр, откуда видно дальние углы палат. С горбыля крыши всю Москву разглядеть можно.
Царь потянулся с чувством, показав своему народу через прореху на сорочке впалый живот, и смачно харкнул вниз. Сопля описала дугу, зацепилась за карниз и вяло закачалась жидкой сосулькой. «Не доплюнуть, видать, пожалел царь. Так и будут глазеть, пока не слезу».
Плеваться Ване скоро наскучило. Народ на Иванниковой площади тоже стал расходиться, и Иван Васильевич пошел спускаться. У самого края он оступился, больно стукнувшись коленом о подоконник, и, не окажись на крыше высокой перекладины, скатился бы вниз.
Андрей Шуйский показал царю кулак и изрек строго:
Ванька, шалопай ты эдакий! Куда залез?! Башку ведь свернешь, государство тогда без царя останется. Вот слезешь, высеку!
Не положено царя розгами сечь, важно заметил Иван Васильевич. Чай, я не холоп какой-нибудь, а государь всея Руси!
За день Ваня притомился: бегал пострелом с дворовыми мальчишками на Москву-реку удить рыбу, потом под вечер, нацепив дьявольские хари, рыскали по закоулкам и пугали честной народ нечистой силой, а когда и это занятие наскучиловатага сорванцов вернулась во дворец.
Стража едва поспевала за юным государем, стояла поодаль и с улыбкой наблюдала за его бесовскими проказами. И обрадовалась несказанно, когда государь распустил свою «дружину» и отправился вечерять в терем.
Постельничие низко кланялись государю:
Ждет тебя уже, государь наш, перина, намаялся ты, видать, за день.
Двенадцатилетний царь прошел мимо караульщиков, постельничих прямо в раскрытые двери Постельной избы. Иван Васильевич склонился привычно перед Поклонным крестом, попросил уберечь его от нечистой силы и прыгнул под полог на кровать. Иван хотел было позвать спальников, чтобы разули своего государя и сняли с него портки, но раздумал и, уже не противясь сну, погрузился в приятную дрему.
Государь-батюшка, Ванюша, услышал царь девичий шепот.
Так частенько его называла матушка: та же интонация, то же нежное обращение «Ванюша». Это походило на сон, но голос прозвучал отчетливо и исходил откуда-то сверху. Царь открыл глаза и увидел над собой девичье лицо. Может, его молитвы не дошли до Господа Бога и к нему в Постельную комнату в женском обличье сумел проникнуть сам дьявол? Иначе как же баба могла пройти в царские покои, куда может прийти не каждый боярин?
Тише, государь, а то услышат нас, ласково просила женщина. Иван Васильевич уловил в ее голосе материнские нотки. Так к нему обращалась царица Елена, когда хотела успокоить. Но почему эта женщина здесь и что ей от него нужно? Что же ты, государь, даже постельничих не позвал? Неужно с тебя сорочку снять некому? Анюта потянула с царя рубашку. А он, послушный тихому напевному голосу, охотно приподнял руки. И государево тело, которое не могли видеть даже ближние бояре, с любопытством разглядывала обычная баба, невесть каким путем попавшая к нему в Спальную избу.
Ваня ощутил необычное волнение. Может, это оттого, что ее голос напоминал матушкин? А может, оттого, что рядом сытным телом полыхала красивая девка?
Царь-батюшка, я давеча смотрела, как ты по крыше лазил, коленом больно ударился. Шибко ведь стукнулся, государь?
Шибко, безрадостно отвечал Ваня.
Дай я тебе порты сниму и ушибленное место поцелую, вот тогда быстренько заживет. Мне так матушка в детстве делала, ласковым шепотом пела девка.
Анюта распоясала государевы порты и осторожно стала стягивать с него штанины.
Здесь, государь?
Да.
Ой, какой синяк! Как же тебе больно было!
Иван Васильевич помнил о том, как матушка тоже целовала ему синяки и шишки. Анюта миловала колено, потом другое.
Ой, какая же у тебя кожа сладенькая, государь, вот девки тебя за это любить будут. А дух-то какой от тебя идет. Медовый! Да и сам ты пригож. Двенадцать годков только и стукнуло, а телом мужик совсем. Дай же я тебя как баба расцелую.
Иван Васильевич видел перед собой красивое девичье лицо, губы цвета спелых вишен.
Красивая ты!
Сейчас я, государь, только сорочку с себя сниму. И, совсем не стыдясь слепящей наготы, стянула через голову рубашку. Анюта ухватила руки Ивана и положила их на свою грудь. Ты крепче меня люби, Ваня, крепче! Ладошкой Вот так, Ванюша, вот так. Гладь меня. Голубь ты мой ненаглядный Какие же у тебя пальчики мягонькие Вот здесь, государь, вот здесь. Как же мне хорошо!
Девка прижималась к царю всем телом, а у него не было сил, чтобы воспротивиться этой ласке, а тем более оттолкнуть ее. Уже не противясь, он отдал себя во власть страсти. И прежде чем что-либо осознать, он понял, что познал женщину. Все произошло быстро, Иван только вскрикнул от неожиданной и сильной радости, а потом затих под теплыми ладошками Анюты.
Кто ты? спросил восторженно государь.
Анюта я мастерица. А теперь мне идти надобно. Замаялся ты, поди, со мной, государь. С непривычки-то тяжело небось?
Анюта белой тенью скользнула с кровати, надела на себя сорочку и, прежде чем выйти за порог, пообещала:
Что же ты загрустил, государь? Я еще приду если не прогонишь.
Не прогоню, уверенно пообещал государь.
Сон показался быстрым и был тяжел. Проснувшись, царь долго не мог понять: случилось это с ним взаправду или над ним подшутило юношеское воображение.
Иван Васильевич окликнул постельничих, которые тотчас явились на его крик и стали помогать царю надевать сорочку.
«Знают ли о том, что бабу познал? подумал двенадцатилетний государь и, всмотревшись в лица боярских детей, решил:Как не знают? Знают! Вот морды какие плутоватые!»
Целый день Ваня думал об Анюте. Ладони не остыли от теплоты ее тела, глаза не забыли спелый цвет губ, и как можно было не вспоминать блаженство, не изведанное им ранее, когда тело, преодолевая земное бытие, устремляется в райские кущи. Сначала царь хотел распорядиться, чтобы разыскали Анюту и привели к нему, но потом передумал. Обещала сама быть, а так чего девку понапрасну тревожить.
С утра у государя было хорошее настроение. Дворовые отроки ватагой следовали за Иваном Васильевичем. Царь был неистощим на выдумки и проказы и сейчас придумал новую забавушвырять камнями в осетров, которых доставляли с Волги на Кормовой двор, где они плескались в огромном пруду, ожидая своей очереди на царский стол.
Осетры плавали величавыми громадинами, острыми плавниками царапали гладкую поверхность пруда, ковыряли носами-иглами мягкий ил, видно, сожалея о водных просторах, из которых они были вырваны несколько дней назад.
Отроки набрали булыжников и по команде Ивана, который руководил стрельбищем, как опытный воевода, швыряли в осетров. Всякий раз неимоверное веселье раздавалось в толпе отроков, когда камень достигал цели, а обиженная рыбина глубже зарывалась в зловонный ил. Стряпчие стояли здесь же, у пруда, и терпеливо дожидались окончания царевой потехи, чтобы потом выудить раненого осетра и доставить его к государеву столу.
Это занятие скоро наскучило царю, и он вернулся (с себе на двор. У Грановитой палаты в окружении караула стоял Андрей Шуйский, который, заприметив царя, поспешил к нему навстречу.
Как спалось, Иван Васильевич? спросил боярин, и по его лукавому виду царь догадался, что он ведает о его ночном приключении. Иван знал о том, что ни одна, даже самая малая новость не проходила мимо вездесущего боярина, а тут такое! Царь-батюшка бабу впервые познал! Кто знает, может, это случилось и не без ведома Шуйскогоиначе как же объяснить, что девка мимо караульничих сумела пробраться?
А тебе что за дело? вдруг огрызнулся самодержец. Чай, не постельничий, чтобы мне сорочку подавать. За государевыми лошадьми следи. Спрашивать буду!
Шуйский усмехнулся. Растет государь, даже голос на конюшего посмел повысить. Видать, баба на него повлияла, не прошла ноченька для отрока бесследномужем себя почувствовал.
Если не понравилась, так другую можно найти. Поначалу и я тоже ничего не понял. К этому делу попривыкнуть нужно, поделился Андрей. Анюта баба невысокая, но уж больно крепкая! Ежели что не так, так мы тебе бабу подороднее сыщем. У государыни одна девка в постельничих ходила, Елизаветой кличут. Помнишь ведь. Так если пожелаешь, государь, она вечером к тебе в покои явится.
Нет, вдруг возразил Иван Васильевич, пускай Анюта останется.
Государь ушел, а Шуйский еще долго скалил желтоватые зубы:
Припекло, стало быть.
Анюта пришла, как и обещала, в ночь. Девка приоткрыла полог кровати, и Иван увидел, что она нагая.
Сокол мой, вот я и пришла. Скажи, что заждался меня, протянула она руки навстречу государю.
Ждал я тебя.
Ваня слышал матушкин голос, подался навстречу, но руки натолкнулись на упругую девичью плоть.
Вот так, Ванюша, вот так, говорила Анюта, крепче меня обнимай, крепче!
Ваня грубовато шарил по ее телу, доставляя женщине боль. Анюта, закусив губы, терпела, только иногда размыкала губы, чтобы произнести единственное:
Еще Еще!
Ваня видел красивое лицо девахи, выставленный вверх подбородок и старался как мог.
Скоро Ванюша охладел к мальчишеским играм, и боярские дети бестолково шатались по двору, лишившись своего предводителя. Теперь государь уже не спихивал сапогами кошек с крыши теремоввсе свое время царь проводил в обществе Анюты, которая сумела сироте заменить мать и одновременно сделаться любовницей. Их частенько можно было видеть во дворе в сопровождении стражи, и Анюта, не пряча плутоватых глаз, игриво посматривала по сторонам.
Бояре, больше по привычке, приглашали самодержца в Думу, и Ваня, явно разочарованный тем, что придется сидеть не один час в окружении скучной компании и выслушивать долгие рассуждения ближних бояр о налогах и засухе, всегда находил вескую причину, чтобы улизнуть в свои покои, где его ждала жадная до царевых ласк мастерица. Бояре никогда не настаивали, понимающе улыбались и без опаски взирали на пустующий царский трон, где вместо самого государя всея Руси лежали скипетр и яблоко.
* * *
В хлопотах минул год.
Иван возмужал, раздался в плечах. В его движениях появилась степенность, даже походка сделалась по-государственному неторопливой, а в повороте головы появилась важность. Перемену в царе отметили и бояре, речь их стала почтительнеецарь входил в силу.
Третий месяц пошел, как Ваня расстался с Анютой. Однажды царь заметил, как мастерица жалась с караульщиком в одном из темных коридоров дворца. Видно, пощипывание стряпчего ей доставляло удовольствие, и она попискивала тихим мышонком. Иван пошел прямо на этот голос. Караульщик, оторопевший от страха, даже позабыл броситься царю в ноги, умолял:
Прости, государь, прости, царь-батюшка! Бес меня попутал! Сам не знаю, как это и получилось! Я-то ее два раза только за титьки и тиснул!
Пошел прочь! взвизгнул царь.
Слушаюсь, государь! охотно устремился по коридору караульщик.
Постой, холоп! остановил царь отрока у самых дверей и, повернувшись к Анюте, которая все еще никак не могла вымолвить от страха и отчаяния даже слово, приказал:Возьми эту девку и выставь вон с моего двора! Отныне дорога во дворец ей закрыта.
Караульщик грубо потянул девку за сарафан, приговаривая зло:
Пошла вон! Государь велел!
Это грубое прикосновение вывело девку из оцепенения, она с отчаянным криком рванулась навстречу государю, преодолевая сопротивление сильных рук караульщика:
Государь, родимый! Прости меня, горемышную! Бес надо мной подсмеялся! Ой, Господи, что же теперь со мной будет?!
Иван уже знал цену предательства. От него всегда уходили самые близкие, и Анюта была только одной из этих потерь.
Затрещал сарафан, с головы мастерицы слетел платок И караульщик, видно напуганный бесовской силой, которая исходила из растрепанных кос, отпрянул в сторону.
Гони ее прочь со двора!
Караульщик уже не церемонился: крепко намотав волосы на кулак, он потащил девку к выходу. Она цеплялась за поручни, двери и ни в какую не хотела уходить.
Гони! Гони ее! орал Иван голосом псаря, науськивающего свору собак на загнанного зверя.
Детина, повинуясь одержимости самодержца, тащил Анюту по ступеням вниз.
Больше Анюту Иван не видел. Царь легко привязывался и также быстро расставался. Доброхоты потом говорили ему, что Анюта каждый день приходит ко дворцу, просит встречи с государем, но, однако, она не была допущена даже во двор, и стража с позором изгоняла ее прочь.
Анюта растеряла свою власть так же быстро, как и приобрела. Царь вспоминал былую любовь очень редко. Больше врезалась в память минута прощания: открытый от ужаса рот, страх в глазах; караульщик волочит Анюту, как завоеватель тащит жертву, чтобы совершить насилие.