В общем, предлагаю наверх. Пулемёты есть, гранат навалом. Запалим рухи, я там целый ящик видел. Наши поймут.
Я тут осмотрелся, пока время было, там какой-то оранжевый свёрток лежал, вставил Никита, его ещё можно.
Тогда давай быстрее, мужики, подвёл итог Игорь, пока эти не сообразили.
Никита как лучший стрелок сразу побежал на звонницу, пока Василий и Игорь таскали наверх пулемёты, патроны, гранаты. Сердце стучало бешено, казалось, что возятся они слишком долго Когда последний ящик встал на приготовленное место на площадке звонаря, Игорь взглянул на часы, оказалось, что подготовка не заняла и двадцати минут. За это время народу на площади стало намного больше, появилось несколько офицеров. Судя по всему, сейчас будут отправлять смену постам вдоль дороги и на передний край, значит, обязательно полезут за патронами и сложенными винтовками Игорь кивнул товарищам и бросил вниз первую гранату, за ней вторую. И тут же в упор по заметавшимся людям ударили оба пулемёта.
Рус, рус! Партизан! испуганно заголосила толпа, конь дико заржал и понёс, топча людей, волоча не успевшего спрыгнуть кашевара. А с колокольни уже поползли густые рыжие клубы дыма, ветер яростно затрепал выставленное сбоку огромное сигнальное полотнище из оранжевого свёртка
Старик умолк, но внук и двое его приятелей тоже молчали, боясь проронить хоть слово. Дед Игорь про Войну вспоминать не любил. Разве что морщился и вставлял язвительные замечания, когда смотрел очередной фильм, где русские и немецкие «солдатики» со старательно нарисованным «под грязь» гримом с увлечением бегали друг за другом. И подловить дедушку, чтобы он рассказал «как всё было», получалось очень редко. Но долго неподвижно сидеть не получалось, один из мальчишек неудачно шевельнулся, диван заскрипел. Старик словно очнулся и продолжил.
На этом, считай, наши приключения и закончились. Комполка быстро понял, что за шум и стрельба начались. По городу артиллерия прошлась, а дорогу, считай, мы перекрыли. Потому окопы перемахнули разом, оба полка тут же в прорыв рванули. В общем, не получилось у немцев обещанного города-крепости. Да и мост железнодорожный взорвать тоже не успели, слишком быстро мы город Холм взяли. Я тогда за это дело свой первый орден получил, хоть и нашёл он меня только в сорок восьмом, закончил рассказ Игорь.
На кухне повисло молчание, затем внук всё же решился спросить.
Так что же дед? Только подвиг тебя же и спас? От этих, которые среди своих врагов искали?
Дед Игорь усмехнулся, провёл рукой по волосам: хоть и за семьдесят уже, седины в них не больше половины и вся она из тех огненных лет.
Как вам сказать. Подвиг, конечно, тоже не последнее дело. Вот только если бы не наш полковой особист Василий Дмитриевич, низкий ему поклон, всё равно раздавила меня чужая карьера самой обычной сволочи из самой обычной пехоты. Я только после войны, когда мы на девятое мая полком встречались, узнал: Василий Дмитрич чуть не до штаба корпуса дошёл, меня отстаивая перед крысами тыловыми из комиссии.
Игорь замолк, посмотрел на притихших мальчишек, подмигнул и добавил:
Вот так-то, ребята. А уж выводы делайте сами.
Переправа
Широко и привольно катит свои серебряные волны могучий Дунай. Летом буйными травами да осокой порастают его берега, а стоит чуть отойти, как упрешься в кустарники, рощи буков и дубравы, запутаешься в них вместе с ветром, да и останешься глядеть прозрачные воды огромной реки. Но есть у здешних мест своя суровая красота и в декабре, когда волны становятся серыми, а голые берега и кустарники укутаны редкими в древних землях мадьяр снегами.
Только не до красот сейчас бойцамда и не видно ничего. А тем из них, кто верит в бога, самое время вознести благодарственные молитвы за то, что скрыл сегодня ночные прелести Дуная мрачной и непроглядной пеленой. И пусть облака продержатся как можно дольше, до самого рассвета: каждая минута такой темениэто лишний плот, спокойно перебравшийся на западный берег. И значит ещё один взвод, ещё одна рота доживут до Победы!
Плот, на котором сидел Борис, выскользнул из зарослей высохшего камыша и какого-то кустарника, голыми ветками спускавшегося к самой воде, и стало очень холодно, послышалась тихая, но забористая руганьпорывы ветра начали бросать плот на волне, верёвки мгновенно отсырели, и держаться за них застывшими руками сразу же стало тяжело. Один из молодых солдат хотел было надеть рукавицы, но его тут же остановили: сорвёшьсялучше уж потерпеть. Капитан поплотнее запахнул шинельстуден здешний ветер, ох как студён. У них в Киеве такого никогда не было. «А как места-то похожи, словно и нет между ними и Украиной многих сотен верст и десятков друзей, оставшихся под фанерными звёздами», на этой мысли он себя одёрнул. Негоже в бой с таким настроением вступать, ему ещё до Берлина идти.
Из раздумий капитана вырвал металлический лязг: тот самый молоденький белобрысый парень из последнего пополнения чуть не выпустил из рук автомат, ударив по чему-то прикладом. Остальные зло зашипели на недотёпу. «Боится,подумал Борис, боится, но старается не показать. Это хорошо, значит, не полезет геройствовать сдуру. Нам теперь не насмерть у Москвы стоять надо, нам немца надо бить. Чтоб с самого Гитлера спросить! И за сорок первый, когда на мой город бомбы падали. И за сорок второй, когда на Кавказе эдельвейсы беженцев расстреливали».
Плоты вышли на середину реки, неторопливо рассекая смоляные волны, и стало совсем плохо. Ледяной ветер рвал шинели, грозился перевернуть наспех собранные из деревянного мусора плавсредства, заливал ледяной чернотой озябших людей. А над головой через равные промежутки времени взлетали белёсые шары осветительных ракет, и стучал немецкий пулемет, рассекая темноту пунктирами трассеров. «Не боись, хлопец, улыбнулся Борис белобрысому, испуганно вздрагивавшему при каждой очереди. Пугает просто немец. Я ещё под Москвой понялне любит фриц холода. Вот и сейчас сидит по норам, а мы его там и возьмём». «Как барсука», отстучал зубами парень. «Ну что-то вроде», согласился капитан. Хотя сам никогда барсуков не видел, разве что на картинках.
Едва плот пристал к берегу, к нему кинулась тёмная фигура командира разведчиков: его взвод переправился ещё вечером, и сейчас старшина спешил доложить обстановку. «Тихо всё, товарищ капитан. Видите беседку? махнул он рукой в сторону какого-то тёмного пятна на берегу, заметно возвышавшегося над полосой кустарника, идущего вдоль отмели. Там подъём, а дальше лесок небольшой. Почти к окопам выходит, и, увидев в глазах немой вопрос, добавил:Чисто: ни колючки, ни чего ещё. Второпях видать рыли, не ждали так скоро».
Тем временем плоты и лодки приставали одна за другой, и бойцы бесплотными тенями скользили вверх по склону, торопясь укрыться среди деревьев: и не так заметно, и не так холодно. И каждый плот, каждый солдат, словно песчинки часов, отсчитывали время до начала атаки, когда неудержимой лавиной их двести шестой полк сметёт не ожидающих такой скорой переправы гитлеровцев. Пока остальные пытались согреться, аккуратно разминаясь или пуская по кругу фляжку, чтобы отогнать ледяную судорогу хоть маленьким глотком спирта, капитан в сопровождении командира разведчиков аккуратно встал у самого края пустого поля. Дня три всего прошло, как дивизия «смяла» оборону восточного берегаи теперь должна отдыхать, ждать подкреплений и пока подоспеют остальные наступающие. «Только мы нынче учёные, зло подумал Борис, глядя на беспечных часовых, безбоязненно курящих над бруствером окопов, хорошо тот летний урок усвоили. Теперь наш черёд».
Со спины, еле слышно поскрипывая свежей позёмкой от начинающегося снегопада, подошёл командир миномётчиков. Поглядев на два небольших холма, по которым проходили немецкие траншеи, он негромко, почти теряя слова в загудевшем среди деревьев ветре, произнёс: «Вторая рота переправилась, Борис Яковлевич. Цели я снял, сейчас третья, а потом мои. Накрою первым же залпом. Совсем не прячутся, обнаглели сучьи дети. Ну да мы им гонор-то» Договорить он не успел: у кирхи, стоящей сразу за холмами, залаяли пушки. Сначала редко, потом всё чаще и чаще. С их места хорошо было видно, как снаряды бьют выше по течениюпока ещё вразброс, то в берег, то с изрядными перелётами и недолётами. Но с каждым залпом всё точнее, всё ближе к одной, какой-то лишь артиллеристам видимой точке.
«Какого выругался лейтенант. Там же соседи!» Впрочем, ясно было и так: немцы засекли переправу другого полка. И до момента, когда артиллеристы пристреляются, когда ударят пулемёты, превращая реку в наполненный свинцом ад, времени остаётся всё меньше. Атаку следовало начинать немедленно, не дожидаясь ни комбата, ни миномётов, ни остальных. «Батальон, слушай мою команду»негромко начал Борис. Зная, что приказ передадут по цепочке и тем, кто, как и он, был уже в лесу, и тем, кто ещё только поднимается с берега.
Бойцы тёмной, почти неразличимой в ночи массой подходили к краю леса и замирали. Пустое пространство. Легко проскочить, когда враг не ждёт, когда в окопах только сонные часовые. Но сейчас, когда немцы разбужены, встревожены канонадой и переправой товарищей Бориса, это смерть. Не всем, но первым, кто выйдетпочти наверняка.
«Время, время», застучало в висках у Бориса. Секунды, минуты, пока кто-то решитсяно эти крохи сейчас решают, кому там, внизу, жить или умереть! Время! И перехватив поудобнее автомат, он во весь рост поднялся над пригнувшимися солдатами. «За мной! За Родину!» И кинулся вперёд. Быстрее, быстрее, пока немцы впереди не опомнились! Быстрее! Не чувствуя, как горят лёгкие, забросить тело в траншею и всадить в горло зазевашемуся часовому нож. После чего бросить гранату в окоп пулемётчика и длинной очередью разрядить диск автомата в подбегающих врагов.
Капитан не видел, как за его спиной распрямляются и выбегают из леса один за другим бойцы. Как с ревом, криками «ура» и матюгами через возникший в обороне «мёртвый сектор» в окопы врывается взвод за взводом. Вперёд! Вперёд, пока есть силы, пока горячая кровь стучит в висках, а руки сжимают автомат! Вперёд к старой кирхе, рядом с которой плюются смертью вражеские орудия! Вперёд!
Они прорвались. Батарея так и не успела пристреляться как следует, когда на её позиции ворвались красноармейцы. А снизу, от реки, уже гремело ответное «ура» и шли в атаку спасённые солдаты соседнего полка. За свой подвиг заместитель командира стрелкового батальона по политической части двести шестого стрелкового полка девяносто девятой стрелковой дивизии капитан Борис Яковлевич Вайнштейн получит звание Героя Советского Союза. Только об этом он уже не узнает, ведь утром следующего дня немецкое командование попытается уничтожить плацдарм. Наши бойцы отобьют все пятнадцать атак, но в последней, самой яростной, схватке вражеская пуля настигнет капитана.
Вот он смотрит на нас со старой фотографии, навсегда тридцатичетырехлетний. Борис так никогда и не вернётся в институт к своей мечте строить самолёты. И никогда не возьмёт в руки самую высокую награду своей страны. Только так ли важны были ему золотая звезда, звание и почести? Ведь не за ними он шёл в Харьковский военкомат в сорок первом. И не ради них он вел в атаку в сорок четвёртом. Другого он хотелчтобы сейчас, почти через три четверти века, мы могли писать и читать эти строки. Чтобы никогда не знали в своём доме гари пороха и свиста падающих на город бомб. Чтобы знали войну только из книг, только из хроник. Только из памяти. Памяти, в которой навсегда останутся имена, навеки вписавшие в нашу историю две даты. Огненный сорок первыйпобедный сорок пятый.\
Последний из могикан
Ветки кустарника над тропой затрещали, но всё же поддались. «Уф, выдохнул Егор Антонович. Веткам им что, с годами только крепче становятсялишь бы ствол да корни не засохли. А вот люди годы мои, годы». И тут же мысленно себя одёрнул: ну, годы, ну и что? Никогда себе поблажек не давал и от дела возрастом не отнекивался. Вон в Гражданскую пару лет до семнадцати накинула теперь скоро прадедом станет, и возрастом отговариваться совсем стыдно. Да и некому сюда ходить, кроме него. Как помер в прошлом году однополчанин Никифор, так и некому. «Последний из могикан», усмехнулся Егор Антонович, вспомнив любимую книгу. А ведь и правда последний. Потому раскисать нельзя, никто другой не сделает. И недалеко от города, если по прямой через оврагисовсем недалеко. Не то что по шоссе, а потом через насыпь. Врач как раз для здоровья гулять советовала, мол, свежий воздух для сердца полезен. Недалеко если бы не три банки краски за спиной.
Проклятый склон наконец-то закончился, рюкзак полетел на землю, и Егор Антонович сел, прислонившись к горячему от июльского солнца памятнику. Надо отдышатьсяа потом, пока светло, подкрасить порченые зимой места на ограде и доске с именами. Пусть нынче память о прошлом не в ценеот неё теперь принято брезгливо отворачиватьсяон всё равно будет ходить сюда. Были бы рядом дети или внуки но они с недавних пор граждане другой страны. Просто так из России теперь не приехатьговорят загранпаспорт нужен, да и денег за год не накопишь. Тьфу! Хорошо, хоть Наденька не дожила до такого непотребства.
Старик с кряхтением встал, разогнулся, потирая затёкшую поясницу. Хватит сидеть, делом пора заниматься. Хорошо бы ещё и фигуры от птичьих следов почистить вот только ни до будёновки красноармейца, ни до пилотки солдата ему не дотянуться. Он, может, и попытался быно проклятый осколок из сорок второго оставил слишком нехорошую память Нога вдруг заныла, и боль принесла воспоминания. Дважды он готовился умереть на этом месте. Первый разв восемнадцатом, когда на два «максима» и полсотни винтовок шли петлюровские цепи. А за спиной бежали из города семьи коммунистов и просто люди, которые хорошо знали, что творится, когда «жовто-блакитний» флаг входит на улицы. Второйв сорок первом, когда немцы рвались к железнодорожной ветке.
Егор Антонович положил кисточку в банку и, прищурившись от солнца, посмотрел на юго-запад, где в сторону горизонта убегала полная выгоревшей травы равнина. Зрение у него и сейчас ясноено даже и так он указал бы каждое место. Вон там стояла батарея. Ей, помнится, командовал капитан с необычной фамилийАбрамчик. А вот там погибли братья Иванишвили: один из танков всё-таки сумел прорваться во фланг, да так и остался стоять обгорелой коробкой, утащив за собой двух весёлых грузинских парней. А там с холма он видел каждого, и каждый раз до крови закусывал губу. Потому что его миномёты молчали. Их время пришло потом, когда смолкло последнее орудие и успокоившиеся немцы пустили по шоссе транспортёры с пехотой Их время пришло к вечеру, когда один за другим грузовики превращались в кашу из плоти и горящего железа.
Тогда он думал, что ребят внизу переживёт не на много, может, до обеда. Но ночью пришёл приказ отступать, «костлявая» не успела. Задержалась на полвека с лишним, чтобы прибрать его здесь же и оставить лежать в овраге, как товарищей. Кто будет искать одинокого старика? У всех нынче дела поважнее: украинец ненавидит русского, русскийеврея. Еврей презирает и того и другого и думает, как обоих облапошить. Мало их всех деды в детстве пороли или не смогли. Не смогли, потому что плечом к плечу полегли вон там внизу, где и сегодня гудит асфальтовой струной новенькое шоссе. А Егор Антонович как мамонт. Вот вымрети уйдёт с ним последняя память.
Что-то я сегодня совсем расклеился, вздохнул старик. Хотя ясно чегопервое лето один. А про следующее лучше и не загадывать.
Дедушка, вы неправильно красите.
Обернувшись, Егор Антонович увидел двух подростков лет тринадцати. Девочка пыталась стряхнуть с юбки налипшие репья, а мальчик с видом знатока продолжил:
Тут сначала старую краску надо счистить, а потом уже снова. Хотите, помогу? У меня с собой даже шкурка есть.
И не дожидаясь разрешения, начал соскабливать присохшие хлопья. Чуть позже к нему присоединилась и девочка, перед этим вежливо представившись: «Это Горя. А я Аня,и отстранив Егора Антоновича. Дедушка, отдыхайтемы сами».
Старик хмыкнул: «Надо же, тёзка», после чего отошёл в сторону, у детей и правда выходило куда сноровистей. Всё-таки кисточка не его занятие. Из железок чего смастеритьпожалуйста. А эти пострелята вон как быстро управляются, Егор Антонович так и не надеялся. Думал, ещё раза два придётся ходить, не меньше.
Всё, Аня докрасила последнюю звёздочку. А Мишка твойтрепло полное, бросила она Горе, «случайно здесь поставили, по ошибке»
Это кто же такую ерунду-то сказал? Между прочим, в этом месте за город два раза сражались, потому и памятник такой. И вообще застава на дороге тут ещё с петровских времён стоит!