Весь двор мудрого царя Амосиса захохотал в честь его остроумия, как вдруг рассунулся пурпуровый занавес, закрывавший другой конец залы, и явился великолепный балет с пируэтами и мимикою, в котором танцоры обоего пола явили необыкновенное искусство. Но более всего, в заключение балета, восхитили собрание фигуры вновь изобретенного придворным балетмейстером танца, названного им пóликой.
Этот очаровательный танец, который, с бесконечным разнообразием поз, прелестью па и кокетством движений, счастливо соединяет в себе все условия высокой душевной драмы, переходя от равнодушия, холодности и до борьбы сердца, просьбы и, наконец, до пламенеющей страсти, пленил всех своей несомненной выразительностью, и многие молодые мужчины и женщины тут же принялись подражать придворным танцорам, к великой потехе солнцелюбимого царя фараона и его лунолюбимой супруги.
Эта невинная забава, первое начало страстной моды, в которую впоследствии вошел в Фивах, Мемфисе и Саисе танец полика, была прервана выходом фокусников и фигляров.
После чудной ловкости, с какою наши египетские фокусники превращали лилии в парики и платки в бананы, особенного удивления заслужили гимнастические штуки знаменитых царских фигляров и невероятная сила придворных иркулесов и иркулесиц.
Женщины, в этом отношении, явились еще замечательнее мужчин: кроме особенной прелести в движениях и позах, страшная степень силы, которую эти слабые создания успевают упражнением развить в своих нужных членах, и легкость, с какою в самых трудных положениях тела и при величайшем напряжении силы играют в тяжелые шары, доводя число их до десяти и более, достойны быть предметом глубочайших размышлений мудрецов.
Но египетский народ годится на все чудеса: другого такого народа боги не создали на земле!
Между тем, на площади, перед дворцом, простой народ наслаждался зрелищем боя двадцати огромных быков и подвигами храбрых фивских picadores. В палатах, при потоках царского вина, гости предавались самой необузданной веселости, особенно с той минуты, как земное солнце, утомленное пиршеством, удалилось во внутренние покои, чтобы с лунолюбимого супругою отдохнуть после обеда на своем высоком государственном ложе.
Одни играли в шахматы или кости, другие в чет и нечет на спине угадчика, который, угадав, подвергал своих товарищей тому же положению, а многие, встав на голову, кричали«Да здравствует царь фараон, земное солнце!»и держали пари между собою, кто в этом виде произнесет большее число раз приветствие гостеприимному хозяину.
Уже после полуночи разошлись гости по домам, то есть, большею частью отнесены были без чувств слугами из дворца в свои спальни.
На следующий день, даже и у земного солнца с похмелья жестоко болела голова; полный комплект врачей созван был в присутствие царя, и тот, по чьей части состояла болезнь великого фараона, принялся лечить его по правилам искусства.
В эту неблагополучную минуту почтенный обер-гофмейстер Тори и обершенк Каофи представили солнцелюбимому мудрому царю Амосису счет издержкам на вчерашние увеселения. Мудрый царь ужаснулся. За неуместную расточительность он приказал дать им, на главном крыльце дворца, отеческое поучение, и, пользуясь предлогом, что от пьяных гостей его произошли ночью в городе разные беспорядки, присудил свою любимую столицу к уплате, в виде пени, всех денег, издержанных на пиршество. С другой стороны, за то, что происходило в конце вчерашнего пира, и не один благонравный муж стовратного града Фив счел себя в праве, и в необходимости, с приличною нежностью напомнить своей супруге обязанности, предписанные осьмою главою третьей книги Гермеса Тревеликого.
Так сделалась царевна Микерия-Нильская Лилия совершеннолетнею. Мудрый царь Амосис весь этот день был нездоров, и не ходил в подземелья Лабиринта осматривать свои сокровища; но на третий день после пиршества рано утром отправился он в свои кладовые. Осмотрев замки и печати и найдя их в совершенной исправности, он отпер золотым ключом огромную и тяжелую медную дверь и вошел в любимые погреба свои. Груды богатств всякого рода лежали в симметрическом порядке по всему пространству крепких каменных полов. Царь долго прохаживался между ними, любуясь на плоды своей бережливости. Душа его утопала в высоком наслаждении. Вдруг одна груда золота показалась ему тронутою. Он осмотрел ее с величайшим вниманием. Не оставалось сомнения: чья-то преступная рука, во время пира, коснулась сокровищ и нанесла им приметный ущерб! Мудрый царь Амосис обошел кругом все подземелья, тщательно рассматривая стены, полы и потолки, построенные из огромных шестигранных глыб сиенского полированного гранита, и, не видя нигде пролома, должен был заключить, что кто-нибудь из придворных украл у него ключ и печати в ночь всеобщего веселья, когда земное солнце было помрачено облаком винных паров, и таким образом пробрался в кладовые.
Царь запер медную дверь ключом, приложил к ней другие печати, и удалился. Ввечеру он нарочно забыл на столе свои золотой ключ и печати, тайно наблюдая всю ночь за ними, чтобы поймать вора, который, без сомнения, захочет вторично воспользоваться рассеянностью земного солнца. Но к столу никто не подходил, а между тем, на следующее утро, отправившись в подземелья, солнце открыло признаки нового и весьма значительного похищения. Двери, замки и печати по-прежнему были целы. Удивляясь такому чуду, мудрый царь Амосис ставил у дверей сильные караулы, сторожил сам караульных, изобретал различные хитрости, и, несмотря на все это, не мог открыть ни пути, ни примет похитителя, хотя сокровища решительно каждую ночь уменьшались.
Светлая голова его кружилась от недоумения. Он тайно позвал главного своего механика и, при его содействии, изобрел такую западню, которая, схватив вора пополам, была в состоянии удержать его на месте до утра. Через несколько дней, замысловатый, неприметный глазу механизм поставлен был именно у той груды слитков золота, из которой похититель начал почерпать накануне. В этот раз мудрый царь Амосис не ошибся в расчете. После полуночи, один из огромных гранитов стены подземелья тихо повернулся, и два молодых человека вошли в кладовые через отверстие. Это были Ктепи и Апопи, сыновья покойного Тописа, знаменитого архитектора, построившего фивский Лабиринт для мудрого царя Амосиса. В числе бесконечного множества потаенных подземных и надземных ходов, из которых состоит это неподражаемое здание, настоящий логогриф зодчества, не распутанный умом человеческим, искусство архитектора неприметно направило один подземный ход от кладовых к его собственному дому, лежавшему в отдаленной части города, по другую сторону Нила. Ход, со стороны кладовых, был закрыт подвижною гранитного плитою, так отлично подведенною под общий вид венцов подземелья, что ни какой глаз не мог приметить разницы между нею и другими камнями стены.
Прежде чем Лабиринт был совершенно окончен, мудрый Топис, на случай смерти, вручил жене своей запечатанный сверток папируса, для передачи сыновьям их, Ктепи и Апопи, когда они достигнут совершеннолетия, взяв с нее клятву, что до того времени она не раскроет и никому не покажет этого писания. В папирусе том было сказано: «Дражайшие дети мои, Ктепи и Апопи! Я строю Лабиринт, громадное собрание надземных и подземных дворцов, храмов, галерей, колоннад, портиков, дворов, ходов, тайников и многоярусных колодцев, здание, какого доныне не бывало на лице земли и никогда не будет в другом месте. Многие после меня захотят подражать этому великому творению ума вашего отца, в Египте и в других странах, но никто не состроит подобного. Владелец Лабиринта навсегда безопасен: в случае нападения мятежников или злоумышленников, он может ускользнуть тысячью путей, а они запутаются в них, не найдут себе выхода и будут пойманы. В подземельях должны храниться его сокровища. Царь Амосис мудр и скуп: по скупости, он не заплатит мне обещанных тысячи фунтов золота, хотя подобному произведению цены нет на свете; а по мудрости своей, не захочет, чтобы кто-либо в Египте, кроме его, и еще лучше его, знал план Лабиринта. Крепкая десятиэтажная башня, которую, по его желанию, я с трою в середине этого чуда, будет наверное местом моего пожизненного заточения. Хотя боги позволили мне жить в такое время, когда в Египте вдруг вспыхнула неукротимая и разорительная страсть к пирамидам и великолепным чертогам загробной жизни, однако ж, по всей вероятности, я не оставлю вам никакого наследства, кроме скромного дому, в котором вы воспитываетесь. Другие зодчие, далеко не стоящие вашего отца, нажили от пирамид такие богатства, что воздвигают себе нынче пирамиды втрое огромнее и великолепнее тех, для которых некогда составляли они сметы по заказу. Лабиринт, поглотивший всю жизнь и всю деятельность мою, лишил меня подобных случаев. Я не оставлю вам ничего. Но если мои предчувствия сбудутся, если я не ворочусь к вам, то вы имеете право взять из подземелий Лабиринта следующую мне за создание плана и за тяжкие труды исполнения тысячу фунтов золота, которых мудрый царь Амосис никогда ни мне, ни вам не заплатит добровольно и которую я вам отказываю как мою неотъемлемую собственность. Примитесь за дело умно и осторожно: при этом завещании найдете полный план Лабиринта, всех его кладовых и подземного хода, проведенного к ним моим слабым гением под руслом Нила от вашего дому, с описанием секрета подвижного камня в стене подземелья и прочих подробностей. Запрещаю вам, дражайшие дети моя, Ктепи и Апопи, брать даже один гран золота более тысячи фунтов: тысяча фунтовмое заслуженное добро, а после меняваше достояние. Всякое лишнее зерно было бы воровством, и вы, я уверен, не запятнаете перед светом имени вашего родителя и, перед бессмертными богами, вашей совести подобным преступлением», и прочая.
Архитектор Лабиринта предугадал судьбу свою: лишь только чудное здание было окончено, мудрый царь Амосис, из предосторожности, запер Тописа в башне, и вскоре великий художник скончался там от скуки и горя, а семейство его, вместо обещанной суммы, получило от щедрот земного солнца только мертвое тело своего усопшего главы для подлежащего набальзамирования и погребения в фамильном подземелье. Жена архитектора, мудрая Никотри, свято хранила у себя вверенный ей свиток и отдала его сыновьям своим не прежде, как по достижении ими возраста благоразумия и мудрости. Получив этот драгоценный папирус и вникнув надлежащим образом в дивное его содержание, два молодых человека решились исполнить завещание родителя. Долго и в глубокой тайне изучали они местность подземного хода и секрет подвижного камня; наконец, в ночь великого пира, данного в честь лунолюбимой царевны Микерии в главном дворце Лабиринта, вошли в первый раз в кладовые и приступили к взысканию с царских сокровищ суммы, следующей его обиженному строителю.
С тех пор каждую ночь свободно посещали они неприступные подземелья и, принесши золото домой, весили его с величайшею тщательностью, чтобы не перебрать ни одного зерна сверх заключенного между владельцем и их отцом условия. Недоставало еще пятидесяти фунтов. В это именно время мудрый царь Амосис поставил в погребах своих хитро вымышленную западню. Не подозревая никакой опасности, Ктепи и Апопи преспокойно пришли взять остальное. Апопи оставался в открытом отверстии, а Ктепи, соскочив в подземелье, пошел прямо к груде слитков, которую вчера еще нащупал он в темноте и уже благополучно начал. В этот раз, он долее обыкновенного не возвращался к брату с золотом. Апопи начинал уже приходить в беспокойство, не зная, чему приписать замедление, как вдруг раздался тихий зов:
Апопи!.. поди сюда!..
Зачем?
Нужно. Приходи поскорее.
Апопи осторожно слез на пол и, впотьмах, отыскал брата.
Какой-то демон схватил меня и держит изо всей мочи, прошептал ему Ктепи. Посмотри, что это такое!.. кажется, железный обруч?
Апопи начал ощупывать все тело брата.
Разумеется, обруч! сказал он. Как же ты попал в него?
Сам не знаю! Чуть наклонился я к этой груде, как вдруг что-то сомкнулось около меня и я не могу пошевелиться. Помоги разнять эту западню. Тут должна быть пружина. Отыщи ее и отломи.
Но пружина была скрыта так искусно, что Апопи нигде не мог ее нащупать. Напрасно оба брата напрягали свои силы, чтобы разнять обруч: крепко сощемившееся железо не подавалось ни в ту, ни в другую сторону. Они измучились и ничего не могли сделать против великой мудрости солнцелюбимого царя Амосиса.
Дело кончено! сказал Ктепи. Мы открыты!.. Нас объявят ворами и казнят позорною смертью. Это ужасно!
Да! это ужасно! примолвил Апопи.
Какое бесчестье для имени нашего незабвенного отца!
Какой удар для нашей доброй матери!
Любишь ли ты меня, Апопи? любишь ли драгоценную мумию твоего родителя?
Можно ли спрашивать об этом!
Так поклянись мне тем, чье имя непозволительно и страшно произносить на земле, что сделаешь все беспрекословно по моему наставлению.
Клянусь!
Мудрый царь Амосис думает, будто он мудрее и остроумнее нас с тобою. А вот мы ему докажем остроумие! Отрежь мне сейчас голову, заверни ее в свой плащ и убирайся отсюда.
Как это можно! вскричал Апопи с ужасом.
Так, по-твоему, лучше погибнуть позорно, обесчестить память нашего отца, имя нашей старой матери? Ты мне поклялся.
Однако ж!.. произнес дрожащим голосом Апопи и залился слезами.
Фуй! сказал Ктепи. Ты робкое дитя!.. ты содрогаешься там, где нужно явить мудрость, отличиться остроумием. Ты не Египтянин! Я не признаю тебя своим братом. Ты Грек!.. ты хуже Грека!.. Жид!.. финикиец!
Не обижай меня так жестоко, Ктепи! перервал Апопи, утирая слезы. ЯЕгиптянин!.. истинный Египтянин!
Так режь мне голову и беги, спасайся. Если бы, вместо меня, попался в этот обруч ты, мой милый, я без спроса отрезал бы тебе головку ипоминай как звали!
Апопи нежно поцеловал брата, прощаясь с ним навсегда, и начал завертывать ему голову своим плащом.
Не забудь только, сказал еще сквозь сукно плаща Ктепи, хорошенько и чисто притворить камень.
Не забуду, отвечал молодой человек и через минуту бежал уже по подземному ходу домой с головою любезного брата.
Рано поутру мудрый царь Амосис, встав с своего высокого ложа, отправился в подземелье посмотреть, что там случилось нового. Когда он подошел к груде слитков, у которой поставлена была западня, и увидел стоящего в обруче человека без головы, ужас и удивление овладели им в высшей степени. «Великие боги! воскликнул он. Меня, мудрого Амосиса, меня, фараона, то есть земное солнце, прямое течение Солнца Небесного, надувают люди, у которых даже и следа головы нет!.. Человек без головы ходит каждую ночь неразгадаемыми путями в мою царскую казну и обирает меня по своему произволению, а я Но, нет!.. у этого человека наверное была прежде голова Куда могла она деваться?.. Тут должна скрываться какая-нибудь мудрость мудрость очень хитрая, очень остроумная Я непременно проникну ее!»
И мудрый царь Амосис приказал мертвое тело вынуть из западни и положить его на земляном валу, защищающем Лабиринт от наводнений Нила, с западной стороны главного дворца, против самой многолюдной улицы. Он не сомневался, что родственники обезглавленного плута, страшась погубить души свои, будут стараться украсть это тело, чтобы сделать из него мумию и совершить над нею погребальные обряды. Поставленным у тела стражам строжайше предписано было наблюдать за всеми приходящими и немедленно схватывать не только мужчин, которые обнаружат малейшее покушение на труп, но и женщин, которые, остановясь перед ним, станут плакать или показывать какое-нибудь участие.
Стражи расположились на валу, возле мертвеца, выставленного на вид всему народу, и усердно высматривали весь день; но никто из проходящих не обращал внимания на их сокровище.
После заката солнца, бедный погонщик гнал перед собою мимо вала двух ослов, навьюченных кожаными мешками с вином. Ослы упрямились. Он колотил их дубиною, и один из ударов, предназначенных спине ленивого животного, нечаянно упал на его ношу. Курдюк лопнул. Вино потекло на мостовую. Несчастный погонщик был в отчаянии. Стражи, сидевшие на валу, начали хохотать.
Что вы смеетесь, ротозеи? сердито закричал им погонщик. Вот, лучше бы пособили мне остановить вино вместо того, что сидите там без дела! Я готов подарить вам половину этого курдюка, если вы поможете спасти остальное.
Пользуясь сумерками, два стража быстро сбежали с вала и принялись, с великим рачением, затыкать дыры в мешке. Течение драгоценной влаги было остановлено. Погонщик, из благодарности, встащил на вал один из своих курдюков и начал потчевать благодетелей спасенным вином. Завязалась приятная беседа. Вскоре между погонщиком и воинами мудрого царя Амосиса учредилась такая тесная дружба, что и второй курдюк взгромоздился на вал. К полуночи все стражи были мертвецки пьяны, и, еще час спустя, все уже громогласно храпели около трупа. Но один из них, засыпая, из предосторожности положил свою голову на тело Ктепи.
Апопи, потому что это был он; он-то разыгрывал здесь роль великодушного погонщика ослов: мать, узнав о приключении с старшим своим сыном, бросилась с отчаянием на его голову, зарыдала и, в негодовании на жестокость младшего, объявила ему, что сама она донесет о всем царю, если ей в тот же день не будет возвращено тело дорогого Ктепи, Апопи, удостоверившись в совершенной бесчувственности своих новых приятелей, сошел на улицу, отрезал голову и хвост одному из ослов, встащил туловище на вал и подложил его под голову предосторожному стражу, а тело любезного брата взвалил на другого осла и поспешно удалился.
Проснувшись на следующее утро, испуганные стражи стремглав побежали во дворец, с докладом, что ночью на валу случилось великое чудо: этот человек без головы был не человек, но сам Тифон, злой дух, олицетворенное число 2; едва наступила ночь, он, при глазах их, в одно мгновение превратился в осла без головы и без хвоста. Мудрый царь Амосис, услышав о таком дивном происшествии, вышел сам на вал и лично убедился в истине донесения стражей. Не опомнившись еще от удивления, он поспешил в подземелья осмотреть свои сокровища. Другое чудо!.. оттуда чья-то невидимая рука утащила пять мешков новых золотых монет. Апопи, отвезши тело брата к матери, успел еще побывать в ту же ночь и в царской сокровищнице. Рассчитывая, что мудрый царь Амосис, довольный открытием вора без головы, не заведет западни с вечера или, по крайней мере, никуда ее не передвинет, он решился добрать из заветной казны своего должника остальные пятьдесят фунтов золота, обратился к другой груде, и совершенно успел в предприятии.