Кто-то немилосердно трезвонил в дверь. Пытаясь проснуться, я кувырком скатился с кровати. Лариса простонала мне вслед что-то жалобное. По непонятной причине я был уверен, что это нагрянули родители. Шлепая пятками по паркету, пронесся по коридору. Прильнул к глазкуэто была Корнеева, черт ее побери, из восемьдесят пятой.
Голубок, открой на секунду, я ж слышу, ты там шуршишь за дверью, требовательно молила соседка. Ну будь человеком, Голубь!
Наташ, я откашлялся. Голый я
О! жеманно протянула она.
Корнеева оканчивала десятый класс; прошлым летом неожиданно из толстощекой кривляки она превратилась в томную паву с невероятной грудью и чувственным контральто.
Наташ, давай вечером
Не-е, мне сейчас, позарез! Ну пожалуйста!
Щелкнув замком, я приоткрыл дверь. Высунул голову:
Ну?
Голубок, сдай мне полтинник. Ленка вчера звонила, сказала, на «Академическую» батники финские завезли, знаешь, типа «сафари», с погончиками, двумя кармашками вот тут и тут
Хорошо. Вечером.
Нет! Мне сейчас нужно! Она ткнула мне в лицо пачку червонцев. Вот. Один к пяти.
Вздохнув, я сказал:
Ладно, и строго: Жди тут. Сейчас принесу.
Вернувшись с конвертом, в котором родители оставили мне чеки, я отсчитал пять бумажек по десять. У кого-то из соседей убежало молоко, по лестничной клетке полз горький горелый дух.
Держи и ни в чем себе не отказывай.
Я уже почти захлопнул дверь, и мне на ум пришла неожиданная догадка.
Наташ! высунувшись, позвал я. А вчера вечером не ты заходила? Где-то после семи?
Она оглянулась, по ее взгляду я понял, что высунулся из-за двери я слишком смело. Подался назад.
Заходила, заходила, лукаво ответила соседка, играя беличьими ореховыми глазищами. И после семи тоже
Вернувшись в спальню, я смачно шлепнул пачку червонцев на трюмо. Забрался под одеяло. От пальцев гадко пахло сальными купюрами.
Ну-у что такое не открывая глаз, захныкала Лариса. Ледяные ноги Кого там черти носят в такую рань?..
Соседка.
Я не стал говорить, что было уже почти девять утра.
Любовница? сонно поинтересовалась Лариса.
Нет. Пока нет. Исключительно финансовые отношения спекулятивного характера.
Ей повезло А то бы мне пришлось ее зарубить шашкой
Лариса пробормотала что-то еще. Потом, по-хозяйски закинув ногу, прижалась ко мне. Горячее дыхание, ровное и уютное, щекотало ухо, у меня затекла спина, но я терпел и не шевелился.
16
Слово «натура» в переводе с латинского означает «природа», «реальная действительность». Любой предмет реально существует и, значит, имеет свою форму и свое содержание. При рисовании с натуры художнику предоставляется возможность глубоко осмыслить принципы построения объемной формы на плоскости, что составляет основу изображения.
Начинающий художник, рисуя с натуры, постоянно сверяет свой рисунок с моделью; убери модельи он не проведет и линии. Для мастера модельвсего лишь повод. Как я уже говорилисточник вдохновения. Художникне фотограф, он не копирует реальность, он создает свою. Эдгар Дега был абсолютно прав: «Рисунокне форма, а ощущение, которое получает художник от формы».
В процессе рисования происходит любопытный процесс: стремясь создать убедительное изображение, мастер творит на листе параллельную реальность, которая в процессе работы в его сознании становится доминирующей и постепенно вытесняет «реальную действительность» натуры. Иллюзионист начинает верить, что он чародей. Ведь любой хороший рисунокэто не более чем иллюзия. Бумага, графит и немного вдохновения.
Май нагрянул летней жарой и тропическими ливнями. После жалкого апреля, больше похожего на февраль, природа явно пыталась наверстать упущенное. В этом было что-то истеричное, бабье, тут же поползли слухи о грядущем катаклизме и конце света, но у меня не было времени обращать внимание на подобную чепуху. Я был абсолютно счастлив. В лимонно-розовых небесах наивные купидоны изо всех сил дули в свои золоченые трубы.
В Америке вместо простоватого Джимми Картера появился новый президент, бравый старикан из бывших актеров. А у нас придумали новый орден, весь усыпанный алмазами, «Маршальская звезда»; звезду тут же вручили Брежневу. Мы продолжали помогать братскому афганскому народу, судя по новостям, наши солдаты строили там школы. Почему строительством школ должны заниматься солдаты, никто не спрашивал. О запаянных цинковых гробах, прибывавших из дружественной страны, тоже старались не говорить.
Кстати, я так и не сказал Ларисе, что тем вечером названивал ей. Не сказал я и про то, что Викентьич дал мне ее телефон.
Иногда она оставалась ночевать у меня, но чаще уезжала. Я сажал Ларису в такси или провожал до метро, порой мы добирались до «Краснопресненской». Она крепко целовала меня на прощанье, над нами нависал мрачный памятник неизвестному революционеру с увесистой гранатой в руке. Ни разу я не проводил ее до подъезда. Она жила рядом с зоопарком, говорила, что при северном ветре у них в квартире невыносимо смердит енотом.
Толком я не знал о ней почти ничего. Кроме имени, фамилии и возраста: Лариса Каширская, девятнадцать лет. Все ее истории были из детстваспортивная школа, сборы, соревнования, прыжки в сугроб с крыши гаража, страшная ангина, от которой она чуть не умерла Черный терьер по кличке Локи, невероятно умный пес, его пришлось усыпить. Мне иногда казалось, что после шестнадцати лет с ней не произошло вообще ничего. На девятое мая я пригласил ее на дачу. Накануне Лариса осталась у меня, утром в пятницу, навьюченные, как верблюды (вино, шашлык, консервы, кассетник с дюжиной кассет), мы выбрались из квартиры. Один лифт застрял на пятнадцатом, другой еле полз. Наконец двери раскрылись.
Доброе утро, Клара Степановна, поздоровался я с соседкой сверху, пропуская Ларису и протискиваясь с сумками в лифт. С наступающим праздником!
И тебя, Сереженька. Соседка чуть улыбнулась, лукаво глянув на нас. Как папа? Они все в своей
Да, в Африке. В Танзании.
Ты ему привет передавай, ласково попросила она. Непременно. И маме тоже.
Обязательно, Клара Степановна.
Соседку перед парадным ждала черная «Волга». Шофер, ловкий и похожий на царского ротмистра, аккуратно закрыл за ней дверь. Проворно обежав машину, сел и, лихо газанув, укатил. Лариса дернула меня за рукав.
Это же Клара Лучко! громким шепотом проговорила она.
Ну я кивнул. С двенадцатого. Год назад она нас капитально затопила.
А почему она тебя Сереженькой назвала?
Отца так зовут. Она постоянно путает. Говорят, у них что-то было, я не интересовался, но мамаша до сих пор
У твоего отцас Кларой Лучко? Она остановилась, снова ухватив меня за рукав. С Кларой Лучко?
Ну не знаю я, не знаю! Болтают. Сплетни, понимаешь, бабьи сплетни.
Я остановился на углу, рядом с ателье, опустил сумки на асфальт. Встал на бордюр и вытянул руку. Конечно, не лучшее место ловить такси, но тащиться на набережную не было сил.
17
На даче нас ожидал мрачный сюрприз.
Расплатившись с таксистом, я долго возился с замком на воротах (за зиму я был тут всего лишь раз). Наконец ключ провернулся.
Ну ты даешь Лариса крутила головой. Это чтовсе твое?
Не мое, скромничал я. Дачу деду дали.
Тут сколько земли?
Я что, агроном? Откуда я знаю? Гектар, кажется.
Лариса посмотрела на меняпрезрение пополам с изумлением.
Тут весь поселок такой, начал оправдываться я. Генштабовские дачи. Поселок «Красный воин».
«Красный воин», передразнила она меня. Почему крепостные не встречают барина хлебом-солью? Непорядок!
Мы поднялись на крыльцо. Лариса шла первая, я за ней, гремя, как Плюшкин, связкой дачных ключей. Ключей, древних и поновее, всевозможных калибров и фасонов, с деревянными бирками на суровой нитке и безих на связке было не меньше дюжины. Входную дверь отпирал длинный и тяжелый ключ с замысловатой бородкой и чеканным фашистским орлом, у которого дед собственноручно спилил свастику напильником.
Что это? Лариса застыла и испуганно подалась назад. Господи
На крыльце, под самой дверью, лежал труп большой собаки.
Это твоя? с тихим ужасом проговорила Лариса.
Нет, пробормотал я. Нет у меня собаки.
На двери ясно виднелись царапины, бедный пес, наверное, до последнего скребся в дверь.
Убивать за это нужно, тихо сказала Лариса. Живьем закапывать.
Кого?
Таких хозяев
Она взяла у меня сигарету, села на скамейку у колодца. Я направился к сараю, который у нас назывался «теремок», нашел ключ. Внутри пахло плесенью, прелой землей. В потемках, почти на ощупь, я выбрал лопату. Это была штыковая, или, как сказал бы мой дед, лопата Линнеманна, пехотный шанцевый инструмент. Выйдя в отставку, дед занялся садоводством и открыл в себе неожиданный талант к разведению роз. Ему даже удалось вывести в Подмосковье знаменитую розу Альба, ту самую, про которую писал Плиний и которая была гербом династии Йорков. Жизнь иронична: генерал-полковник, Герой Советского Союза, выращивал розы сорта «Мадам Ле Грасс де Сен-Жермен», выведенные к тому же каким-то немецким селекционером-ботаником.
Между двух старых берез я наметил клинком лопаты прямоугольник, начал копать. От колодца время от времени раздавался надсадный кашель. До этого я не видел Ларису с сигаретой. За городом оказалось свежо, почти холодно. Надо мной синело ветреное небо с торопливыми обрывками летящих куда-то по диагонали вверх облаков. Земля была мокрой, будто жирной. Пару раз я натыкался на корень. Клинок с хрустом перерубал его, и я копал дальше.
В «теремке» я отыскал старый мешок, вытряхнул из него мусор и какие-то комья, наверное, забытую картошку. Прихватив лопату, поднялся на крыльцо. Лариса сидела на корточках перед мертвым псом.
Как страшно не поворачиваясь, сказала она. Понять перед смертью, что ты никому не нужен на этой земле. Ни-ко-му.
Расстелив мешковину, я попытался подсунуть лопату под тело пса.
Лопатой? Правда? Лариса презрительно отодвинула меня плечом, наклонилась и взяла труп на руки. На досках крыльца осталось темное сырое пятно.
Хвост повис как тряпка, я увидел желтые клыки и непроизвольно зажал нос ладонью. Лариса жеста не заметила, она осторожно опустила труп на мешковину.
Давай теперь я
Встав на колени и пытаясь не дышать, я приподнял собаку и медленно начал спускаться с крыльца.
18
Дача в нашей семье выполняла роль Чистилищазавершив земной путь, вещи оказывались тут, ожидая своей дальнейшей судьбы. Или, говоря прозаичнее, дача была промежуточным пунктом между московской квартирой и помойкой.
Блюдо с трещиной или щербатая чашка, вместо того чтобы отправиться в мусор, оказывались тут, на даче. Протертый ковер и старый диван, на который пролил кагор сам Рокоссовский, черно-белый телевизор с рогатой антенной, стулья с инвентарными номерами и клеймом Минобороны, пыльные абажуры, цыганская скатерть с бахромой, два кресла в серых льняных чехлаходин в один как на картине Бродского «Ленин принимает ходоков в Смольном» Крестьяне там сидят именно в таких креслах.
Мы откупорили вторую бутылку «Тырново». История с мертвым псом забылась. Лариса, поджав ноги, устроилась в углу дивана. Я, сидя по-турецки в ленинском кресле, делал с нее наброски. Ежедневный минимумтридцать набросков, Викентьич проверял каждую неделю. Это было условие, на котором он согласился стать моим дипломным руководителем. До защиты оставался ровно год.
А это что за дырки? Лариса кивнула на потолок, облизывая фиолетовые от вина губы. Как от пуль.
Так и естьот пуль. Револьвер системы наган, калибр семь с половиной. Дед, говорят, был крут и горяч До того как начал розы разводить.
Да-а Лариса прищурилась, отпила, оценивающе разглядывая меня.
Чтода? с вызовом спросил я.
Ничего. Просто «да».
Я возмутился:
Это он мою бабку приревновал к кому-то! Ты хочешь, чтобы я тоже так с тобой выяснял отношения? С наганом?
Она потянулась, поставила бокал.
А что ухмыляясь, протянула она. В этом что-то есть.
Брутальности ей не хватает Я захлопнул альбом, бросил на пол. Одним махом допил вино.
Не горячись, Голубев, смеялась она. Тебе не идет. Ты ведь не генерал, ты же художник. Рисовальщик. За это я тебя и люблю
Я вздрогнул, меня точно ударило плотной волнойупругой, черной и ледяной. Я встал и медленно, как во сне, пошел к ней. Улыбка ее стушевалась, по лицу скользнуло странное, почти мучительное выражениечто-то между страхом и болью, Лариса растерянно подняла руки, выставив ладони и растопырив пальцы, будто участвовала в пантомиме. Начала что-то говорить, но я не слушал, я уже хватал ее за пальцы, за руки, за плечи, наваливался, вдавливая в старые подушки дивана. И целовал, целовал ее горячие щеки, губы, шею.
Лариса податливо подставила мне свое лицо, эту исполнительность я принял за ответную страсть и суетливо начал расстегивать пуговицы ее кофты неловкими пальцами.
Неожиданно что-то со стеклянным звоном грохнулось на пол. Я отпрянул, обернулсяосколки ее бокала лежали в темно-красной луже.
Черт с ним сипло выдохнул я, снова наваливаясь на нее.
Постой. Лариса выставила руки. Погоди ты Обслюнявил меня всю.
Она отодвинулась, ладонью вытерла щеку.
Как же так? Ты же сама сказала
Что я сказала? резко, почти зло, спросила она. Что я сказала?
Я растерялся, попытался взять ее ладони в свои. С удивлением взглянул на нее, оглядел и себя, точно за минуту с нами случилось нечто невозможноенаполовину безумное, наполовину чудесноеи что нет пути назад.
Что я сказала?
Что что любишь
Я сказала «люблю»? Тебе сколько лет, Голубев? Это ж фигура речи! Я много чего люблю: селедку копченую люблю с луком, Набокова люблю, «Дар» особенно, Цветаеву еще, артиста Янковского. Люблю январь, когда солнце и мороз. Люблю купаться голая ночью. В море, в штиль, при луне. Собак люблю. Очень люблю собак.