16 мая
Юбилей. 1000 дней вместе. Говорит, сосчитал по календарю, допустим, я не проверяла, конечно; если так, топускай.
Это много.
Тысяча дней любви.
А я подумала: совместной работы. Или службы, точнее сказать.
Белые розы. Букет. Шампанское, виноград.
Стала мнительной. Знаю, что неспроста. Так и спросила:
Ты хочешь узнать что-то?
Ну зачем же ты так? Даже как будто задет. Поцеловал. И все же: Одно другому, сказал, не мешает.
В смыслеработа любви. Или любовьработе.
Вышли на балкон. Выпили по бокалу. У меня было скверное настроение, думала, не готова.
Но он так на меня посмотрел и так улыбнулся, что все во мне перевернулось вдруг. Я сказала:
Пошли.
Забавно. Послевсегда забавно.
Страница готова. Пишется вроде. Значит, пошел. (Дневник.) С четвертой попытки. Первые три: все тетрадкив огонь. Посмотрим, что дальше будет.
Ну-ну, красавица, изображай.
Сейчас мне кажется, я могла бы предсказать с точностью докак обнимети далее Но когда обнимал, волна в самом деле подкатывала, он знал, чего добивается Нет, я сама торопиладавай же, давай, давай, спрашивай он забубнилпро какую-то встречу, да еще и в Пекине, про секретную встречу, про конфиденциальную встречуя не хотела вдумываться чью, не хотела повторять за ним именаэтих чертовых китайцев-американцев или кто там они, да что мне до них, но бубнил, бубнил свое, спрашивал, обнимая, приедет ли тотвторойГенри, ах, Генри, милый наш Генри, дружокпотому что от этого будтоот того, поедет ли он или нет, будет что-то зависеть. Гнать, держать, дышать, зависетьненавидеть и вертеть. Я сознательная. Я очень сознательная. Ну, ты не комплексуй, говорил, ты расслабься, расслабься, ведь я же люблю тебя, понимаешь, люблю Ненавижу это «расслабься». Расслабляласьнаверное. Если так называетсяда. Он же любит, влюбленный. И я. Яего. Чтобы крепче, просила. И хрустнули косточки. Еще, еще!.. А потомкогда понеслосьтамтамтамтамтам лакуна, пробел, ничего не помню. Кричала. Не владела собой. Не могла не кричать. Все услышал, все, что хотел. Был испуг под конецо соседях, как раньшемелькнулокогда в стену стучат, но какое же тут общежитие, пора и привыкнутьприходила в себя, когда нет никого за стеной, никого кроме нас нет на свете нигде и никто не услышит. Устала.
И вот, открыв глаза, в потолок смотрю. Он же сразувлюбленный! бежит к телефонув прихожую. Шлеп, шлепбосиком по линолеуму.
Добрый вечер, Евгений Евгеньевич, и вполголоса, тихо: информация полностью подтвердилась Да, приедет Да, абсолютно точно В середине июля Уверяю вас, да Четвертый сценарий
Голенький стоял, без халата. Думал, я не услышу. Голенький и любимый. Дурачок.
25 мая
1001 день. 1001 ночь.
Это число мне больше нравится. Чем тысяча.
Тысяча и одна ночьв одной постели.
Не каждаяно все-таки
Все-таки в одной!
Удивительно. Не единого пропуска!.. нет, не вспомнить Нас даже в командировки посылали вместекак тогда, в декабре, в Серпухов!.. И когда я ложилась в клинику на обследованиедважды, его тоже укладывали со мной! В отдельной палате, в двуспальной кровати даже стихами выходит Фантастика! Вот за что надо выпить, Володька, за то, что без пропусков!.. под одним одеялом!..
Ладно спи, дорогой. А я пободрствую и тоже лягу. Зря кофе пила.
Тысяча и одна ночьпускай не каждаяно сказок Шехерезады!
28 мая
Мне не рекомендовано думать об ЭТОМ. О том, как происходит.
Объяснили: рефлексия разрушительна. А вдруг «исключительный дар» возьмет иисчезнет?..
Или они боятся, что, разгадав механизм ЭТОГО, я выдам тайну врагам?
Боже, но разве можно в ЭТОМ хоть что-то понять?
И какое мне дело
.
А дневник? О дневникени-ни.
30 мая
Хорошо бы устроить ремонт. Переклеить обои в мужниной комнате. Побелить потолок на кухне. Рамы покрасить.
Весь день скучала.
Читала какой-то глупейший детектив, уже позабыла чей. А сходить посмотреть в другую комнатулень.
Володька обещал к семи.
Он у нас теперь аналитик.
1 июня
Подписала еще кое-что, сильно регламентирующее мою жизнь. Кроме понятной подписки не разглашать секреты (много ли я их знаю?), взяла на себя обязательства не вступать в контакт с иностранцами (в моем случае «контакт» звучит, пожалуй, слишком пикантно). И даже не посещать международных выставокбез мужа (или провожатого). Притом что я и так не выхожу из дома!..
Смешнее всего, что дала подписку сохранять верность супругу. Это мое персональное обязательство.
Таких, наверное, еще никто не давал.
По всему видно, ему доверяют на все 100.
А если я тебе изменю, Володя, меня посадят в тюрьму?
А как же, родная. Только я тут ни при чем. Они сами придумали.
3 июня
На дачу приехали после обеда. Когда свернули с шоссе, я только тогда и обнаружила, кто едет за нами. Володя сидел за рулем, я сказала: «Смотри» он улыбнулся: «А ты как думала».
Сопровождали нас только до первого поста, там они остановились, и далее, через бор, мы добирались одни, без охраны; причем милиционер у шлагбаума отдал честь Володе (а может быть, даже мнея рядом сидела); и документов никто не спрашивал.
Е. Е. вышел сам на дорогувстречать; открывал ворота; я почему-то ждала, что будет он при лампасах, ничего подобногообычный тренировочный костюм, наш, не импортный, трикотажный, и штанины засучены до колентакой дедушка-садовод. Меня он расцеловал, похвалил прическу, тут же по явился пудель по имени Риф, темно-рыжий, лизучий и, конечно, похожий нано не хозяина, а хозяйку; та со своей стороны на генеральшу совсем не похожамаленькая, вертлявая, лохматая. Представилась просто: Лариса.
Сразу же повели нас в усадьбуобедать. Усадьба большая, солидная. Ели окрошку на веранде, за столом сидели еще некоторые, Володя шутил, хохмил, анекдоты рассказывал. Е. Е. же рассказывал про огурцы со своего огорода, обещал нам показать, как растут. Угощал «Посольской», я не пила. Еще о живописи говорили, хвалили Илью Глазунова за смелость, он первый, кто решился проиллюстрировать «Яму» Куприна. Лариса меня тихо спросила: «Вам нравится Яма?» Я сказала: «Не очень».
Почему мне должна нравиться «Яма»?
После обеда Володя всем объявил, что не успокоится, пока не поймает четырех карасей, и пошел с удочкой на пруд. А меня Лариса повела смотреть достопримечательности. Пруд, беседка, оранжерея, грядки, на которых Е. Е. выращивает кабачки и огурцы хваленые, розарий Розы разных сортов. А еще какие-то невероятно редкие тюльпаныпо одномуодин фиолетовый тюльпан, другой черный. «Вы смотрели Черный тюльпан?» «Два раза, с Аленом Делоном». «С Жераром Филиппом». По-моему, с Аленом Делоном, но я не стала спорить. «Вот это дерево туя, показала на нечто пирамидальное. А это муж мой утверждает, что кедр, а на самом деле стелющаяся сосна, выше, чем по плечо не вырастает, вширь растет, и добавила: Дикобраз». Иголки действительно длинные, длиннее пальцев. Мы подошли к маленькой, довольно симпатичной елочке. «Голубая, похвасталась генеральша, таких больше нигде нет, только на Красной площади, у Мавзолея». Оказывается, возраст такой елочки определяется по числу ответвлений; на каждой ветке от ствола было по четыре, я сказала: «Молоденькая». А генеральша спросила, догадываюсь ли я откуда. Я не догадывалась. «Вот оттуда как раз, с Красной площади, муж сорвал шишку у Мавзолея четыре года назад и семечко посадил. Только не говорите никому», она засмеялась доверительно, как бы и меня приглашая быть откровенной. Я так поняла.
Зашли в оранжерею. Там росли среди овощей вполне заурядных еще и гвоздики, особенно много белых. «Ну-ка, как называется, должны знать вот эта» Показывала на белую с красным одним лепестком: «Редкость!» Я честно призналась: «Не знаю, а как?» «Грешница». «Почему грешница?» «А догадайтесь». Глупо, но я покраснела. Наверное, потому, что подошел Е. Е. Определенно, я дура.
Володя к этому времени поймал карасика, но генерал предложил другое: отправиться им вдвоем на Дальнее озеров ночьза раками. Меня спросил:
Отпускаешь?
Мне-то что. Пусть едет.
Я понимала, им надо поговорить, и чтобы никто не мешал.
Вообще-то здесь много народуне то родственники, не то подчиненные. Меня знакомили, но я, по своему обыкновению, забывала имена. К вечеру большинство подевалось куда-тоуехали, что ли.
Одного Е. Е. послал при мне за шишками, за сосновымик самовару (сразу за домом сосновый бор).
Пили чай с вареньем. Гуляли. Лариса рассказывала мне, каким был Е. Е. молодцомлет восемь назад. Хвалила Володю.
Генерал увез его, когда стемнело. Сам сел за руль. Володе выдали сапогиботфорты, взяли бредень с собой.
Около десяти завел со мной разговор некто А. Б., человек лет сорока пяти с морщинистым лицом и чересчур тонкими губами, настолько не по-мужски тонкими, что их как бы и не было. Он мне сразу не понравился. Врач. Будет меня курировать, именно так и сказал: «курировать». Психолог он или гинеколог, я так и не поняла; просил быть с ним до предела открытой, ничего не стесняться. «Тогда у вас не будет проблем никогда». «У меня и нет». «У всех есть, а у вас не будет». Он задал несколько вопросов, до крайности неуместных. В конце концов, мы на лоне природы, это же не кабинет. «Ничего, ничего, потом легче пойдет». Дал книжицу почитать: «Пока мужа нет». (Пошутил, видите ли.) Идиот. Я поднялась наверх.
Комната моя на втором этаже, окна в сад. Ночь темна, где-то далеко лает собака. Без Володьки мне одиноко. И непривычно. Не по себе. Книга называется (очень мило) «Составляющие оргазма», на титуле гриф «Для служебного пользования». Он ее сам (А. Б.) написал. Дочитала до половины. Неинтересно. Скучно, наукообразно, с претензией. Очень неинтересно.
Все. Хватит писать. Поздно. До завтра.
Почитаю еще чуть-чуть.
4 июня
Раков живыми варят. Бросают их в кипяток, грязно-зеленых, они там и краснеют. В кипятке. Шевелясь.
Зрелище не из приятных.
Но вкусно.
Других впечатлений ярче не было.
Доехали хорошо.
Был разговор перед отъездом. Накатывали.
Уже когда один на один, я генералу сказала: никаких там А. Б., до свидания. Он сначала оспаривал.
Говорил, что лучший специалист, куча работ и пр., просил присмотреться, дескать, уладится. Я сказала категорически: нет. Он мне не понравился. Генерал попыхтел-попыхтел и в конце концов согласился. Его проблемы. На прощание расцеловал.
А доехали весело, с ветерком. Володька вел замечательно.
11 июня
Все в порядке, любимый.
Ты не знал, что я дока в космонавтике?
Ага, удивился!
Я тоже.
Хотя сейчас ни за что не скажу, чем апогей отличается от перигея. И вообще, дорогой, не люблю цифры. Еще со школы не любила. С начальной.
Завтра, значит, получка. Принесешь косхалвы?
Спит. Не слышит. Ему и так сладко.
13 июня
Восточные сладости. А правильнейсласти.
Читала Шекспира.
15 июня
Обрадовал.
Я должна вступить в партию.
Так считает его руководство.
И, вообще, решение «по мне» уже принято.
Я их понимаю, я должна быть идейная. Но разве я не идейная? По-моему, очень, очень идейная.
Бубнил про карьеру. Интересно, какую же карьеру ты мне желаешь, Володя? Не смог объяснить.
В жизни, знаешь, многое может произойти.
Знаю, Володя. А впрочем, как хочешь, как надо.
Дал Устав. Сказал, что могу не читать. Если спросятпро демократический центраизм. Не более.
Ну это я выучу.
Слова-то какиекарьера!
16 июня
Мы нередко ссоримся. Из-за пустяков. Пожалуй, он серьезно рискует, нарушает какую-нибудь инструкциювряд ли ему дозволительно меня расстраивать. А я я стерва. Я пользуюсь служебным положением. Пусть сам подойдет. И подходит. Ласковый, виноватый Тут моя стервозность вся иссякает. Сразу прощаю. Отходчива. Сразу. Люблю. Любимого.
18 июня
Вообще-то если называть вещи своими именами, то я, конечно, просто публичная женщина.
И если подобрать нужное слово, то это, конечно, эксплуатация.
Сладкая. Сладчайшая. Потому что с ним. И толькос ним.
19 июня
Было два раза.
Одинвечером, около восьми. Другойв два часа ночи.
Опять не высплюсь.
Что-то сельскохозяйственное.
20 июня
Дивлюсь на себя: публичность ЭТОГО сейчас меня ничуть не смущает (что бы я сама ни говорила об эксплуатации). Более того, одна мысль о том, что третьи лица знают все (даже больше меня самой), действует возбуждающе. Все-таки я, наверное, очень порочная. Или чувство долга во мне так развилосьдолга перед народом и государством? Или простовсе от любви? От любви, она причина всему. Задержался на час, а я хочу писать ему письма уже, как будто в самом деле в долгой разлуке. Хочу, очень хочу. Ты где, Володька? Ты с кем? Приходи скорее, приходи, я жду тебя, жду и хочутебя, любимый, тебяс твоим спецзаданием
21 июня
Иногда мне кажется (сейчас, например), что я живу не с любимым мужем, а с целым Отделомс таким вот неусыпным и ненасытным существом, которое само ни на что не способно и которому вечно мало. Многоголовая гидра с оттопыренными ушами и вытаращенными глазамивот мой любовник. Я не я, я не принадлежу себе, не слышу себя, я захвачена волной сумасшедшего восторга, а он, а оно, ощетинившись, протоколируетпротоколирует! торопливо и возбужденнострекоча самописцами. И я знать не знаю об этом и знать не хочу. Все-таки я извращенка. Счастливая извращенка.
22 июня
Перечитала вчерашнее. Дура.
24 июня
Так и есть.
Был сегодня странный звонок. Ни здрасьте, ни извините, а сразу: «Это я куда попал?» «А куда б вы хотели?» «Домой». «Увы, здесь вы не живете». «Подождите, вы разве не Маша?» «Абсолютно не Маша». «А как вас зовут?» И в это время отбой.
Если б он после ответа повесил, тогда бы логика была (хоть какая-то). Но это не он, а они. Они испугались, что я назову имя.
Вечером рассказала Володьке. Он сказал: 1) не кокетничай, 2) ничего страшного. Просто не надо говорить ни о политике, ни о сексе. Вот и все. О сексеособенно. Свободаосознанная необходимость. А телефонбяка. Тем более что идет на повышение.
Ну мне-то никто не страшен, без меня они все котята.
А за негода.
И еще вспомнила. Полгода назад покупала в ГУМе перчатки. Стою у прилавка, примеряю. Подходит из-за спины молодой человек и что-то советует. А потом о моих пальцахвроде как не занималась ли я музыкой? Нет, не занималась. Иду на выход, он за мной, народу много А что я вечером делаю? А почему я такая неразговорчивая? Вышлаи он рядом. Прошла немного, оглянуласьа его уже отводят под руки двое. Разумеется, в штатском. Еще немного прошла, остановилась, назад повернула. Их нет никого. Словно и не было.
25 июня
Ко вчерашнему возвращаясь. Парадокс. Меня встревожило, что кто-то на телефоне, и вместе с тем ничуть не смущает (по крайней мере теперь) открытость для третьих лиц самого моего интимного. Самого.
Очевидно, телефонэто общечеловеческое; когда третий на проводене понравится никому.
А в случае с ЭТИМ? В случае с ЭТИМисключительный случай. Только мое. Никакая бы женщина так не стала. И не смогла. Ибо: я, во-первых, порочная, порочная от природы (знаю точно теперь), и, во-вторыхрастормошенная.
Черт! Как они меня растормошили! Мало, что не стесняюсь, но жду и хочу. Идиотка.
26 июня
Лаская, называет меня сумасшедшей (перед самой отключкой). Почемуне задумывалась никогда.
Вечером вышли на набережную. Прошел дождь, было славно, свежо, люблю. Я спросила. Он произнес:
Ты и есть сумасшедшая. (Поцелуй.)
Боюсь, это не шутка.
2 июля
Принимали меня на третьем этаже, в помещении парткома.
Подвели, открыли дверь, впустилинесколько человек за длинным столом.
Зачитывают мое заявление. Я молчу. Зачитывают рекомендации. Сам генерал, оказывается, рекомендовал (я и не знала). Молчу. Встает кто-то из отдела, говорит, что я «достойна во всех отношениях» и «в виду особых заслуг» следовало бы принять без кандидатского срока. «Ну, есть Устав у нас, отвечает председательствующий, торопиться некуда. А давайте-ка я вам вопрос задам, Елена Викторовна». И задает: