За первые три года от рождества моего (и только моего!) Мити я не написал и трех строк.
Три года мы с ним были неразлучны.
Я перестал путешествовать и почти не отлучался из дому, забросил все прежние обязательства, не исполнял контракты, бегал от издателей и переводчиков, не отвечал на телефонные звонки, не виделся с друзьями, не встречался с читателямиможно сказать, все свое время и душевные силы отдавал сыну.
Я по сто раз вставал к нему по ночам, я с ним гулял, играл, разговаривал, я ему исповедовался, делился сокровенным, мы слушали Моцарта и Гайдна, я его купал, одевал, менял подгузники, разве что грудью не кормил.
Впрочем, когда Мите было три месяца, Машенька заболела, пришлось перевести нашего малыша на искусственное вскармливание, и уже я готовил для него молочные смеси, давил соки и заваривал чай.
Я сам этого хотел и никто меня не заставлял.
Мне самому всякую минуту было необходимо видеть, как мой сын из крохотного человечка постепенно превращается в человека.
Я всему хотел быть свидетелем, и меня действительно занимало любое, пусть неприметное, событие, как-то связанное с моим сыном.
Любой чих, им изданный, представлялся мне исполненным особого содержания.
Одним своим появлением он разрешил для меня мучительную загадку: чего я, собственно, тут, на земле, делаю?
Оказалось, не стоило сильно мудрить, меня попросту милостиво допустили к участию в процессе: меня родил Константин, я родил Дмитрия, Дмитрий, когда придет его очередь
Божьи дела!
7
Так я тогда и не успел (не сумел!) рассказать моему мальчику, как сильно его люблю.
Заслышав слезы в моем голосе, Машенька стала щипаться, Митя немедленно захохотал и задергался, мы с ним столкнулись лбами, и мне тоже вдруг сделалось весело и смешно.
Я обнял их обоих, и мы вместе, крича и повизгивая, сползли с дивана и кучей-малой покатились по ковру
Потом мы завтракали, потом, крепко держась за руки, гуляли в парке на другом конце Москвы, где у Мити была знакомая белочка, потом обедали в ресторане, потом ходили в кино, где Машенька, улучив минуту, прижалась ко мне и шепнула, что сегодня она счастлива, как никогда прежде.
Сильно смутившись, я попытался перевести ее внимание на экран, торопливо поцеловал в шею и обнял, чтобы она не увидела моего лица, и тут как нарочно, взглядом скользнул по зеленовато светящемуся в темноте циферблату часов.
Она меня ждет, вспомнил я, Онаждет!
Я было поднялся, но, опомнившись, сел снова: куда я собрался, ведь то мне приснилось!..
Любимый, ты что? прошептала жена, надежно держа меня за руку.
А-а, просто вспомнил, что должен бежатьпринужденно рассмеялся я. сам эту встречу назначил и сам же, представь, позабыл
Неведомой силой меня влекло к месту назначенного свидания!
Я ощутил на себе ее удивленный взглядоднако остановиться уже не мог.
Митя, сынокласково обнял я своего малыша. Я тебя очень люблю, увидимся дома
Обычно при встречах или расставаниях он вис на мне и кричал, как меня любит, а тут отчего-то сидел неподвижно, уставившись на экран и не реагируя.
Митенька, детка, ты меня слышишь? встревожено переспросил я и несильно тряхнул его за руку.
И тогда (не забуду!) мой сын на меня посмотрел не по-детски тревожно, как будто о чем-то моля или предупреждая.
Папа, я тоже тебя люблю, произнес он ровным голосом, необычайно серьезно
И сегодня еще, после стольких событий, решительно изменивших течение моей жизни, я с волнением вспоминаю глаза моего дитя, полные необъяснимой тревоги.
Но, впрочем, тогда я спешил и не придал значения тому безмолвному Митиному посланию
8
Всю дорогу до Свято-Данилова монастыря, сидя на заднем сидении такси, я мысленно поносил себя последними словами.
«Куда и к кому я понесся на свидание, сломя голову? допытывался я сам у себя. И кого ради бросил фактически на дороге жену и сына? И чего, собственно, стоят мои предпочтения, если я так легко через них преступаю?..»
Томясь и терзаясь, я мчался как одержимый на свидание к прекрасному призраку
9
Как я и предполагал, моей ночной гостьи на месте, назначенном ею же, не оказалось!
Тем не менее я дважды обежал вокруг часовни и четырежды с четырех разных входов заглянул внутрь.
«Опоздал всего на тринадцать минут, могла бы и подождать!» разочарованно подумал я, поглядев на часы.
«За кого, любопытно, меня принимают!» взыграло во мне и ударило в мозг.
«Пусть только явится, пусть, говорил я себе, то и дело с надеждой оглядываясь по сторонам, и я ей скажу всю правду!»
Уж куда как смешно было обижаться на тень, существо из сна: с таким же успехом я мог бы негодовать на простуду или болезнь
Но, поразмыслив, я, кажется, повеселел: не случилось того, чего я опасался больше всего на свете, предательства любимых!
«Пугай, Господи, но не наказывай!» вспомнились к месту слова из молитвы грешника.
На блестящем кресте восседала ворона и сверху, как будто надменно, глядела прямо на меня.
Не ты ли, подруга, назначила мне свидание? весело крикнул я и демонстративно постучал себя костяшками пальцев по темечку.
Ка-ар, ка-ар! с издевкой, как мне послышалось, отозвалась птица.
Ну-ну, ты звалая явился! воскликнул я театрально (припомнив Эдгара По).
Ка-ар, ка-ар! немедленно откликнулась ворона, почти в режиме диалога.
Как, это все, что ты можешь произнести? шутливо возмутился я.
Ка-ар, ка-ар! подтвердила пернатая тварь в той же возмутительной манере.
Мне было приятно! чопорно склонился я и, неуклюже пританцовывая, направился прямиком через площадь к высоким монастырским воротам.
То, значит, был сон, сон и ничего больше!
Мне только приснилось, мне это пригрезилось!
Чист!
И нашу с Машенькой любовь, получается, не замарал, и сына не предал!
Ивообще!..
Поистине, я испытывал чувство подлинного освобождениякак гора с плеч
Будь у меня крылья за спиной, наверняка полетел быдо такой степени свободно и легко я себя ощущал.
Я готов был обнять и расцеловать случайного прохожего, мне живо представился стареющий грузный мужчина, лихо приплясывающий в самом центре молельного двора.
Хорошо, если никто, кроме вороны, меня в ту минуту не видел
Наконец, перед тем как покинуть обитель, я решил попрощаться с воронойи вдруг, обернувшись назад, вдалеке, у восточного входа в часовню увидел ее
10
Ты! так и выдохнул я.
Я! отозвалось вдали едва слышно.
Странно, что мы слышали друг друга, хотя расстояние между нами было не менее сотни шагов.
Я мгновенно при виде ее позабыл, кто я, и чего мне хотелось, и тех, кого я любил, за кого отвечал, и даже не вспомнил об угрызениях совести, еще минуту назад изводивших меня.
Я так по тебе тосковал! прошептал я одними губами.
И я! долетело издали.
Мы бежалиточнее, летели! навстречу друг другу, как будто на крыльях, как будто несомые ветром.
Меня распирало от радости, я ликовал, я не чувствовал ног, я кричал на бегу, как она прекрасна и желанна, и она, до меня доносилось, кричала в ответ мне слова, полные любви!
Однако расстояние между нами совсем не сокращалось, а, напротив, как будто увеличивалось, и чем сильнее мы устремлялись друг к другу, тем, казалось, неизбежнее отдалялись.
Куда же ты, звал я в отчаянии, вот же я!
Она тоже кричала и тоже как будто пыталась что-то мне сообщитьтолько я не различал слов.
Неведомой силой ее уносило все дальше от меня, и все слабее в нахлынувшей мгле светились ее удивительные глаза, пока не погасли совсем.
Ка-ар, ка-ар! громко и раскатисто прокатилось над площадью.
«Что это со мной? опомнился я и застопорил бег. Куда меня понесло?»
Ситуация явно выходила из-под контроля.
Я схватился руками за голову, пытаясь унять стук в висках.
Опять я погнался за ветром, за призраком!
«Попался-попался, который кусался! подумалось не без злорадства. Вот так, незаметно впадают в депрессию, сходят с ума и сводят последние счеты с жизнью».
Покуда тебе хорошоневозможно представить, как может быть плохо, тем более допустить, что и сам способен однажды превратиться в беззащитного, ранимого, бедного и несчастливого
Тяжело волоча пудовые гири ног, я брел без цели вдоль крепостной монастырской стены.
Возвращаться домой не хотелось, а идти было некуда.
Меня мучили стыд и разочарование: с одной стороны, я не понимал, как смогу пережить измену Машеньке (пусть и во сне!), а с другойсожалел о том, чего не случилось.
Я размышлял о странностях бытия, о хрупкости человеческого сознания, о том, что, увы, ничего невозможно предвидеть, о своем неожиданном превращении в другого, мало понятного мне господина, о том, что, прожив на земле пятьдесят с лишком лет, я почти ни в чем не уверен
Любимый! послышалось вдруг у меня за спиной.
Я так и застыл, боясь обернуться.
Хорошо, что явился! ее удивительный голос звучал искренне, почти с восторгом.
Я молчал и только молил про себя Бога, чтобы все это опять не оказалось сном.
Ты так быстро бежал от меня, прошептала она, что я тебя еле догнала!
Несмотря на одежду, спиной я с волнением ощущал упругость ее девичьего тела.
Тут уместно заметитьчувство невыразимого блаженства переполняло меня.
Я искренне не понимал ее упрека и пытался вспомнить, когда я бежал от нее!
Дрожишь, как воробышек, милый, воскликнула она с обидой, как будто меня боишься.
Должно быть, меня в самом деле бил озноб
Но то был не страх, а скорее растерянность, ибо я с трудом осознавал происходящее.
Если меня что и пугало, так эточто я обернусь, а ее опять не окажется
Не меня тебе надо бояться, любимый! прошелестела она.
Но кого же? мне подумалось вслух.
Узнаешь еще! рассмеялась проказница и прильнула ко мне, словно желая слиться в одно.
Я даже не поинтересовался, куда она меня зовет.
О, я готов был за нею последоватьбез колебаний, немедленно, хоть на край света!..
Хочу тебя видеть! закричал я, схватил ее за руку, чтобы не ускользнула, и обернулся уже наконеци с ужасом и разочарованием обнаружил возле себя вчерашнего гиганта-монаха, просителя автографа.
Я настолько не ожидал встречи с ним, что невольно отпрянул и закричал:
Что вы тут делаете?!
Я тут живу! изумился монах и даже потянулся ко мне рукой, желая успокоить.
Почему вы меня преследуете? повторил я вопрос, прямо глядя ему в глаза и не снижая тона.
Но я же сказал, что живу тут! монах в подтверждение дважды истово перекрестился.
Не морочьте мне голову, вы! прошептал я, медленно отступая и стискивая кулаки, как для удара.
Не буду, не буду, Лев Константинович, не буду! запричитал он, часто и как будто испуганно моргая белесыми ресницами. Просто вы тут, я увидел, стояли
И что? перебил я. И что?!
Я подумал
И что?! закричал я, уже не сдерживаясь.
Такой писатель, подумал, стоитповысил он голос, при этом попятившись.
Тут, должен признаться, его комплимент вконец лишил меня равновесия.
Сами собой опять напряглись мышцы рук и с новой силой сжались кулаки.
Вот этого только, пожалуйста, не надо! произнес я, угрожающе подступая к моему преследователю в рясе.
Вот этого точно не будет! пообещал монах.
И оставьте свое колдовство, неожиданно вежливо попросил я, медленно поводя указательным пальцем у него перед глазами.
Во имя спасения души, уважаемый Лев Константиновичпятясь, монах театрально крестился и причитал. Только во имя ее, так сказать
Вам не надо меня спасать! оборвал я его.
Не спасать? ужаснулся монах, схватился руками за голову и смешно на меня выпучился.
Не спасать! повторил я решительно и повернулся, чтобы уйти, но и шагу ступить не успел, как услышал: «Любимый!».
Я опять ощущал, как она нежно и доверчиво прижимается ко мне, я узнавал ее тело и терял голову
Мой любимый, прекрасный мой, мой удивительный! легко восклицала она, не встречая препятствий с моей сторонытак, словно мы с ней знакомы тысячу лет.
Что мне делать? стонал я, позабыв обо всем на свете.
Делай, что должно! шептала она
11
Я уже знал, что меня ожидает, когда обернусь
Какое-то время мы с ним молча стояли и внимательно разглядывали друг друга: монах смотрел на меня по-доброму и с любопытством, яс нескрываемой злостью и в упор.
Мне все в нем не нравилось: и низкий, скошенный лоб неандертальца, и белесые брови, и близко посаженные болотные глаза, и широченный распухший нос, сплошь усеянный жирными черными точками, и тонкий рот, лишенный губ, и треугольный подбородок с тремя-четырьмя белесыми волосками и оплывшая шея
Вчера, впрочем, я его видел мельком и поверхностно; теперь же меня поразило, до чего человек бывает некрасив!
Я даже хотел было поглумиться над нимоднако сдержался: ибо кто виноват, что родился уродом?..
Да полно вам, Лев Константинович, не обижайте меня, вдруг еще пригожусь! как будто все понял и совсем даже не обиделся монах.
Не знаю, устало поморщился я, для чего это вы можете мне пригодиться?
Для спасения вашей бессмертной души! повторил он почти без нажима.
Скажите еще, для спасения мира! сдаваясь, махнул я рукой.
А что, или поздно, уже не спасти? как от уксуса, скорчился он и натурально загробным голосом запел похоронный марш.
Как слепой не прозреет и мертвый не оживет, мрачно отреагировал я, так и мир навряд ли спасется, если ему суждено погибнуть.
Да вы пессимист никак, Лев Константинович! весело и от души рассмеялся монах, разглаживая лицо.
Просто давно живу! констатировал я не без скуки.
Монах между тем медленно, помалу подступал ко мне все ближе и ближе.
Наконец, расстояние между нами сузилось до предела.
Теперь он возвышался надо мной, подобно колонне, и я чувствовал зловоние, исходящее из его безгубого рта.
Инстинктивно отпрянув, я едва не обрушился в черный провал за спиной, к счастью, монах успел протянуть мне руку, за которую я судорожно ухватился.
Вот так иной раз стоишь на краю пропасти, Лев Константинович, и даже об этом не подозреваешь! как будто посетовал монах.
К своему ужасу, я в самом деле висел над пропастью, удерживаемый всего-навсего скользкой рукой и неведомой милостью странного незнакомца.
Откуда-то снизу, издалека до меня доносились всхлипы и стоны волн, казалось, в отчаянии бьющихся о прибрежные камни.
Море в Москве, в изумленье представилось, море в Москве!..