Хочешь, чтобы я куда-нибудь заехал? спросил Джейкоб.
Когда?
Сейчас.
Тебе надо успеть домой позавтракать с родителями.
Пытаюсь снять часть ноши с твоих плеч.
Хлеб для сэндвичей может пригодиться.
Какой-то конкретно?
Конкретно тот, какой мы все время берем.
Что?
Что «что»?
Тебя что-то беспокоит?
А тебя нет?
Не нашла ли она телефон?
Нам не надо поговорить о том, что сейчас там было?
Она не нашла телефона.
Конечно, надо, сказал он, но не тут, на стоянке, пока Сэм дожидается нас на крыльце, а родители ждут дома.
Так когда?
Вечером?
Вечером? С вопросительным? Или вечером.
Вечером.
Обещаешь?
Джулия.
И не давай ему засесть в комнате с планшетом. Пусть знает, что мы в расстройстве.
Он знает.
Да, но я хочу, чтобы он знал, даже когда меня нет.
Он будет знать.
Обещаешь? Она спросила, на этот раз скорее обронив вопрос, а не беззаботно возвысив.
Провалиться мне, не сходя с места.
Она могла бы сказать большепривести примеры из недавнего прошлого или объяснить, почему ее заботит не наказание, а укрепление их недавно кальцинировавшихся и совершенно не так, как надо, распределенных родительских ролей, но в итоге предпочла нежно, но крепко взять Джейкоба за локоть.
До вечера.
Раньше прикосновения всегда спасали их. Какова бы ни была злость или обида, какова бы ни была глубина отчуждения, прикосновение, даже легкое или мимолетное, напоминало им об их долгой общности. Ладонь на шеевсе нахлынуло снова. Положить голову на плечозакипают гормоны, память любви. Временами преодолеть расстояние, протянуть руку было почти невозможно. Временами это было невозможно. Оба знали это чувство слишком хорошо, в тишине темной комнаты, глядя в один и тот же потолок: «Если б я мог разжать пальцы, то и пальцы моего сердца могли бы разжаться. Но я не могу. Я хочу дотянуться до тебя и хочу, чтобы ты дотянулась до меня. Но не могу».
Извини, что испортил утро, сказал Джейкоб. Я хотел, чтобы ты отдыхала целый день.
Не ты же написал эти слова.
И не Сэм.
Джейкоб
Что?
Так не может быть, и так не будет, чтобы один из нас ему верил, а другой нет.
Так верь ему.
Ясно, что это он.
Все равно верь. Мы его родители.
Именно. И нам нужно его научить, что действия имеют последствия.
Верить емуэто важнее, сказал Джейкоб, и выходило, что разговор слишком быстро переключился на его собственные тревоги. Чего ради он решил упираться?
Нет, возразила Джулия, важнее его любить. И пройдя через наказание, он будет знать, что наша любовь, которая заставляет нас время от времени причинять ему боль, и есть самое важное.
Джейкоб открыл перед Джулией дверцу ее машины со словами:
Продолжение следует.
Да, следует. Но мне надо услышать от тебя сейчас, что мы на одной странице.
Что я ему не верю?
Нет, что независимо от этого ты поможешь мне дать ему понять: он нас расстроил и должен извиниться.
Джейкоба это бесило. Он злился на Джулию за то, что она заставляла его предать Сэма, злился на себя за то, что сдался. Если оставалась еще какая-то злоба, то это уже на Сэма.
Угу, согласился Джейкоб.
Да?
Да.
Спасибо, сказала она, забираясь в машину. Продолжим вечером.
Угу, подытожил Джейкоб, захлопывая дверцу, и можешь не тропиться, времени у тебя сколько хочешь.
А если сколько хочу не поместится в один день?
А у меня вечером это совещание в Эйч-Би-Оу.
Какое совещание?
Но не раньше семи. Я говорил тебе. Но ты все равно, наверное, еще не вернешься.
Как знать.
Неудачно, что оно в выходной, но это всего на часок-другой.
Вот и хорошо.
Он пожал ее локоть и сказал:
Возьми все, что осталось.
От чего?
От дня.
Домой ехали в молчании, если не считать «Национального общественного радио», чье проникновение повсюду превращает его в разновидность тишины. Джейкоб взглянул через зеркало на Сэма.
Я зашел и съел тута банку вашего тунца, мисс Дейзи.
У тебя припадок или что?
Это из кино. Только там мог быть и лосось.
Джейкоб понимал, что не нужно позволять Сэму у себя за спиной утыкаться в планшет, но бедный парень довольно получил за утро. Было бы только справедливо дать ему немного утешиться. И тем самым отодвинуть разговор, который Джейкоб не хотел начинать сейчас, да и вообще.
На обед Джейкоб собирался приготовить что-нибудь замысловатое, но после звонка, поступившего от рава Зингера в девять пятнадцать, он попросил родителей, Ирва и Дебору, прийти пораньше и присмотреть за Максом и Бенджи. Так что никаких французских тостов из бриошей с рикоттой. Ни чечевичного салата, ни салата из шинкованной брюссельской капусты. Зато будут калории.
Два куска ржаного с мягким арахисовым маслом, порезаны наискось, сказал Джейкоб, протягивая тарелку Бенджи.
Еду перехватил Макс:
Это вообще-то мое.
Точно, согласился Джейкоб, подавая Бенджи его миску, потому что у тебя медовые мюсли с рисовым молоком.
Макс заглянул Бенджи в миску:
Это обычные мюсли с медом.
Да.
Чего же ты ему врешь?
Спасибо, Макс.
А я просил поджарить хлеб, а не испепелять.
Испелять? не понял Бенджи.
Уничтожать огнем, пояснила Дебора.
А где наш Камю? спросил Ирв.
Не трогайте его, сказал Джейкоб.
Эй, Макси, произнес Ирв, подтягивая внука к себе, мне как-то рассказали про один невероятный зоопарк
Где Сэм? спросила Дебора.
Врать некрасиво, сказал Бенджи.
Макс хохотнул.
Молодец, одобрил Ирв. Правда же?
Утром у него были неприятности в Еврейской школе, и он сейчас отбывает срок у себя в комнате. Макс обратился к Бенджи: Я не врал.
Макс посмотрел в миску Бенджи и заявил:
Ты видишь, это даже не мед. Это агава.
Хочу к маме.
Мы ей дали выходной.
Выходной от нас? уточнил Бенни.
Нет, нет. От вас, мальчики, выходных не бывает.
Выходной от тебя? спросил Макс.
У одного моего друга, Джоуи, два отца. Но дети родятся из вагины. Зачем?
Что зачем?
Зачем ты мне соврал?
Никто никому не врал.
Хочу мороженое буррито.
Морозилка сломалась, сказал Джейкоб.
На завтрак? спросила Дебора.
На поздний, уточнил Макс.
Sí se puede, заметил Ирв.
Я могу сбегать и принести, вызвалась Дебора.
Мороженое.
В последние месяцы Бенджи в своих пищевых предпочтениях склонялся к тому, что можно было бы назвать «несостоявшейся едой»: мороженые овощи (то есть поедаемые без разморозки), сухая овсянка, быстрая лапша прямо из пачки, сырое тесто, сырая крупа киноа, сухие макароны, посыпанные не восстановленным сырным порошком. Джейкоб с Джулией только вносили коррективы в список покупок, но никогда это не обсуждали: это касалось слишком тонких психологических проблем, чтобы их касаться.
И что там Сэмми натворил? спросил Ирв с набитым глютенами ртом.
Потом скажу.
Мороженое буррито, пожалуйста.
«Потом» может и не быть.
Видимо, он написал плохие слова на листе бумаги в классе.
Видимо?
Он говорит, что не писал.
Ну, а на самом деле?
Не знаю. Джулия думает, писал.
Как бы то ни было на самом деле и что бы ни думал каждый из вас, вам нужно разобраться в этом вместе, заметила Дебора.
Я в курсе.
А напомни мне, что такое плохие слова? попросил Ирв.
Ты можешь догадаться.
Ты знаешь, не могу. Я могу представить плохие контексты.
В еврейской школе слова и контексты вообще-то одно и то же.
Что за слова?
Это имеет серьезное значение?
Естественно, это имеет значение.
Не имеет значения, сказала Дебора.
Ну, скажем, слово на «н» там фигурирует.
Хочу мороженое. А что за слово на «н»?
Доволен? спросил Джейкоб отца.
Он его употребил активно или пассивно? спросил Ирв.
Я тебе потом расскажу, сказал Макс младшему брату.
Это слово нельзя употребить пассивно, ответил Джейкоб отцу. И нет, ты не расскажешь, добавил он, обращаясь к Максу.
«Потом» может и не быть, сказал Бенджи.
Неужели я и в самом деле растил сына, который говорит о слове это слово?
Нет, ответил Джейкоб. Ты не растил сына.
Бенджи кинулся к бабуле, у которой ни в чем не было отказа:
Если ты меня любишь, ты мне купишь мороженое буррито и скажешь, что такое «слово на н».
Ну, а контекст? спросил Ирв.
Это не имеет значения, ответил Джейкоб, и мы закончили это обсуждать.
Это самое важное. Без контекста мы все окажемся чудовищами.
Слово на «н», повторил Бенджи.
Джейкоб положил нож и вилку.
Ладно, раз ты спрашиваешь, контекст такой: Сэм смотрит, как ты каждое утро валяешь дурака в «Новостях», и смотрит, как тебя каждый день выставляют дураком в вечерних передачах.
Ты позволяешь своим детям слишком долго смотреть телевизор.
Да они вообще его не смотрят.
Можно мы пойдем смотреть телевизор? спросил Макс.
Джейкоб, не отозвавшись, продолжил разговор с Ирвом:
Его отстранили от занятий, пока он не извинится. Не извинитсябар-мицвы не будет.
Извинится перед кем?
Кабельное? спросил Макс.
Перед всеми.
Почему тогда не пройти весь путь и не выслать его в Уганду, чтоб ему там ток через мошонку пускали?
Джейкоб, подавая Максу тарелку, что-то прошептал ему на ухо. Макс кивнул и вышел из-за стола.
Он поступил плохо, сказал Джейкоб.
Воспользовавшись свободой слова?
Свободой ненавистного слова.
Ну ты хотя бы стукнул там кулаком по столу?
Нет, нет. Ни в коем случае. Мы побеседовали с равом и теперь полностью перешли в режим спасения бар-мицвы.
Вы побеседовали? Ты думаешь, это беседы нас вывели из Египта или из Энтеббе? Угу. Казни египетские и автоматы «узи». А беседы преспокойно приведут тебя в очередь в душевую, которая вовсе не душевая.
Боже мой, пап. Всегда?
Конечно, всегда. «Всегда», поэтому «больше никогда».
Почему бы тебе не дать мне самому разобраться?
Потому что ты так хорошо справляешься?
Потому что онотец Сэма, вмешалась Дебора, а ты нет.
Потому что одно дело собирать говно за собакой, сказал Джейкоб, а другоеза своим отцом.
Говно, повторил Бенджи.
Мам, можешь пойти с Бенджи наверх почитать?
Хочу сидеть со взрослыми, сказал Бенджи.
Я здесь единственный взрослый, ответила Дебора.
Пока не озверел, сказал Ирв, я должен удостовериться, что все понял. Ты считаешь, что можно провести связь между моим превратно истолкованным блогом и проблемой Сэма с Первой поправкой?
Никто твой блог не толкует превратно.
Полностью извращают.
Ты написал, что арабы ненавидят своих детей.
Поправка: я написал, что ненависть арабов к евреям перекрывает их любовь к собственным детям.
И что они животные.
Да. Это я тоже написал. Они животные. Человекэто животное. Это научное определение.
Евреи животные?
Все не настолько просто, нет.
Что за слово на «н»? Бенджи шепотом допытывал Дебору.
Наггетсы, прошептала та в ответ.
Нет, не оно.
Дебора взяла Бенджи на руки и понесла прочь из комнаты.
Словно на «н» это «нет», сказал Бенджи. Правда?
Правда.
Нет, неправда.
Один доктор Филэто уже на одного больше нужного, заметил Ирв. Сейчас Сэму требуется юрист. Это в чистом виде наступление на свободу слова, и, как ты знаешь, или должен знать, я не только в национальном совете Союза защиты гражданских свобод, и ребята оттуда рассказывают мою историю, рассказывают каждый Песах. Будь ты мной
Я бы удавился, чтобы семья не страдала.
Ты бы натравил на этот «Адас Исраэль» дичайше умного, до аутизма упертого адвоката, который отвергает земные награды ради счастья защищать гражданские свободы. Слушай, я не хуже других понимаю, как приятно жаловаться на несправедливость, но здесь ты в своем правеэто твой сын. Никто тебя не осудит, если ты на себя махнешь рукой, но никто не простит, если не поможешь сыну.
Ты романтизируешь расизм, мизогинию и гомофобию.
Ты хоть читал у Каро?..
Я видел кино.
Я пытаюсь помочь внуку выпутаться из неприятной ситуации. Это такой уж грех?
Если он не должен выпутываться.
В комнату рысцой вбежал Бенджи:
Это мошонка?
Какая еще мошонка?
Слово на «н».
Мошонка на «м».
Бенджи развернулся и убежал.
Твоя мать сейчас сказала, что вам с Джулией нужно разобраться с этим делом вместе? Это ерунда. Тебе надо защитить Сэма. Пусть кого другого заботит, что там было на самом деле.
Я ему верю.
И тут, будто впервые заметив ее отсутствие:
А где вообще-то Джулия?
У нее выходной.
Выходной от чего?
Выходной.
Благодарю вас, Энн Салливан, но вообще-то я слышал. Выходной от чего?
От не-выходных. Тебя не устраивает просто выходной?
Ладно, ладно, согласился Ирв, кивая. Пусть будет. Но позволь мне сказать тебе мудрые слова, которых не знает даже Мать Мария.
Весь внимание.
Ничего не проходит. Само не проходит. Или ты занимаешься ситуацией, или она тобой.
А «И это пройдет»?
Соломон не был совершенным. Никогда в истории человечества ничего не рассасывается само.
Только пердеж, заметил Джейкоб, как бы в честь отсутствующего Сэма.
У тебя тут воняет, Джейкоб. Ты не чуешь, потому что это твой дом.
Джейкоб мог бы сказать на это, что где-то в пределах ближних трех комнат лежит Аргусово дерьмо. Он это понял, едва ступив на порог.
Снова пришел Бенджи.
Я вспомнил свой вопрос, сказал он, хотя до этого, по виду, ничего не пытался вспоминать.
Ну?
Звук времени. Что с ним стало?
Рука размером с твою, дом размером с этот
Джулии нравилось, если что-нибудь уводило взгляд туда, куда не могло пробраться тело. Нравилась неровная кладка, когда не скажешь, небрежно работал каменщик или виртуозно. Нравилось ощущение закрытости, побуждающее к экспансии. Ей нравилось, если вид в окне не отцентрован, но нравилось и помнить, что виды, по природе природы, центруются. Ей нравились дверные ручки, которые хочется задержать в ладони. Лестницы вверх и лестницы вниз. Тени, упавшие сверху на другие тени. Кухонные стулья. Ей нравилось светлое дерево (бук, клен) и не нравились «мужские» породы (орех, красное дерево), ее не трогала сталь и бесила нержавейка (если только она не исцарапана как следует), она отвергала любые имитации природных материалов, если только их фальшь не подчеркивалась, не становилась приемом, тогда подделка могла быть даже прекрасной. Джулии нравились фактуры, которые узнают пальцы и ступни, даже если их не узнает глаз. Нравились камины, поставленные в центре кухни, расположенной в центре главного жилого объема. Нравился избыток книжных полок. Нравились световые люки в душевых, но больше нигде. Нравились намеренные несовершенства, но выводила из себя небрежность, однако и нравилось помнить, что не существует намеренного несовершенства. Люди всегда ошибочно принимают то, что приятно выглядит, за то, что приятно в обращении.
ты умоляешь меня трахнуть твою тугую мандёшку, но ты это еще не заслужила
Ей не нравились однородные фактурыони не в природе вещей. Не нравились коврики в комнатах. Хорошая архитектураэто когда ты будто находишься в пещере с видом на горизонт. Ей не нравились высокие потолки. И еще избыток стекла. Задача окнапропускать внутрь свет, а не обрамлять вид. Потолок должен располагаться так, чтобы самому высокому из обитателей дома лишь чуть-чуть не хватало роста дотянуться до него кончиками пальцев, встав на цыпочки. Джулии не нравились продуманно расставленные безделушкипредметам место там, где им не место. Одиннадцать футовслишком высоко для потолка. Под таким чувствуешь себя потерянным, брошенным. Десять футовслишком высоко. Ей казалось, что ни до чего не дотянуться. Девять футов слишком высоко. Тому, что вызывает приятные чувства, надежному, удобному, сконструированному для жизни, всегда можно придать и приятный вид. Джулия не любила встроенные светильники и лампы с настенным выключателемотсюда бра, люстры и усилие. Ей не нравились потайные удобства: холодильники в стене, шкафчики за зеркалом, телевизоры, убирающиеся за комод.