Кивал князь Никита Иванович, слушая перевод Симеона Полоцкого. Добро говорит Газский митрополит. По службе не раз доводилось князю на допросах бунтовщиков присутствовать, с еретиками тоже разговаривал на допросах, но такого и он ещё не слышал. Верно сказал владыко Паисий, негоже и лаяться с таким...
Поразит тебя Бог за такие дерзкие речи против государя!сказал Никита Иванович, поднимаясь.Коли бы не был ты такого чина, мы бы тебя не отпустили живым.
Дьяк Алмаз Иванов тоже не первый год в царских службах ходил, но и его восхитило, как ловко Одоевский всё дело устроил. Да... Учиться у стариков молод ежи-то надобно. И вовремя ведь со всем делом управились. Сейчас закусить надобно, отдохнуть маленько да по вечернему холодку и в обратный путь двинуться...
После доклада комиссии, разбиравшей Боборыкинское дело, судьба Никона была решена.
И письмо Никона Алексею Михайловичу, в котором пытался отговорить патриарх государя от созыва Собора, ничего не изменило в этом решении. Напрасно Никон пугал государя возможностью скандала, напрасно намекал, что почти все русские иерархи им, Никоном, и поставлены.
«Мню...писал Никон в письме,яко ни один архиерей останется достоин, но вси сами ся постыдят и осудят от святых правил, зряще их».
Алексей Михайлович уже принял решение и менять его не собирался.
Нас винит, а себя правит...только и произнёс он, прочитав послание своего бывшего собинного друга.
3
Всё видит, всё зрит Господь и всё устрояет по воле Своей. И человеку надобно только в смирении принять эту волю Господню и, если угодно будет Господу, прозреть Его неизреченную мудрость.
В последние месяцы Федосья Прокопьевна Морозова много о судьбе своей семьи думала. Необыкновенная поучительность в этой судьбе явлена была.
Немыслимо богат был её деверь Борис Иванович Морозов, воспитатель государя Алексея Михайловича. Щедро его государь награждал, но всё мало боярину Борису было. Двумя руками загребал всё новые и новые богатства. Едва жизни не лишился из-за жадности своей во время соляного бунта, да, слава Богу, государь спас от бунтовщиков, спрятал воспитателя в Кирилло-Белозерском монастыре.
И вот умер Борис Иванович и наследника не оставил. Все богатства брату его, Глебу Ивановичу, отошли. Но и Глеб Иванович, супруг Федосьи Прокопьевны, не намного старшего брата пережил, тоже отдал Богу душу. Остались богатства эти, праведными и неправедными путями добытые, Иванушке, сыну Федосьи Прокопьевны. А ему, сироте, вдвоём с мамкой своей боярыней много ли надобно? Нищим и убогим раздавала Федосья Прокопьевна богатства свои. У кого забраны были, тем и возвращала...
Но об этом она только недавно подумала, а милостыню всегда подавать любила. Потому, видно, и передал ей Господь богатства немыслимые, что любовь к нищей братии Федосья Прокопьевна имела. Воистину уж неизреченная мудрость есть в Промысле Божием...
В последнее время часто об этом боярыня Морозова думала. А подумаешь так и лежишь потом в мягкой и тёплой постели, как будто на четырёх ветрах, отовсюду, со всех сторон, сквозняком тянет.
Так и не удалось после обеда соснуть. Встала Федосья Прокопьевна. Натянула на голое тело власяницу колючую, сверху надела расшитую жемчугом рубаху.
Долго молилась в своей увешанной иконами Крестовой палате. Потом надела чёрный шушун, сразу сделавший её похожей на монахиню, повязала чёрным платком голову и пошла по терему. Из горницы в горницу шла, поднималась по лесенкам, переходя из одних хором в другие. Тихо было в доме, только храпели повсюду домочадцы. Никто ещё не проснулся, кроме боярыни. Никого не будила боярыня. Сладок летом послеобеденный сон, пусть спят... Так и добралась Федосья Прокопьевна до помещений, отведённых семье протопопа Аввакума. Свой ход у протопопа был, но из боярского терема тоже пройти можно было.
И здесь все спали. Спали сыновья Аввакума, спали дочери, спал Фёдор бесноватый, свернувшись клубком на полу. Подёргивал во сне ногою. Позвякивала цепь, которой прикован был к стене. Только Настасья Марковна не спала. Похоже, и не ложилась, бедная. Сидела за столом пустым, кулачки на стол положены, лоб наморщила, губы шевелятся. Не то молитву творит, не то считает чего-то...
Присела рядом боярыня на лавку. Только тут и заметила её протопопица. Хотела встать, да удержала её боярыня.
Ишь ты...сказала, кивая на беспокойно подергивающегося во сне Фёдора.Беси-то и во сне мучат.
Ой, боярыня, мучат...вздохнула Настасья Марковна.Никого, кроме протопопа, не подпускает к себе. Кусается. Протопоп и кормит его.
Сам-то ушедши куда?
Дак к Ртищеву зван. Говоря там... Фёдор Михайлович народ собрал с протопопом о новопечатных книгах поговорить... Не знаю, сколько там толковать будут, или только к ночи вернётся.
Любит Федя разговоры беседовать...с досадой проговорила Федосья Прокопьевна.Совсем этими разговорами протопопа в Москве замучат.
Ай, и не говори, кормилица...не заметив досады в словах боярыни, вздохнула Настасья Марковна.Такие добрые к Петровичу все стали. Царь-то по приезду десять рублей ведь протопопу дал, царица тоже десять, а Фёдор Михайлычтак тот, шиисят рублёв в шапку сунул.
Добрый человек Федя.
Дак как же не добрый-то... Кабы не он да не ты, кормилица, и не знать бы, как в Москве-то жить. В Сибири ведь и коровёнку последние годы держали, да и протопоп иной раз сбродит на рекурыбки принесёт. А в Москве, чай, за все деньги надо. Сегодня смотрела боровичков на зиму купить, дак поверишь ли? Не такие и хорошие, а за тыщу штук полтора рубля просят!
Поджала губы Морозова. Досадно было, что не повидала своего духовного отца. Досадно было разговоры пустые слушать.
Полно тебе, матушка, глупость свою показывать...сказала, нахмурившись.Нешто в моём дому еды тебе не хватает. О спасении души надо думать, а не о земных пустяках...
Прости, боярыня...сказала Настасья Марковна.Сама не знаю, чего нашло. С Фёклой Симеоновной Пашковой сегодня сустретилась, дак вот сердце и не на месте...
Нашла кого бояться...усмехнулась Федосья Прокопьевна.Здесь, матушка, не Сибирь. Здесь Москва всё-таки. Живо убивца вашего приструнят.
Дак приструнили ужо...смахнув слезинку, тихо проговорила Настасья Марковна.Фёкла Симеоновна говорит, что помирает воевода-то...
А плачешь тогда чего? Не он разве протопопа до смерти мучил?
Он, боярыня... Кто же ишо...
И ещё одна слезинка скатилась по щеке.
Вздохнула Морозова. Тоже верно. Хоть и по глупости, а правильно Марковна творит, что о враге своём печалится. Христову заповедь соблюдает. Спросила примирительно:
Где ты встретила-то воеводшу?
Дак на Скород оме...утирая глаза, ответила Настасья Марковна.С прикашщиком своим срубы Фёкла Симеоновна выбирала.
А ты-то...обиженно поджав губы, медленно проговорила Морозова,ты-то, матушка, чего на лесном рынке делала? Это ты деньги, что ль, считала давеча? Дом покупать собираешься? Тесно тебе у меня?! Дак я, матушка, коли так, весь терем тебе оставлю. Ширься тут! А я и в сараечке поживу!
Раскраснелись, заполыхали щёки Морозовой. Сверкнули гневом глаза. Завыл, загремел цепью, прыгая у стены, бесноватый Фёдор. Страшно стало Настасье Марковне. Хотела в ноги боярыне бухнуться, да не сумела из-за стола вылезти. Подкосились ноги. Заливаясь слезами, упала лицом на стол Настасья Марковна, застучала кулачками своими по столу.
Тяже-о-лая я, боярыня!подвывая и путаясь в словах, закричала она.Тяжо-о-лая опять... Думала, хоть этого в своём углу родить ребёночка... А-а-а! Двадцать ведь лет уже, как гоняют нас... Своего угла нигде не было-о!
Схлынул гнев в Морозовой. Растерянно смотрела она на уткнувшуюся лицом в стол протопопицу, которая всё колотила и колотила кулаками по столу, и медленная бледность заливала лицо боярыни.
Матушка... Матушка...тихо бормотала она.Полно, матушка... Полно тебе...
Но пропадали её слова в вое Настасьи Марковны, в громыхании цепи.
Полно... Полно... Матушка...пятилась, отступая, Морозова.Полно уж... Полно тебе...
И тут и попалась она к бесноватому в руки.
Ямина-а-а!страшно завопил он.Я-мина-а слиз-ка-я-я! Мокреть!
Вскрикнула Морозова. Рванулась из цепких рук безумного. Но успел тот ухватить за пришитый сзади рукав шушуна, снова притянул боярыню.
Страшно глянул прямо в глаза, словно в бездну куда-то повалилась боярыня.
Слава Богу, подоспели Иван да Прокопий. Давно уже проснулись они от голосов, да боялись показать, что проснулись. А сейчас, когда помощь потребовалась, мигом подоспели Аввакумовичи. Отбили Федосью Прокопьевну у бесноватого Фёдора, только рукав шушуна и оторвал несчастный.
Поддерживая за руки, усадили было обессилевшую боярыню на лавку, да вскочила та, побежала к себе, слыша, как сзади:
Я-ямина! Я-мина!гремя цепью, беснуется Фёдор.Болоты горят кругом! До дна, насквозь прогорают! До самого того света! А в яме-то мокреть! Мокреть в ямине-е!
Весь терем поднял на ноги этот страшный крик.
4
Образован, умён и расчётлив был Панталеон Лигарид. Когда уезжал сюда, немногие люди в Ватикане верили в успех его предприятия. Сколько уже попыток было подчинить Русь папскому престолу и чем кончались они?
Московского митрополита Исидора, подписавшего унию, объявили в Москве «злым прелестником» и низвергли с престола. Василию Третьему сулили митрополита Московского патриархом сделать, каков раньше был Константинопольский, а самого государя короновать христианским царём... Отказался царь Василий... Католического царя Григория Отрепьева удалось посадить на царский престол и что? Всё равно ведь и в страшные годы Смуты отвергла Русь и унию, и католичество.
Велики ли сейчас шансы на успех? Сомнительно... Но предложения Лигарида не отвергли иезуиты. Как говорится, и небывалое бывает. Грех не воспользоваться предоставившимся шансом. Что там успеет Лигариддело другое, а всё одно попробовать можно.
И нехотя соглашались, но предприятие готовили тщательно. Немалые силы были задействованы, чтобы обеспечить успех Лигарида. Поэтому-то и не беспокоился сейчас Газский митрополит за результат посольства Мелетия. Не во всех патриархах, конечно, уверенность имеется, но и возле своенравных патриархов свои люди у иезуитов есть. Они и сумеют помочь Мелетию. Тут можно не беспокоиться. Это их работа. А его, Лигарида, заботы здесь, в Москве. С Божией помощью многого уже достиг он. Государь теперь не решает без Лигарида ни одного вопроса церковной жизни, везде его совета спрашивает. Это хорошо. Должны привыкать русские архиереи, что он, Лигарид, и возглавляет Русскую Церковь. Конечно, никто ещё и не прикидывает, каким патриархом будет Лигарид. Сама мысль о Лигариде-патриархе дикой показалась бы сейчас русским. Но им и не надо думать. Если прежде времени заронить мысль, легко погубить её... Мысль эта сама явится всем, когда на Вселенском Соборе увидят Лигарида сидящим выше патриархов.
И уже продумано было, как достичь этого. Уже лежали в тайнике у Лигарида патриаршие грамоты, доверяющие ему заместить на Соборе патриархов, которые не смогут прибыть на Собор. Подписи под грамотами, правда, поддельные, но что за беда? Всё равно не позволит турецкий султан, даже если бы и захотел этого Константинопольский патриарх, поехать владыке в Москву. И посольство своё отправить тоже не позволит. Так что, кроме Лигарида, никого не будет у патриарха в Москве, не из кого выбирать. И русским архиереям, уже свыкшимся с мыслью, что Лигарид управляет Русской Церковью, привыкнувшим во время Собора видеть его выше всех патриархов, тоже не из кого выбирать будет. Тогда мысль о патриархе Лигариде сама явится во всей очевидности и неопровержимости. А пока не нужно, не нужно спешить прежде времени.
Поэтому-то и насторожило Лигарида появление Арсена. Всегда неприятно встречаться с человеком, которого ты уже уничтожил...
Вообще-то против Арсена ничего не имел Лигарид, когда внушал патриарху Паисию объявить о мусульманстве Арсена. Лишь поручение наказать отступника исполнял тогда... И не об Арсене думал, а о исполнении приказа Ордена...
По-своему Лигарид даже порадовался, что удалось тому вернуться с Соловков, даже попросил тогда Арсена похлопотать за него перед Никоном...
Но всё это добродушное отношение Лигарида к Арсену там осталось, за границами Московского государства. Когда здесь, в Москве, под благословение подошёл Арсен, уже и тогда Лигарид почувствовал тревогу. Ни к чему это было... Когда же Арсен явился с грамотой от патриарха Никона, когда увидел Лигарид, что разгаданы все его планы, пришла пора действовать.
Слава Богу, и тут удалось избежать опасности. Теперь Арсен снова заперт на Соловках, где и назначено было ему руководителями Ордена сгнить. Исполнилось то, чему назначено было исполниться... Лигариду же донос на Арсена, как и тогда у патриарха Паисия, только на пользу пошёл, только укрепил его положение. Многие знатные и влиятельные бояре только сейчас и поверили, что он настоящий враг Никону и будет биться с ним до конца. Что же... Это хорошо. Это правильно. Союзники Лигариду нужны. Теперь, когда всё заметнее его влияние в управлении Русской Церковью, обвинения не заставят себя ждать...
Неприятный сон приснился сегодня Лигариду. Снилось, что снова стоит в храме Гроба Господня и посвящают его в митрополиты. И вот приносят изображение города, вставшего на семи холмах с парящим над городом двуглавым орлом, и Лигарид должен кинуть это изображение оземь... А тут и викарий папский в храме и с ужасом, как все простодушные люди, смотрит на Лигарида.
Это не Рим!сказал во сне Лигарид викарию.Это Москва!
И бросил изображение оземь.
Проснувшись, долго думал, что бы мог означать сон, пытался вспомнить, как отреагировал в его сне на эти словаудачное всё-таки нашлось объяснение!покойный патриарх Паисий. Но так и не вспомнил, в памяти только лицо викария папского осталось...
Так и не разгадав сна, поднялся Лигарид.
Бедно жил «будущий патриарх». Для «Жития» это, конечно, хорошо, но надобно и сейчас о хлебе насущном думать. Папского пенсиона, хотя и увеличили его, не хватало уже. А московская щедрость, где она? Сколько слышал Лигарид рассказов про щедрость московитов, но воочию увидеть её пока не удавалось. Крохами приходилось тянуть.
Выпросил архиерейские одежды, саккос и митру. Шубу соболью выпросил. Денег же давали мало. Особую челобитную пришлось писать, чтоб пожаловали карету и лошадей с новыми шлеями, потому что старые совсем сгнили. Ещё в одной челобитной попросил обменять двести пятьдесят медных рублей, которые якобы хранились у его дьякона Агафангела, на серебряные.
Сколько ума, сколько изобретательности тратил он, а что получал взамен? Всё те же крохи...
Вздыхал тяжело Паисий Лигарид, пока новую челобитную диктовал писцу:
Великому государю бьёт челом Газский митрополит Паисий. Хотел я купить соболей и послать в свою митрополию, и пришёл ко мне Юрья-гречанин, взял денег, двести рублей серебряных, обещал принесть соболей и до сих пор ни соболей, ни денег не принашивал. Пожалуй, великий государь, вели Юрью сыскать и соболи или деньги принесть.
Покосился на иконы митрополит, вздохнул тяжело. Видит Бог, как тяжко ему Юрьев-гречанинов придумывать, а иначе как же? Нет другого пути... Для того чтобы патриархом стать, деньги, деньги и ещё деньги нужны. Но не понимают этого отцы-иезуиты. Мало денег везут.
Кой-какой доход приносило посредничество. За невеликое вознаграждение в размере половины долга помогал через государя Паисий взыскивать греческим купцам со своих должников, но тоже ведь много ль на этом заработаешь?
Надумал было Лигарид наладиться брать взятки с приезжих греков, да тоже не получилось с взятками. Только чуть не погорели...
Архиепископ Никольского Мутьянского монастыря архимандрит Христофор, которого Агафангел немного потрясти хотел, взятку давать отказался. Был Христофор племянником Александрийского патриарха Паисия и надеялся, что родство защитит его. Агафангел тогда украл у Христофора ценности, а по Москве распустил слух, что Христофор не настоящий архимандрит. Но Христофор не испугался. Пожаловался в Посольский приказ. Дурной оборот дело приобрело. В Посольском приказе по доносу Христофора начали расследование, и у Лигарида потребовали объяснений. Он отперся, но без его дозволения был сделан досмотр жилища, и украденную коробку с ценностями нашли. Но и этим дело не кончилось, начал Христофор лгать, будто из коробки часть соболей и всё золото похищено, а ещё перстень пропал.