Не погубит! решительно заявил Торквемада, в сердцах крепко выругавшись и топнув ногой.
Но что можем мы, смертные, против предначертаний всевышнего?
К дьяволу ваши предчертания и! (Последние слова ростовщика мы воспроизвести не осмеливаемся.) Дамы выиграют тяжбу!
О, я не сомневаюсь! Однако кто поручится, что мы доживем до справедливого решения? Я, конечно, уповаю на правосудие Государственного совета, но пока суд да деловремя идет, денежки тают, и останутся наши дамы ни с чем.
Не останутся.
Как? Вы
Да, я. Смелее вперед, говорю я вам. Отступиться! Этого только не хватало!
Ваши слова меняют дело. Но уточним: вы
Я, сеньор, я, Франсиско Торквемада, приказываю и повелеваю судиться! За чем дело стало? Нужен известный адвокат? Нанять его! Еще за чем остановка? Поднять ворох гербовой бумаги? Подать сюда весь архив! И не заикайтесь на попятный идти! Нечего тогда было и ввязываться. Ведь права наши бесспорные? А коли таксам дьявол нам не помеха.
Отлично Ваши слова вселяют в меня надежду, сказал Доносо, хватая друга за локоть: в пылу спора тот едва «е угодил под колеса экипажей, кативших из Ретиро.
Они продолжали прогулку по проспекту Аточа и вышли на Прадо. Вечерело. Фонарщики зажигали газовые фонари, скромные пешеходы и сеньоры в каретахвсе спешили домой в предвкушении ужина. Вдали, у музея, залитый огнями Прадо казался светящимся муравейником. Нашим героям ударил в нос запах жареного оливкового масла: был канун святого Хуана. На улицах уже начиналась предпраздничная сутолока, и, спасаясь от нее, почтенные друзья свернули на улицу Каррера де Сан Херонимо, без устали толкуя все о том же. Время от времени они останавливались, увлеченные обсуждением вопроса.
У мраморных львов Конгресса Доносо сказал:Договорились, сеньор Франсиско. Разрешите мне высказать вам мое восхищение Да, я восхищен вашим редким бескорыстием, больше того, осмелюсь сказатьвашей самоотверженностью Это ли не величайшая жертвапойти на огромные расходы безо всякой для себя выгоды? Я даже скажу вам, простите за откровенность, не по душе это мне, нет, не по душе. (Торквемада не проронил ни слова) Так вот, не нравится мне ваша чрезмерная скромность. Цены вы себе не знаете. Считаете, что с вас и благодарности довольно, а ведь, по правде говоря, вознаграждение никак не соответствует услуге. Не подумайте, что я такой уж матерьялист Мне просто больно видеть, как низко вы себя цените
Дон Франсиско по-прежнему молчал, словно набрал в рот воды. Опустив глаза, он, казалось, изучал трещины в плитах тротуара. Тогда Доносо решил объясниться напрямик. Завернув за угол улицы Седасерос, он круто остановился и сразу раскрыл свои карты:
Ну же, полно в прятки играть, сеньор дон Франсиско! Чего ради таить намерения, ясные как божий день? Ведь я о ваших чувствах догадываюсь. Хотите, выложу вам, что у вас на душе?
Что же?
С тех пор как я имел честь беседовать с вами об одном щекотливом предмете Словом, о желательности вашей женитьбы Признайтесь, мысль о браке не оставляет вас в покое. Не правда ли, вы думаете о моих словах и днем и ночью?
Чистейшая правда.
Думаете, отлично. Но ваша необычайная скромность мешает вам решиться Вы мните себя недостойным, в то время как заслуживаете всяческого счастья, Теперь же, когда мы ставим вопрос о продолжении процесса и вы намерены оказать этой семье неоценимую услугу, щепетильность и вовсе одолела вас. Раньше вы колебались, а теперь стесняетесь во сто крат больше и терзаете себя вот какими доводами (софизмами чистейшей воды): «Я недостоин претендовать et cetera. Оказав им благодеяние, я просто не смею мечтать о браке, Они сами, да и все люди сочтут, что я продаю свои милости et cetera Что я покупаю их согласие et cetera» Так или не так думает мой друг Торквемада?
Доподлинно так.
Но ведь это же величайшая глупость, дорогой дон Франсиско! Вы приносите благороднейшие чувства в жертву ложно понимаемой деликатности.
Доносо говорил с таким жаром, что Торквемада, расчувствовавшись, чуть было не прослезился:
Вот что Скажу вам Уж я таков Всегда мне не по душе было заноситься, выше положенного метить Верно, я богат, но
Но что же?
Да нет, я ничего, вы продолжайте
Знаю ведь я, чего вы опасаетесь. Вас пугает разница в воспитании и общественном положении, дворянский герб А ведь все это в наше время пустой звук! Вы, верно, вбили себе в голову, что вас отвергнут?
Да, сеньор. А ваш покорный слуга, даром что из простого теста и не дока по части светскостинекогда ему было тонкостям обучаться, унижать себя никому не позволит, черт побери!
Еще больше смущает вас бедственное положение дам. «Пусть не думают, что я случаем пользуюсь», вот что вы твердите себе мысленно.
Как в воду глядели, дон Хосе Словно вы забрались ко мне в душу и осветили все ее закоулки да софизмы.
Они подходили уже к Пуэрта дель Соль, где им предстояло расстаться: Доносо жил близ монастыря Санта-Крус, а путь Торквемады лежал по улице Пресиадос. Пора было кончать разговор: у обоих от голода сосало под ложечкой и мысли невольно обращались к гороховому супу.
Мне нет нужды сообщать вам, заключил Доносо, что как тогда, так и сейчас я говорил по личной инициативе. Ни разу, верьте мне, ни разу вопрос этот не вставал между мной и сеньорами Но осмелюсь вам напомнить, что покойная донья Лупецарство ей небесное! также лелеяла план такого брака.
Вот именно лелеяла, подхватил дон Франсиско, очарованный выражением лелеять план.
Кое-чем она со мной поделилась.
И со мной. В день кончины она меня чуть с ума не свела.
Да, она прямо помешалась на этом. Насколько мне известно, она наказала сеньорам
Которые тогда еще не знали меня
Ну да, ни они не знали, ни я. Но теперь, когда мы познакомились, я осмелюсь, дорогой дон Франсиско
Что такое?
Осмелюсь предложить вампоручите дело мне. Верите ли вы, что я буду умелым посредником?
Да лучше и не придумаешь!
Я сумею пощадить самолюбие обеих сторон и в случае согласия и в случае отказа. Ничье достоинство не пострадает.
Какие могут быть сомнения!
Раз так, не о чем больше и толковать. Прощайте, а то уже поздно.
Собеседники дружески распрощались, но не успел Доносо скрыться из виду, как в душу дона Франсиско, остановившегося в замешательстве у здания Министерства внутренних дел, вкралось отчаянное сомнение Он хотел было окликнуть друга, но тот уже затерялся в толпе. Процентщик схватился за голову; его, точно молния, пронзил вдруг вопрос: «На которой из двух?» Ведь Доносо все время говорил во множественном числесеньоры! Уж не задумал ли он женить его сразу на обеих? Дьявол! Да тут кто хочешь с ума спятит Наконец Торквемада решительно ринулся в людской водоворот Пуэрта дель Соль; протискиваясь в толпе пешеходов и устремляясь через трамвайные пути, он не переставал мысленно вопрошать сфинкса своей судьбы: «На которой, чтоб их, на которой же?..»
Глава 16
В тот вечер у Торквемады не хватило духу нанести визит сеньорам дель Агила; вдруг лукавый попутает дона Хосе, и он поставит вопрос прямое гостиной, в присутствии дам? Под какой стол или кресло залезать тогда дону Франсиско? Не от смущения, нет; теперь, после разговора с Доносо, он знает, что он ничуть не хуже других. В самом деле, разве деньги, обеспеченность не имеют веса в обществе? Разве нельзя темное происхождение покрыть блеском позолоты? По крайнем мере они с Доносо сошлись на том, что туго набитая мошна еще поспорит со знатностью. Уж не происходят ли сеньориты дель Агила по прямой линии от вавилонского царя? А коли такпусть себе при нем и остаются! Ведь сейчас-то у них ни гроша в кармане, впору с сумой идти. Единственное их достояниеэтот, как сказали бы умные люди, мифический процесс: когда-то еще дело решитсяпосле дождичка в четверг! Значит, нечего на кофейной гуще гадать да прибедняться! Барышням плясать бы надо от радости: ведь такие, как он, на полу не валяются На что им еще надеяться, спрашивается? Может, китайский принц явится просить руки седеющей Круситы или Фиделиты, что стачивает свои зубки о картофельную шелуху? Словом, мало-помалу скряга узнавал себе цену! Долой скромничанье, долой стеснительность! Что языком он болтать не горазд и боится ляпнуть глупость, над которой посмеются? Небось не посмеются! Недаром он усердно запоминает ученые слова и теперь может почем зря ими сыпать. Хваля что-нибудь, он весьма кстати вставляет: превосходит всякую меру, а при случае даже скажет: «Будь я членом парламента, никто не сравнялся бы со мной в искусстве ставить точки над i». Впрочем, если б он и не обладал этими познаниями, черт побери, то разве его деловая сметка, его чудесная способность выжимать деньги даже из камня, его бережливость, степенный и положительный характерразве все это ничего не стоит? А ну, пусть найдут у него хоть один-единственный порок: он не пьяница, не игрок, не распутник, он даже такого невинного удовольствия, как табак курить, и то себе не позволяет! А раз так, за что же отвергать его? Напротив, света, верно, невзвидят от радости, с распростертыми объятиями встретят, точно спасителя нашего Иисуса Христа
Рассуждая таким образом, ростовщик успокоился, преисполненный самодовольства и веры в себя. Но тут снова выплыло проклятое сомнение: «На которой, господи, на которой?»
Поутру он чуть было не отправил дону Хосе письмецо с мольбой рассеять досадную неизвестность, но потом рассудил, что положение и так не замедлит проясниться. Удивленные отсутствием своего постоянного гостя, сеньоры дель Агила прислали справиться о его здоровье, так что ему волей-неволей придется идти к ним сегодня вечером. Он теперь скорее желал, чем боялся встречи. К дьяволу сомнения и страхи! Каков он есть, таков есть. А оттолкнутим же хуже. Как благородством ни кичись, а надо понимать, что его не сравнишь с первым встречным. В наше время жеманиться да привередничать не приходится. За примером недалеко ходить: монархия мирно уживается с демократией, и обе преспокойно уселись за общий стол представительного правления. Не подходит пример? Что ж, другой возьмем. Аристократия, как старое засохшее дерево, никуда не годится без прививки (в значении удобрения) разбогатевшими выходцами из народа. И каких только чудес не навидался мир за последние четверть века! Мало ли бывших старьевщиков, продавцов фасоли и трески разъезжают теперь по Мадриду в собственных колясках? А среди пожизненных сенаторов, среди членов правления Испанского банка не найдется разве таких, что в детстве бегали с продранными локтями и голодали, копя деньги на альпаргаты? Вот к этому элементу он и принадлежит; еще один пример народного пота, оплодотворяющего
Закончить фразу Торквемада не сумел. Впрочем, в это время он уже взбирался по лестнице в квартиру своих приятельниц, он мог бы сказатьсвоих жен, ибо в, разгоряченном воображении невольно предлагал руку обеим дамам, не в состоянии сообразить, которая же его выберет. Ему отворила Крус и провела его в залу, желая, видимо, поговорить с ним наедине. «В залу упрятала, подумал Торквемада. Видать, сообщениями пахнет. И чем еще дело кончитсябабушка надвое гадала».
Крус перенесла в залу лампу из маленькой гостиной, где они обычно собирались вечерами, и с холодной учтивостью действительно сообщила ему, что сеньор Доносо говорил с ними (опять во множественном числе!) о предмете, коего важность они так же не склонны преуменьшать, как и сеньор Торквемада. Они считают для себя большой честью подобное намерение Ведь пока это лишь намерение, предложение последует потом Большой честью, разумеется, об этом нечего и говорить. Они от души признательны за проявленное их благородным другом великодушие (великодушие, не как-нибудь!), ценят его благороднейшие чувства (прямо тошнит от благородства!), воздают им должное Но дать сразу окончательный ответ не легко: должно пройти время, нужно обстоятельно обдумать и взвесить столь серьезный шаг, как того требует достоинство всех
Дон Франсиско отвечал обрывками сбивчивых фраз, почти не касаясь сути дела. Он лелеет мысль, что Свои суждения он высказал сеньору Доносо из жалости Нет, не из жалости, а побуждаемый благороднейшими чувствами (тьфу, черт, опять благороднейшими!) Его стремление быть полезным сеньорам дель Агила превосходит всякую меру Пусть обдумывают сколько хотяткак говорится, семь раз отмерь, один раз отрежь, он и сам воздерживается от опрометчивых поступков Человек он положительный и в ответственных случаях продвигается всегда не спеша, со всяческой осторожностью
Беседа длилась недолго. Крус вышла, оставив гостя на некоторое время в одиночестве. Торквемада в волнении ходил из угла в угол по тесной комнате, вновь жестоко терзаемый все тем же сомнением, котороеи он это чувствовалоборачивалось уже комической стороной, комической до неприличия, как в фарсе. Наткнувшись на зеркало, отразившее его лицо, скряга обрушился на самого себя с яростной бранью: «Осел ты! Не знаешь до сих пор, на которой Спроси, старый тюфяк, спроси, смешно тебе этого не знать! Но ведь и спрашиватьтоже черт знает какая нелепость, чтоб их!..»
Появление сеньора Доносо положило конец этим безмолвным суждениям. Перешли в маленькую гостиную. Дамы уселись близ лампы, дон Франсискорядом со слепым, а Доносонесколько поодаль в мягкое кресло, откуда он мог, как с трибуны, вещать с еще большей торжественностью. Торквемада, избавившись от страха, решил, если ему подпустят шпильку, выпалить прямо в лицо благородному обществу: «А ну, сеньоры мои, выкладывайте, на которой же из вас я женюсь!» Но ему не довелось отличиться: никто даже отдаленно не намекнул на щекотливое обстоятельство, и сколько ни вглядывался скряга в лица обеих дам, он не уловил на них и тени волнения. Удивительное дело! Казалось бы естественно быть взволнованной той, которая Крус была всего лишь немногим оживленнее обычного, Фиделябыть может, чуточку бледнее. Как всегда любезные, обе дамы не сказали новоявленному жениху ничего из ряда вон выходящего, и ему оставалось заключить, что либо им в высшей степени наплевать на замужество, либо они слишком хорошо умеют скрывать свои чувства. Зато от дона Франсиско не укрылось, что из Рафаэля за весь вечер невозможно было вытянуть ни слова. Почему он так мрачен и замкнут? Связана ли этакак бишь ее? ага, эта позиция с предполагаемым браком? Навряд ли, скорее всего сестрицы ничего ему не сказали
Итак, поведение сестер дель Агила ничем не отличалось от обычного: предупредительная и слегка надменная Крус, сеньора высшей марки; Фидела, более непринужденная и доступная в обращении, более живая, веселая и подвижная Но Торквемаде, нервы и мозг которого обуревала материя сватовства, они показались в этот вечер двумя иероглифами, один темнее и загадочнее другого. Ему уже невмоготу были все эти рассусоливания, чинно поджатые губы, от которых веет холодным безразличием И как только им не надоест твердить пустые, бесцветные слова, ничего не говорящие ни уму, ни сердцу! Он с нетерпением ожидал конца беседы, чтобы сразу же выйти и облегчить душу перед доном Хосе. Слава богу, наконец-то! «Покойной ночи Будьте здоровы» По лестнице Торквемада и Доносо шли молча: сеньоры светили им сверху, и говорить было опасно. Но едва очутившись на улице, скряга весь ощетинился и в ярости обрушился на своего спутника; подлинная грубая натура Душегуба прорвалась, как сквозь накладные румяна, сквозь фальшивый лоск благоприобретенных манер.
Угодно вам сказать мне, что это за окаянная комедия?
Но, дон Франсиско
Чтоб мне сквозь землю провалиться! Раз они не противкакого еще дьявола ломаться да чваниться? Не хотят даже виду подать, а самих небось так и распирает от радости!
Но, дон Франсиско
А пуще всего меня бесит Скажите мне немедленно, на которой из двух я женюсь? Черт меня побери, если я это понимаю, гром и молния!
Спокойнее, дорогой дон Франсиско. И знайте, во-первых, что я не стану вести никаких переговоров, если
Хватит с меня ваших первых да сладких! Я ими по горло сыт, пропади они пропадом Я желаю сию минутузнать
На которой?
Да, на которой, сто тысяч чертей и дьяволов!
Видите ли Я и сам еще хорошенько не знаю. Мы подошли теперь к самой щекотливой стороне Словом, если вы не подтверждаете моих полномочий и не согласны терпеливо и спокойно ожидать исхода переговоров, я подаю в отставку. Потрудитесь назначить другого посла или (Доносо решил обратить все в шутку) или обращайтесь непосредственно к заинтересованной державе.
Катитесь вы с вашей державой! Я думал да что там чего уж прЧэще, кажется (Торквемада понемногу отходил.) Прежде всего надо знать, к какой ветке тебя привяжут
Не могу вам покамест ничего сообщить по этому частному поводу, хоть первый охотно признаю всю его важность.
Ишь чем обрадовали! Вы бы должны понимать, что я прав до известной степени. Другой бы при прочих, равных обстоятельствах
Видя, что скряга вновь прибегнул к личине благовоспитанности, Доносо счел его побежденным и решил окончательно скрутить:
Повторяю, если вас не устраивает мое посредничество, я слагаю с себя полномочия. Примите мою отставку.
О нет, нет Не принимаю, ни в коем случае, чтоб ее! Возьмите ее назад, умоляю!
Ну что ж, назад так назад! (С этими словами Доносо дружески хлопнул процентщика по плечу.)