То, что тебе причитается, центурион Макрон, ты получишь сполна. Даю тебе в этом свое слово.
Прошу простить, господин военачальник, но мне за мою достаточно долгую жизнь много кто давал слово, только они так и оставались словами.
Бурр грозно свел брови к переносице.
Ты сомневаешься в моей порядочности, центурион?
Вовсе нет, господин. Я говорю только о тех, кто подводил меня ранее. Тебя я для вынесения суждения знаю слишком мало.
Тогда что, ты позволяешь себе усомниться в слове императорского двора?
Осторожней, Макрон, прошипел снизу Катон. Заклинаю тебя богами.
Его товарищ после вдумчивой паузы продолжил:
Сомневаюсь ли я в слове императора? Конечно же, нет. Неронимператор, и если он лично ручается в выдаче нам награды, то я ему поверю. Иное дело, если мне приходится полагаться на слово кого-нибудь из его советников, вроде Палласа. Тогда, прошу меня простить, я сильно сомневаюсь в их честности. Эти прохиндеи известны мне не понаслышке. Эти скользкие греки-вольноотпущенники все как один себе на уме и не побрезгуют даже монетами, уворованными с глаз своих почивших матерей. Поэтому, господин военачальник, не откажи нам в ответе: обещание выдать долю исходит напрямую от самого императора или все-таки нет?
Бурр, сцепив у себя за спиной ладони, выпрямился во весь свой рост.
Императорособа очень занятая. На его плечах лежит вес всей империи, к тому же ему нынче приходится осваиваться с тяготами государственного правления. Тем не менее я уверен, что он обратит свое благосклонное внимание на этот вопрос, как только возникнет такая возможность. И вы получите то, что вам всем причитается, как и другие когорты, которые уже успели это сделать.
То есть все-таки нет?
Кое-кто из офицеров не смог сдержать смех; другие, наоборот, взроптали, и в их голосах безошибочно слышалось негодование. Старший военачальник, побледнев лицом, вдруг разразился на весь зал криком:
Тихо! Вы двое, а ну сесть, сейчас же!
Макрон и второй центурион опустились на скамьи, а остальные под суровым взглядом Бурра смолкли.
Вы смеете усомниться в слове вашего старшего офицера? Смеете подвергать сомнению слово императорского двора? Да вы кто такие, Гадес вас забери? Мыпреторианская гвардия, самая мощная во всей империи! Наш священный долг подчиняться и оберегать императора с его семейством. Такова клятва верности, которую мы повторяем в начале каждого года и в начале каждого нового правления. Пытать меня каверзными вопросами вам не по чину, и не в нашем праве спрашивать тех, кто поставлен выше нас богами. Если мне сказано, что свою долю вы получите, то у меня есть полная уверенность, что так оно и произойдет. И у вас она должна быть. Всё, кончен разговор.
Выпятив подбородок, он вызывающе оглядел зал.
Завтра здесь на принятии присяги будет сам император Нерон. Необходимо, чтобы каждый солдат выглядел безукоризненно. Доспехи должны сиять, как солнце. Горе тому, кто из-за своей неряшливости подведет гвардию! Месяц работ на половине жалованья. То же самое и офицерам. А если я еще хоть раз услышу жалобы насчет выплаты или какие-нибудь сомнения в моей честности, а уж тем более что-нибудь в адрес императорского двора, яйца того негодяя мне подадут в жареном виде на завтрак. Ну, а тот, кому достанет глупости и дерзости усомниться в чести императора, будет распят прилюдно на военном плацу. Вот за это я вам ручаюсь со всей твердостью, которую вы требуете от меня. Боги мне свидетели. Разойтись!
Тотчас заскрипели скамьи, зашелестели подошвы и зажужжали разговоры; офицерское собрание постепенно потекло к выходу из зала, в атриум штабного здания.
Ну ты молодец, сказал вполголоса товарищу Катон. Так настроить против себя старшего по чинуэто надо уметь
А я что? Я лишь сказал то, что все и так думают.
Иногда бывают причины, по которым все о чем-то думают, но никто не произносит этого вслух. Во всяком случае, открыто и прилюдно.
Макрон покачал головой.
Знаешь ли, Катон Мы с тобой наконец получили столь желаемое для нас назначение. Лучше, чем в преторианскую гвардию, назначений не бывает. И мы заслужили это стократ. Особенно после того, через что прошли в Испании. Почему это мы должны сидеть несолоно хлебавши, в то время как эти бездельники в Риме набили себе мошну и пальцем не пошевелив?
Ты же слышал: мы все получим.
В самом деле? Ты действительно в это веришь? Макрон вздохнул. А вот янет. Пока не почувствую это серебро пальцами, на ощупь. И возьму на себя смелость сказать: то же самое чувствуют все или почти все в этом зале. Не говоря уже о тех, кто побывал в Испании. Помимо, само собой, тех ублюдков, что все то время отсиживались в Риме. Эти набили себе кошельки и живут ни в чем себе не отказывая. Пьют-едят в лучших тавернах, ублажают себя в лучших лупанариях Рима
Центурион Макрон? послышалось за спиной.
Обернувшись, они увидели центуриона другой когорты. Уже не молод, жесткие курчавые волосы тронуты сединой. Лицо в шрамах, на правом глазу повязка. Кивнув в знак приветствия, он протянул Макрону руку для пожатия.
Центурион Аппий. Хотел лишь поблагодарить тебя за твои слова. Именно их и должен был услышать этот спесивый выскочка Бурр.
Выскочка? Катон приподнял бровь.
Именно. Дорогу себе он вымостил не воинской доблестью и даже не благородным происхождением. Нынче все решают деньги и связи.
Прежде Катон уже встречался с подобной предвзятостью. Удивительно, но солдаты в большинстве своем предпочитали служить под началом людей с благородным происхождением, чем тех, кто просто совершал благородные поступки. Бурр, похоже, являлся не тем и не другим, а потому был вдвойне презираем ветеранами, которыми командовал. Тем не менее он был старшим преторианским префектом, а значит, командовал всем лагерем, и долгом каждого офицера и солдата было почитать егоесли не как человека, то, во всяком случае, за его чин.
Центурион Аппий, сказал Катон, мы здесь люди новые, а потому и суждение о Бурре составим сами.
Разумеется, господин префект.
Центурион понял, что переступил некую грань откровенности, за которую переступать нельзя, а потому спешно принял строго-деловитый вид.
И все равно для меня будет честью служить с вами, префект Катон и центурион Макрон.
После обмена приветствиями Аппий повернулся и зашагал из зала в атриум. Катон с Макроном вышли туда в числе последних. Из высоких потолочных окон струился свет погожего дня. Заходя в столп такого света, префект моргнул и словно по новой оглядел бахрому своей растрепавшейся туники, ржавчину на нагруднике, треснутую кожу мечевого пояса. Поход в Испанию выдался отнюдь не прогулкой.
Второй когорте сидеть сегодня не придется, да и вечером тоже. Иначе на завтрашнем параде орлами нам не смотреться, добавил Макрон, довольно блестя глазами при мысли о смотре экипировки, который он задаст своим гвардейцам. Господин префект, прошу не волноваться. Завтра будем выглядеть так, будто два месяца только тем и занимались, что готовили себя к параду. И да спасут боги тех, кто вдруг заставит нас краснеть за себя. Потому что я никаких оплошностей не допущу, будь они неладны!
Глава 8
Метелл указал на стопку вощеных дощечек у Катона на столе.
Численный состав восполняется, господин префект. Имена убитых я указал, а завещания вон там, в сундучке возле стола. Подготовить их не успели всего несколько человек. Их имена на верхней дощечке.
Взгляд Катона переместился на лежащие в сундуке свитки с печатью сигнифера когорты, который также выполнял обязанности казначея и помогал в составлении завещаний, заверяя их и отвечая за надлежащее хранение.
Хорошо, опцион. Сейчас отправляйся готовить к параду экипировку. Как управишься, займись моей. Достань лучшую из моих запасных туник. Посмотри, чтобы на ней не было дырок и пятен. Где нужно заштопай, где нужно почисть. Всё, ступай.
Слушаюсь.
Метелл отсалютовал и вышел из таблинума, прикрыв за собой дверь. Прежде чем сесть за стол, Катон некоторое время стоял в нерешительности. Сколько же здесь завещаний Сколько людей полегло в Испании Их численность была несоразмерна с вражеской, и иногда казалось, что поражение и смерть неминуемы. Если правда то, что удача благоволит храбрым, то они с Макроном, должно быть, одни из самых храбрых во всем войске. Хотя особой отваги за собой Катон не подмечал. Видимо, это просто слепая удача в том, что он дожил и дослужился до своего нынешнего ранга. Один неверный шаг в ту или иную сторонуи его легко могли сразить брошенный дротик, стрела или пущенный из пращи камень. Или крушащий удар меча или палицы. Конечно, выходить из сражения невредимым получалось не всегда. Вон сколько ран на Макроне, а у него самого жесткий белый рубец вдоль лба, возле носа и через щеку. Хотя везение вечным не бывает. Настанет день, и он, или Макрон, или же они оба погибнут в битве. А может, их скосит еще один из всегдашних губителей солдатхворь, голод или несчастный случай
Катон подошел к жаровне и сунул в пламя еще два полена. Дневной свет еще продержится несколько часов, так что работать можно при свете из открытого окна, пускай даже в комнату проникает холодный воздух. Ну, а с сумерками окна нужно будет закрыть и продолжить работу при свете светильников, стоящих возле стола на ножке.
Со вздохом сев на стул, префект занялся подсчетом численного состава. В Испании когорта лишилась двоих центурионов, места которых пока занимали опционы. Из пятисот солдат, ординарцев и погонщиков мулов, вышедших в поход, две с лишним сотни полегли в боях, но этим дело не закончилось: дальше шла постепенная, день за днем, убыль из-за умирающих от ран на обратном пути. Полностью численность когорты восстановится не сразу. В желающих отбоя не будет, так как условия службы и оплата в преторианской гвардии несравнимы ни с кем. Но при отборе пойдет отсев по силе и росту, а за нимипо итогам личной беседы. Некоторое число поступит в гвардию из легионов, как награда за примерную службу.
Последниеветераны с безупречными послужными спискамибудут ценным приобретением для Второй когорты. Это так. Но получается, что в таком случае верных и ценных служак лишатся легионы, что тоже не очень хорошо. Забирать толковых людей из легионов, защищающих границы империи, и пополнять ими преторианскую гвардию, где им вряд ли доведется в полной мере проявить свои навыки и опыт, разумно ли это? Но так уж устроена армия. Есть в ней вещи, не подвластные здравому рассудку, и бороться с этим бесполезно.
После ознакомления с численным составом Катон пометил несколько имен, вроде как подходящих для замены двух утраченных центурионов. В испанском походе отличились двое опционов, Игнаций и Николаос. Первый перед походом был только-только произведен в чин, но уже успел проявить себя прирожденным, любимым солдатами командиром, и Катон с удовольствием готов был снова его повысить. Кто-нибудь из бывалых, возможно, заворчит, но Игнаций быстро сообразит, как это ворчание унять. Второй опцион, Николаос, службу осваивал постепенно, обстоятельно, но оба, бесспорно, достойно пополнят ряды центурионов когорты. Что, стало быть, открывает два свободных места под новых опционов. А еще надо будет подумать, кого поставить сигнифером
Эти размышления Катон до поры отложил и переключился на завещания. Снял со стопки верхнюю вощеную дощечку и сосчитал имена тех, кто погиб, не составив завещания. Всего двадцать шесть человек. По обычаю, их сбережения, личные вещи и прочее имущество делится между уцелевшими товарищами по центурии. За это из похоронной кассы когорты оплачивается надгробие и ставится рядом с другими вдоль военной дороги, идущей мимо лагеря. Катон вдавил в воск свою печать командира когорты, тем самым узаконивая раздел имущества погибших.
И вот настал черед для самой обременительной в плане времени задачи. Катон взял первое завещание и прочел первое имя. Надо сказать, не без неприязни. Центурион Гней Лукулл Пульхерий. Коренастый грузный угрюмец, склонный к рукоприкладству. Именно Пульхерию было дано тайное задание обеспечить, чтобы из испанского похода Катон уже не вернулся. И если б не Макрон, он со своим заданием, пожалуй, справился бы. Теперь-то он, слава богам, досаждать более не будет: обретя вечный покой в Испании, лежит в общей могиле с остальными погибшими преторианцами
Катон сломал печать, развернул свиток и начал читать. Чего именно ждать, он не знал, а потому был удивлен и даже тронут тем нежным посланием, которое Пульхерий адресовал своим матери и старшей сестре, арендующей небольшой надел в Кампанье. Им центурион оставлял все свое лагерное имущество, а также немалые сбережения, которыми заведовал некий аргентарий на Форуме. Несомненно, сумма эта скопилась за счет его тайных, не вполне праведных трудов. Впрочем, те две женщины абсолютно в этом не виноваты и будут счастливы принять благополучие, которое им обеспечит наследство от Пульхерия. Так что его матери он коротко отписал, что ее сын-де погиб в бою, не упоминая при этом о неблаговидной стороне его состояния. Также префект сообщил, как ей разыскать аргентария, после чего написал указание Метеллу распродать вещи Пульхерия с молотка и вырученную сумму присовокупить к его деньгам. Покончив с этим, он взялся за следующее завещание.
На город опускался сумрак, когда с едой на подносе и кувшинчиком разбавленного вина возвратился Метелл. Все это он составил на угол стола, а сам, закрыв окно от вечернего холода, занялся разжиганием светильников.
Господин, там к тебе женщина. Я сказал ей подождать снаружи твоего жилья.
Катон опустил стилус и поднял глаза.
Кто она?
Говорит, что звать ее Петронелла и что ее к тебе послал сенатор Семпроний.
Хорошо, проведи ее сюда.
Метелл кивнул и вышел. Через минуту он вернулся и жестом указал няне войти в таблинум, а сам закрыл за ней дверь. Петронелла приблизилась к столу и смиренно опустила голову. Через плечо у нее была перекинута увесистая сума, которую она упихала себе за спину.
Хозяин приветствует тебя и спрашивает, ждать ли ему и твоему сыну тебя к ужину.
Сегодня никак, Катон со вздохом указал на горку из свитков. Много работы. Передай ему мои извинения и скажи, что я надеюсь быть у него в доме завтра вечером.
Слушаю, господин.
Это всё?
Она кивнула.
Хорошо. Тогда можешь идти. Хотя постой. Уже темнеет. Я пошлю с тобой двоих, проводить до дома.
Не надо, господин. Я справлюсь. Храбр должен быть разбойник, что решится на меня наброситься.
Петронелла и в самом деле была женщиной крепкой, а жизнь в Риме весьма умудрила ее. В том числе и как вести себя на улицах. Но в эти дни город напоминал буквально кипящий котел, и лучше было принять меры предосторожности, особенно после того, как стемнело.
Ишь ты какая, сказал Катон с улыбкой. Тогда ты благополучно проводи моих людей до своего дома. А потом уж они сами, на свой страх и риск, вернутся в лагерь.
Да не надо, господин. Я настаиваю. Не хочу быть никому обузой.
Утомленный этим препирательством, Катон просто махнул рукой.
Делай как хочешь. Только уж иди, пожалуйста, пока небо не до конца стемнело.
Когда за Петронеллой закрылась дверь, он лишь пожал плечами на такое безрассудное упрямство и вновь возвратился к разбору завещаний.
* * *
Оставив жилье префекта, обратно в дом сенатора Петронелла, однако, не пошла, а вместо этого направилась к казарме, занятой Первой центурией, в нижнем этаже на отдалении. Жилье центуриона было куда скромней, чем у командира когорты: комнатка под спальню, каморка под кухню и кладовку, где под полками лежал тюфячок для раба, и таблинум, который центурион делил с единственным писарем. Последний как раз был на местеи, оценив взглядом дородную фигуру, округлое лицо, смоляные волосы, черные глаза и полные губы, вмиг прикинул по простецкой одежде ее статус и двинулся на приступ.
Чем могу служить, о звезда моих очей?
Я вообще-то к центуриону Макрону.
Правда? Писарь был не в силах скрыть разочарования. У себя он, в комнате. Вон туда.
Поднявшись с табурета, он жестом пригласил гостью следовать за собой по узкому короткому проходу между кухней и центурионовой комнаткой. В конце коридора писарь все-таки предпринял еще одну попытку.
А может, выпьем потом винца?
Не получится. Мне домой надо.
Жаль Тогда, может, в другой раз?
Гостья строптиво поджала губы, и писарь с унылым вздохом постучал в дверь.
Ну, что там еще? сердито гаркнул из своей комнаты Макрон.
Писарь отворил дверь и шагнул в сторону, приглашая гостью зайти. Макрон сидел на краю кровати, втирая воск в кожу с фалерами. При виде столь неожиданной визитерши брови у него изумленно поползли вверх. Петронелла зарделась и смущенно переступила через порог, передвинув между тем суму со спины на живот.
Прошу прощения, господин. Я тут просто принесла кое-что из дома сенатора.
Через ее плечо Макрон видел, как писарь оглядывает его гостью со спины и расплывается в завистливо-одобрительной улыбке.
Ты чего там встал? командно прикрикнул на него центурион. А ну, иди свои дела делай!
Писарь улетучился, оставив Макрона и его гостью неловко смотреть друг на друга. Однако не прошло и минуты, как Петронелла подошла к столику, на котором стояла нехитрая столовая утварь, и начала выгружать содержимое своей сумыколбасы, холодных жареных цыплят, три небольших, но затейливо плетенных хлеба и целый набор сладких пирожков. В глазах Макрона зажглись огоньки вожделения, а женщина все это время ворковала: