Теперь мы смеялись вместе.
Послушай, сказала я, а ведь неотравленная вода может дать новую жизнь это пустыне.
Что толку? отозвался Антон. Государственные службы вырубят деревья и осушат водоемы. Они не допустят существования чего-то, что расходится с Великим Планом, слишком большой риск.
Все равно живая вода! продолжала восторгаться я. И ты мог бы оживить все это!
Исход любой войны заведомо предрешен, когда ты один против всего мира, скептически усмехнулся Антон.
Вот ты говоришь: мир, мир. Мне кажется, ты все время используешь это слово в разных значениях, и уже так запутался в простых вещах, что сам этого даже не замечаешь. Мир и мир других людейэто не одно и то же. Да и другие люди бывают разные, и, значит, миров людей тоже много.
Антон помог мне подняться. По его лицу видно было, что мои слова зародили в его голове какие-то сомнения.
Дождь почти кончился.
После дождя раньше как раз бывала радуга, сказала я, вспомнив о его навязчивой идее.
Мы стали оглядываться, я всматривалась в небо со смешанным чувством надежды и неверия. И далеко-далеко над землей действительно протянулись переливающиеся, похожие на прозрачный шелковый серпантин, невесомые ленточки. Далеко, где-то у самого горизонта, и совсем не в стороне океана. Слабый образ, почти сразу же исчезнувший.
Дневник Стрэй. Восстановленные записи. Запись хх
Сегодня я опять читала Антону его книжку. Думаю, многим она показалась бы детской, но Антон сидел, внимательно слушая, и казался полностью ушедшим в маленький и хрупкий мир, выстроенный когда-то его тезкой.
«Вот именно, сказал Лис. Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственный в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете Скучная у меня жизнь. Я охочусь за курами, а люди охотятся за мною. Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живется мне скучновато. Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потомсмотри! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру»
Завтра нужно встать с рассветоми снова в путь. Мы условились продолжить с этого места в следующий раз. Я знала, что развязка уже близка, и мне хотелось дочитать оставшиеся страницы, как говорят, на одном дыхании. Антон поинтересовался, какие еще книги, кроме Шопенгауэра, я вожу с собой, и удивился, обнаружив сразу несколько томов с древними мифами. Он брал их в руки озвучивал их имена: «Младшая Эдда», «Эпос о Гильгамеше», «Илиада» Он сказал, что ему всегда было интересно, отражали ли мифы мир, в котором жили древние люди, или, наоборот, были слепками их невежества. Я призналась, что всегда недоумевала, почему древние легенды так мало описывают счастливую любовь, почему, даже если никто из возлюбленных не погибает, герой обычно оставляет семейную жизнь. «И идет сражаться с чудовищем», сказал Антон. «Или строить лабиринт», отозвалась я. «Или похищать какие-нибудь проклятые сокровища», добавил он. «Или искать радугу», сказала я.
Сейчас он спит, и я могу набросать еще несколько строк. Глаза, правда, уже слипаются.
На днях он рассказал мне, откуда взялась Энжи.
Когда-то он, как и я, жил в одном из полисов. Однажды он отправился странствовать по пустыне, но такая жизнь показалась ему немногим осмысленнее, чем жизнь в городе. Но в один прекрасный день случилось нечто такое, что открыло перед ним совершенно иное существование: мчась по пыльной бестолковой дороге без начала и конца, ему вспомнилась какая-то книга, прочитанная им несколько лет назад, и он замечтался. И совершенно спонтанно он совершил навигацию, первую в своей жизни. Сперва он совсем не понял, что произошло, и испугался, но постепенно к нему пришло осознание того, что он навигатор. Он решил попробовать еще раз, но ничего не вышло. Тогда он стал экспериментировать, изменяя скорость, направление движения, и, наконец, собственные мысли. Постепенно он открыл для себя, что и как надо делать, чтобы не только вызывать, но и, хотя бы отчасти, контролировать свою навигацию. Но то, чему он сумел научиться, оказалось удивительно малым по отношению к тому, чего он не понимал. И тогда он поехал к единственному близкому человеку, которого он в этой пустыне зналк своему деду. Дед жил в каком-то оазисе, я даже и не знала, что есть такие. Оазис не был нанесен на новые карты, он расположился вдали от основных дорог и радиоретрансляторов, и о его существовании, как я поняла, почти никто не знал. Мало кто рискнул бы ездить по старым картам, даже расчерченным по эту сторону от Катаклизма, реальность обычно не равняется на карты, и навигаторы ей в этом непрестанно помогают: государственные, корпоративные, дикие. В детстве Антон гостил в этом оазисе несколько лет и учился каким-то премудростям, когда же дед повез его обратно в город, он заставил того запомнить, как найти верную дорогу, если когда-нибудь ему понадобится вернуться.
Удача улыбнулась ему не сразу, лишь проплутав несколько дней по лукавым, обманчивым дорогам, он сумел отыскать правильный маршрут. Да и оазис изменился: пустыня наступала на него со всех сторон, мало-помалу отъедая метр за метр, да и сам он стал более диким и, как сказал Антон, «каким-то запустелым». Антон надеялся, что дед научит его всему тому, чему не успел научить в детстве, но, приехав туда, он понял, что опоздал. Дед сидел за кухонным столом и, казалось бы, ждал его. Но ждал слишком долго. Его высохшее тело было уже много лет как совершенно безжизненно. Антон присел на другой стул и рассказал деду все то, с чем он ехал к нему. Ему представлялось, что дед слышит его, только не отвечает.
В отличие от родителей Антона, навигаторов первого поколения, дед навигатором не был. Однако, насколько знает Антон, это не мешало деду их тренировать. Как? Мне это непонятно.
Похоронив деда, он перерыл весь дом в поисках чего-то полезного, но нашел до обидного мало. В каком-то потайном месте, с которым у Антона связаны какие-то ужасные воспоминания, дед оставил ему письмо, где с помощью придуманного ими шифра изложил, что значит быть навигатором и как выйти на связь с другими навигаторами, если потребуется. Больше ничего ценного для Антона оазис, похоже, не таил. За исключением машины, которую незадолго до его рождения собрал отец.
Она стояла там же, где и раньше, в большом гараже рядом с домом. В детстве Антон частенько приходил туда, залезал внутрь и представлял, что его отец сидит рядом, и они едут в какие-нибудь интересные места. Или сам садился за руль и воображал, что везет своих родителей по таинственным и полным опасностям дорогам. Везет их домой.
Дед рассказывал ему, что одним из самых серьезных запретов для навигаторов был запрет на преобразование вещей, созданных другими людьми. Потому что навигацияэто не лепка из пластилина: взял кусок и слепил, что в голову пришло, навигация всегда работает в обе стороны. Навигатор придает свою форму трансформируемой им реальности, но и реальность, которую он меняет, как-то проникает в навигатора. Дед считал, что способность к навигацииэто природный дар. Поэтому можно было изменять объекты природного происхождения, и тогда между навигатором и той частью мира, в которой он осуществлял навигацию, не возникало противоречия. Но создавая вещи, даже самые обычные и пустяшные, человек вкладывает в них свою душу, причем, по мнению деда, в буквальном смысле. И если навигатору вздумается изменить какие-то рукотворные предметы, души, вложенные в них их создателями, могут поселиться в самом навигаторе. В лучшем случае это может привести к безумию, в худшемперевернуть и смешать весь порядок духа, с которым тесно переплетен наш физический мир. И хотя Антон был уверен, что первые навигаторы появились после или, самое раннее, во время Катаклизма, его дед подозревал, что сам Катаклизм случился из-за того, что навигаторы попытались преобразовать множество вещейдороги? здания? города? когда-то созданных другими людьми.
Антон не помнит своих родителей: когда их схватили, дед испугался, что маленького мальчика, сына навигаторов, станут искать, и отвез его дальней родственнице, которую Антон называл своей теткой Я вижу, что его до сих пор еще не совсем оставил тот образкак он везет маму и папу в их машине куда-то, где всех их ждет безопасность и счастье.
Он сделал то, чего не должен был делать. Что, как я понимаю, однажды сотворил и Алекс, хотя о его мотивах я могу только гадать. Антон совершил навигацию, преобразуя машину отца. Он не забыл, о чем предупреждал его дедсовсем наоборот, он сделал это именно потому, что помнил, почему нельзя так поступать. Машина его отца собиралась не на заводе, ее собирал его отец. И Антон хотел, чтобы отец снова был с ним, был с ним всегда, пусть даже бестелесным призраком, поселившимся у него в голове.
Он так и не знает, живет ли в нем теперь его отец, его душа, он не сумел распознать, изменилось ли что-то внутри, но теперь у него есть Энжи. И в Энжи отныне живет частичка его собственной души.
Дневник Стрэй. Восстановленные записи. Запись первая
С сегодняшнего дня я начинаю новый дневник.
Я нарисовала перед собой дверь, открыла ее и собираюсь шагнуть через порог.
Я удалила все, что писала раньшепросто потому, что не хочу, чтобы то, кем я была и что делала, прошло со мной в эту дверь.
Я приурочиваю начало нового дневника началу новой жизни. Новой дороги. Хотелось бы надеяться, что это все не самообман. Хотелось бы надеяться, что то, что ты когда-то совершил, можно оставить позадинельзя, конечно, но вдруг все-таки есть шанс, если сам сумеешь стать другим человеком?.. Я знаю, что эта дорога не из легких, возможно, я никогда не справлюсь, однако, если не сделать даже первого шага, то уж точно нельзя осилить ни одну дорогу. А потом еще один шаг, потом еще один или два. И так далее.
Этим вечером мы с Антоном сидели на холме. Он говорит, чтобы я называла его Энтони, но для моего дневника пусть он будет Антоном. Так ведь его назвали его родители. Он говорит, что хотел бы найти их, но, во-первых, это едва ли возможно, а во-вторых, он боится, что из них давно уже сделали совсем других людей.
Мы пили коньяк и курили. Он попытался обнять меня, но в этот момент я прощалась с Алексом, прощалась со своими хозяевами, прощалась с самой собой. Пока, Стрэй, прощай. Я не посмею забыть тебя, но я больше не хочу быть тобой. Я уже нарисовала перед собой дверь, осталось только перешагнуть через порог. Выйти отсюда и войти туда. Я не знаю, что там, по ту сторону этой двери, но надеюсь, что знаю, кто Если нет, то что это меняет? По-моему, я приняла решение. Едва ли не первое решение в моей жизни, которое я считаю правильным.
Антон навигатор. Как и Алекс. То, что он навигатор, и усложняет все, и делает каким-то более осмысленным. По крайней мере у него хватает духа что-то менять там, где другие лишь повторяют друг за другом пустые слова и мертвой хваткой держатся за то, до чего смогли дотянуться, раз и навсегда убедив себя, что всеименно таково, какое оно есть.
Странно, это как второй шанс. Будто бы, какое бы страшное ты не совершил преступление, тебе еще может быть даровано прощение.
Я всегда думала, что именно дикие навигаторы привели мир к Катаклизму. Потому-то их и надо окольцевать, чтобы не допустить его повторения. Похоже, это не единственная правда. Как минимум, я уже не могу просто отмахнуться от возможности того, что Корпорация начала экспериментировать с навигаторами еще до Катаклизма, а сам Катаклизмникем не предвиденный, страшный результат этих экспериментов. Может быть, и сами навигаторыискусственного происхождения, люди, модифицированные другими людьми. Правда уже не одна. Я готова выйти за границы моей старой правды, чтобы увидеть другие. И попытаться, наконец, найти среди них настоящую. Мне теперь не кажутся фантастическими даже слухи о том, что навигаторы появились для того, чтобы исправить этот мир, после того, как он оказался так искорежен Катаклизмом.
Скоро Новый год. Мы с Антоном решили его отпраздновать. Это будет очень важный для меня день.
12. Одиночество гор
Когда кредиты на чипе заканчиваются, ты роешься у себя в кошельке и достаешь другой чип. Но когда даже те чипы, которые еще вчера были набиты до отказа, уже не принимает автомат на бензоколонке, то это определенно значит, что кто-то сел тебе на хвост.
Энтони залез обратно в Энжи и стал размышлять, где он мог засветить эти чипы. Вероятно, те навигации, которые он совершил, пока они пробирались к мертвому океану, всерьез обеспокоили кого-то наверху (хотя все-таки пониже, чем на небе), и копы хоть и с опозданием, но пробили те места, где он расплачивался в последние пару месяцева дальше внести эти чипы в список недействительных было уже плевым делом. Он думал, что заляжет на дно, как он поступал и раньше, чтобы дождаться, когда шум утихнет, но кто ложится в берлогу, не запасшись на зиму? Его последний схрон ломился от питьевой воды и продуктов, но до него еще нужно было добраться, а горючки оставалось мало.
Ему посчастливилось найти деревню, куда, судя по всему, еще не добралась весть о том, что принимать деньги с его чипов противозаконно, или же местные попросту игнорировали распоряжение финансовой полиции и жили по принципу «деньги не пахнут», однако хозяин заправки, залив ему бак, наотрез отказался наполнить еще и канистру, даже когда Энтони предложил заплатить три к одному. Не было ли это какой-то двойной игрой? Он снова засветился, а бензина ему налили так, что далеко не уедешь. Оставалось только обложить район и методично его зачистить. Он снова мотался по окраинам, местами даже не нанесенным на карту, и поселения встречались здесь особенно редко.
Может быть, это всетолько его обостряющаяся паранойя, но задерживаться здесь точно не имело смысла.
Контактов других навигаторов у него не было, те несколько, с кем он некогда условился о связи на конкретных частотах, уже пару лет, как молчали. Вот для таких случаев и существовала общая волна диких навигаторов, но подай он голоси кого ему ждать: другого навигатора или полицейскую облаву?
Уже в пути ему удалось связаться с координатором и, не особо надеясь на удачу, перекрикивая помехи, он поинтересовался, нет ли случайно заказов где-нибудь поблизости от этого богом забытого места, а если нет, то не мог бы координатор перечислить ему аванс в счет заказа, который Энтони подберет глубже на континенте. Аванс координатор перечислить отказалсявсе равно тут поблизости нет ретрансляторов, не говоря уже о банках, и деньги до адресата не долетят, но, к удивлению Энтони, обнаружился один не слишком ценный заказ, при получении которого Энтони готовы были передать четверть оплаты. Сумма была небольшая, да и место передачи находилось в стороне от его маршрута, но вариант в текущей ситуации был более чем приемлем.
Теперь он держал путь в горы. Их маячившие впереди темные вершины вызывали у него двойственное чувство: с одной стороны, он всегда восхищался всяким внушительным воплощением могущества природыкратофаниями, как их однажды назвала Стрэй, с другойони вселяли в него смутную необъяснимую тревогу. Узкая ухабистая дорога неуклонно забирала вверх. Ни встречных, ни попутных машин не было, и он бы очень насторожился, попадись ему попутчик в этих безлюдных землях. Кому, интересно, тут понадобился специальный курьер? Или обычный почтальон упал с обрыва, и нужно отвезти пирожки бабушке, а не одной красной шапки поблизости не наблюдается?
Вечерело, но он даже не помышлял о ночлегезаказчик не будет ждать его до скончания века, да и не любил он ночевать там, где нельзя даже укрыться.
Горная дорога оказалась худшей из всех дорог, по которым ему приходилось ездить, он то и дело сбавлял скорость, а пару раз даже останавливался и выходил из машины, чтобы посмотреть, а можно ли вообще впереди проехать, не сорвавшись вниз. «Государственные дорогивот основа Вашей безопасности», процитировал вслух Энтони сам себе.
Он опасался прибегать к навигациитолько новых охотников ему сейчас не доставало, да и можно было ненароком вызвать обвалгоры всегда пугали его своей непредсказуемостью. Он вспомнил, как совсем недавно, спасаясь от погони, рискнул пробить себе пещерную дорогу, но, во-первых, тогда его уже почти схватили за горлопан или пропал, а во-вторых, те горы, которыми он так смело рискнул тогда играть, по сравнению с нынешними были просто детскими песочными куличиками.