Чернодуб? раздался чей-то догадливый крик. Как это?
Это яГусак! зашёлся в хохоте сотник, припадая грудью к лошадиной гриве и впиваясь одним глазом в толпу. Другой глаз направлен в небо. Не успели чернодубцы опомниться, как сотник добавил к универсалу свои требования:Кто не заплатит чинш за этот годбудет бит! А что взяли казакито гетманово! Недоимки за прошлое! Гетман не себе деньги требуетна войну всё! Вот!
Майдан ахнул. Ещё не сеялиуже чинш? Все в один крик:
За этот годосенью! Гетман никогда не требовал вперёд! Пусть Журба скажет!
Такая песня не пойдёт! поддержали и молоденькие казакиСтепан, деда Свирида внук, Петрусь Журбенко, ещё несколько.
Осмелел народ.
Дед Свирид зашёлся тонким петушиным голосом:
Осенью! Осенью! Может, ты, пан сотник, из тех сам, кто заработал ласку лопатой, выгребая навоз из-под гетманских жеребцов? А тебе чинш уже? Дулю с маком!
Дед изобразил палицей, как помахивают на конюшне вилами.
Га-га-га!
Сами казаками заделаемся!
У царя война!
Кучка реестровых чернодубцев вокруг воза начала поднимать бедарей на смех. Громче всех эконом Гузь. Ухватился рукою за брюхо:
Войско из вас будет, если вы без штанов, зато с саблями! Га-га-га!
Известно: ворон ворону глаз не вырвет.
Но Гузевы словаветер на огонь.
Совсем не заплатим! закричал Цыбуля. Словно и не пьян он больше, только что без шапки и в волосах полно жёлтой соломы. Хоть сегодня в компут!
И пошло...
Чего стоим? Это дед Свирид. Гнать их, товариство! Наши хлопцы тоже у гетмана, пусть и в охотных казаках! Гетман...
Думалось, засверкают сердюки пятками от гнева громады, ан нет! Сабли выдернуты из глубоких ножен, ружья наставлены. Сердюцкие конизвери!
Вот беда! Где наши рушницы?..
Дак мы по-казацки на раду, без оружия... А они...
Богатые реестровики, видя затруднения бедняков, пуще прежнего в хохот.
Громче всех снова Гузь:
Ну-ка, сабли из ножен! Ну-ка, Цыбуля!
Косоглазый сотник опомнился. Струсил было перед решительностью хлопов. Теперь ещё наглее:
Сдадите ружья, кто не в реестре! А за непослушание, казаки, врежьте деду нагаек!
Обнажённая сабля почти коснулась деда Свирида.
Да! Да! подпрыгнул Гузь. И Цыбулю на лавку!
Дед ещё взмахнул палицей. К нему подбежал Цыбуля. Но сердюки всех опередили.
Люди! Что это? только и речи было у старого.
Палица упала на песок. Затрещала под сапогами.
Цыбуля тоже не успел пискнуть. Лишь длинные усы и красный нос мелькнули между синими спинами сердюков. Правда, на помощь деду бросился внук Степан с товарищами, да их оттолкнули лошадьми. Степана даже связали, хоть на «кобылу» не бросили. Деда швырнули на вытертую деревянную поверхность и при всём народе обнажили синеватое тело...
А в селе тем временем новый шум: сердюки отнимают оружие...
Журба пешком возвратился к себе на хутор, с опущенной низко головою.
Встревоженный Тарас Яценко уже собирался в дорогу.
Не проси, Иван, не останусь... Меня приказчик Ягуба дожидается... Такие обозы у меня в Московии с товарами...
Говорил по привычке. Журба всегда задержит, прогости хоть неделю. Теперь не держал, а купецсвоё. Через минуту шестерик коней уже долбил копытами землю. Подвыпивший кучер ударил ближнего от воза жеребца. Яценко уехал. Журба вышел вслед за ворота и воротился в хату.
Петрусь, чтобы не видеть подавленности отца, отправился к церкви. На майдане возле неё уже не было людей. В Чернодубе по-прежнему ржали лошади, заливались лаем собаки.
Долго сидел маляр перед треножником с чистою доскою, но привычного успокоения не находил.
Через какое-то время в церкви появился Степан. На его красном лице проступали белые пятна и новые конопатины.
Моего коня взяли! прорвало наконец Степана. Сотник мне саблю в нос: отпустили, мол, так в погреб хочешь? Ещё твой отец не уплатил когда-то гетману на булаву, вот и коня забираем!
В глазах Степана вертелись слёзы. Огромные рукиподавай им драку! Короткое тело подпрыгивает. Да с кем драться?
Дедуньо лежит на лавке... Гузь насмеялся... Мы с дедуньом еле-еле этого коня купили... А где Марко?
Во, Маркозапорожец, почти утешился Петрусь. Запорожца посадят в каменный мешок, а он вымалюет слюною на стене челнок и выплывет в нём на волю!.. И ещё подумалось: встретился Марко с Галейнедолго простояли. Побежала девушка домой, бабка ждёт... Правда, запорожца сердюки не тронут, но...
Может, в корчме он? припомнилось вдруг Петрусю. Айда!
5
Корчмарь Лейба незаметно передавал выручку сыну: пусть припрячет. Кто поручится, что пьяные сердюки не ограбят и корчму? Есть чем поживиться в Чернодубе, стоит он на хороших землях, но как же не тронуть корчму, ежели нет запрета? Гетман Мазепа дал право торговать, но о защите не позаботился. А против корчмы много хлопской злости. Только здесь обязаны мужики покупать горелку. Корчмарю же известно, как переложить деньги из хлопского кошелька в свой.
Нет его! оглядели Петрусь и Степан полутёмное просторное помещение. И к выходу.
Да не родился на свет человек, которого бы Лейба выпустил без пользы для себя. Быстрая фигурка прошмыгнула между бочками и ткнула на стол две обгрызенные деревянные кварты.
Запорожца ищут казаки? Был! Видна птица по полёту! Хвалил мою корчму, бенимунис! Украину проехалне видел такой. На Сечи нет... Скоро снова придёт. Пока допьётебудет.
Мы не за тем! отмахнулся Петрусь.
Так посидите у меня, коли ваша ласка!
И тонкие корчмарёвы ноги в узеньких немецких штанах-галанцах зачастили навстречу свежему гостюпьяному сердюку.
Вокруг, кроме наглых сердюков, сидели проезжие люди. Им неведомо, что происходит в Чернодубе. Рассуждали о ценах на ярмарке, о гультяях на дорогахне дают проехать зажиточному человеку. Где порядок? вздыхали.
Обитая мешковиной дверь неожиданно распахнулась так широко, что на одном столе, в углу, пламя свечки вытянулось в узенькую нитку.
Бесова дивчина! вскочили сердюки, ударяя по дереву саблями.
Корчмарь вскрикнул и накрыл свечу возле себя ермолкой. Запахло палёным. За грязной мешковиной, свисающей от потолка до пола, заплакали дети.
Кто-то поднёс к дверям более крупную свечуПетрусь бросился туда:
Мама!
То была, в самом деле, Журбиха. Она молча потащила сына к выходу мимо притихших людей и озадаченного корчмаря.
Одни сердюки орали песни.
Степан не отставал от товарища.
Петрусь! зашептала мать ещё в сенях. Марко под секвестром!
Заслышав, оказывается, шум, Марко сразу очутился в Чернодубе. Но что сделаешь против вооружённой толпы? Связали его. Галя прибежала на хутор в слезах... Славную дивчину выбрал Марко. До сих пор никто об этом не знал. Уж и отец ездил заступаться. Сотник Гусак кричит, что есть гетманский универсал: запорожцывраги! Гузь поддакивает. Ещё и пригрозил Гусак: молчи, старый, иначе и твои скарбы отыщем! Много добра припрятано на твоём хуторе. Не всё отдано в казну.
На улице Журбиха приостановилась:
Нужно просить самого гетмана! Марко не брал с собой оружия. Саблю и ружьё я утром спрятала в чулане... Напиши, сыну, гетману...
В Петрусевой голове вихрем завертелись мысли. Гетман... Гетман... Можно не только выручить брата, но и ещё раз посмотреть на того человека. Тогда каждый, увидя парсуну, проникнется уважением к такому малеванию... Тогда и Марко...
Поеду, мама! Громаде беда...
Степан ухватился за товарища красными руками, на которых до сих пор видны следы сердюцкой верёвки:
Я с тобой. Дедуньо обождёт...
Приятно чувствовать себя защитником.
Мама! Собирайте саквы! А мы посоветуемся с дедом Свиридом.
Хлопцы исчезли.
Журбиха заторопилась к хутору, размышляя одновременно о всех своих сыновьях. Марко наслушался рассказов о Сечи. Подросудрал туда. В поисках правды. Денисвоин. Лишь бы в поход, конь да сабля в руках. А Петрусь... Грех сказать, к казацкому делу способен, да с малых лет отличен от братьев: заглядится, бывало, на цветок, на казакане шевельнётся... Хотелось бы приспособить его к мирному делук тому же малеванию. Как они будут жить, её дети?
То был давний вопрос. Мать ворожила людям, но о сыновьях опасалась расспрашивать свои карты. И вот... Надо собирать в дорогу самого младшего сына. Вместо Батурина поедет за Днепр. В неизвестность...
Долго не мог уснуть этой ночью Чернодуб. Спали только в просторных казацких хатах. Но их мало в селе.
Хлопы украдкой нюхали табак или курили трубки, прикрывая огоньки рукавами да шапками. Молодицы покрикивали на собак, чтобы воем не пророчили новых бед. И только дети радовались ночной тревоге. Известно, дети. Как говорится, и детская могилка смеётся. Но молодицы покрикивали на них.
Некоторые хлопы спешили за советом к Журбе. На хуторе возле колодца, на чёрном пне, накрывшись кожухом, сидел старый человек с длинной трубкой под обвисшим усом. Разве это Журба, который хоть и сдирает с хлопов по семь шкур, зато может дать подходящий совет даже тогда, когда уже никто ничего не присоветует.
Марко в руках у сердюков! слышали хлопы неприятную новость и возвращались в свои подворья. Многим забота: чем уплатить чинш? У кого и есть деньгитем тоже не легче: жаль отдать! А не уплатишьГусак при народе накажет. Как деда Свирида и Панька Цыбулю. «Кобыла» на майдане поставлена для воров, а выходит, для себя ставили? Смех. Сила у косоглазого. Гетман за Днепром. Наказной гетман Кочубейтоже Бог весть где. И казалось бедолагам, что в недобрый час поманила надежда на волю...
Но возле Журбы оставались горячие головы, которые не хотели мириться с кривдой.
Гетман не ведает! Мыгетманские! На что нам новый пан?
Панько Цыбуля тоже приковылял. Не сесть ему, потому больше всех прочих кричал, бегая со стоном вокруг сидящего Журбы:
Наши деды при Хмеле кровь проливали! Нужно требовать от царя, чтобы наши вольности подтвердил!
Молодые хлопцыСтепан громче всех! поддерживали:
Вольности казацкие! Пусть гетман напишет царю!
Старые, осторожные, предостерегали:
Ходили к царю. Да где кости...
Отыскивались ещё более осторожные:
Тише! Царь кривды не допустит, известно, только как? Наврут паны царю, ещё и вина на нас. Пусть уж нашу церковь закончатгетман приедет, тогда...
Э! Гузь и его свита могут ждать, их на «кобылу» не бросают!..
Но все несчастные, кажется, верили гетману. Многие из чернодубцев видели его собственными глазами. Он к простому люду ласков, лишь бы допустили... Не дураком сказано: не так паны, как подпанки...
Однако и горячие головы ничего не придумали.
Лишь после третьих петухов уснули пьяные сердюки на панском дворе да возле Гузева подворья. Больше всего ихпри возах с награбленным добром.
Перед рассветом копной сухого сена вспыхнула корчма. На селе не ударили в било, никто не бросился тушить огонь, и даже Лейбиных криков не слышалион не ожидал помощи. Только над чёрными деревьями яркими тряпками носились поджаренные птицы...
И когда всё притихлозадремали под насопленными стрехами ограбленные селяне. Месяц висел над Чернодубом чистый. Звёзды пылали таинственным светом. Жалобно выли псы.
Тогда и подкрались к хате-пустке проворные тени. Зашуршали о стены стебли сухого конского щавеля.
Завозился кто-то возле покрытых щелями дверей... Через месяц как раз переползала тучка...
Днём хата пригодилась: сотник закрыл туда связанного Марка Журбенка да ещё приставил для охраны двух дюжих сердюков. Пообещал: «За такую птицу будет гостинец от полковника Трощинского!»
Сердюки-охранники пили водку да резались в подкидного, не соблазняясь грабежом, пока измученный Чернодуб не прикрылся прыткими весенними сумерками. Из корчмы долетела песня. Стражи подумали: куда в беса денется связанный? Не колдун. А колдунтак не устеречь. Превратится в воробья и только пискнет над твоею головою. А разве вдвоём всласть напьёшься? Для попойки нужно товарищество. Двинувшись в путь, они не рассчитали сил, уснули под забором. И сотнику некогда проведать сторожей, сам упился в доме у Гузя, которого решил и дальше иметь экономом уже в своём поместье...
Звякнул замок, падая на твёрдую землю. Одна тень протиснулась внутрь, втораянаружу. Через мгновение из хаты вышел Марко Журбенко.
Ну, Степан, послышался промерзший голос. Ну, брат... И оружие моё принесли, и коней привели. Деду Свириду тоже спасибо...
Под тынами ворчали собаки, когда казаки спускались в овраг. Степан подавал голоссобаки с визгом припадали к сапогам, щедро вымазанным жирным смальцем. В овраге смутно различались привязанные к вербам кони.
Сердюцких не прихватить? прошептал Степан. Я своего выкрал... А можно... Они стерегут награбленное, а коней не очень...
Степан, уже с дедовской саблей, с пистолями за поясом, решительный.
Петрусь подбежал к коню, взятому из отцовской конюшни.
Мы не воры!
Придёт и наше время, хлопцы! сказал Марко уже из седла. Айда!
Конь под запорожцем встряхнулся. Другой, в поводу, тоже застоялся в отцовской конюшне, куда ещё не посмели заглянуть сердюки, обрадовался и хозяйской нагайке. Потому что за её ударамивольный бег! Марко направил коней к плотине, уверенный, что хлопцы не отстанут.
Они не отстали. Месяц над головоюкак острая сталь. Хоть бы лёгкая тучка на него. При таком сиянии издали приметишь всадника. Видна даже та борозда, которую днём проложили гетманские работники. Но, к счастью, никто не встретился ни на дороге, ни на плотине.
Остановились за рекою, на высоком берегу. Вдали рисовалась церковь. В красноватом месячном свете прищуренные Марковы глаза сделались по-звериному хищными, узкими, как у природного татарина. Он всматривался туда, где оставался Чернодуб. Петрусь отгонял воспоминания о встрече брата с Галей, только в памяти упрямо сияла стежка над глубоким оврагом, краснело монисто на тонкой девичьей шее, чернела густая коса.
Если бы товариство, проскрежетал зубами Марко. И к хлопцам:Едете со мною?
Петрусь, отводя взгляд, твёрдо сказал:
Гетман не знает о беззакониях. Надо спасать громаду...
Так вы расскажете дураку? умерил голос Марко.
Петрусь, будто бы в благодарность за то, что брат ни словом не обмолвился о гетманской парсуне, помалкивал. Марко и сам не собирался уговаривать. Решили ехать вместе до Каменного брода...
По высокому берегу, где уже здорово подсохла земля, кони бежали легко и споро. Всадники же мучились одними и теми мыслями: скоро ли узнают в Чернодубе о бегстве? Казалось, и животные начинают проникаться хозяйскими тревогами, ни с того ни с сего, срываются на галоп...
Самому Трощинскому собирался отдать меня проклятый Гусак! вспоминал Марко в который раз и в который раз обжигал коня короткой нагайкой.
6
Ехали по еле приметным лесным дорогам, хорошо известным Марку.
Петрусь и Степан держались особняком. Главное для всехнадёжно оторваться от погони. Лишь бы в Миргород, а там прямой шлях на Киевдед Свирид, постанывая от боли, рассказал, словно вымалевал. Где колодец, лесок, корчма... Конечно, не вчера всё это видел старик... Беда, если гетман ушёл из Белоцерковщины. Добраться за Днепр, имея по одному коню, трудно. Нужно бы раздобыть ещё по одному. Как у Марка. Денег на дорогу дал Петрусев отец... Да и с фуражом тяжело. На пригорках зелёная трава с каждым днём становится гуще, но животному нужен овёс, не только подножный корм...
Так раздумывая и тихонько разговаривая в те мгновения, когда лошади умеряли бег, наткнулись на лесной хутор. Небо начинало розоветь. В длинном тёмном строении за деревьями не слышалось ни единого звука. Только где-то вверху гудели под ветром высокие дубы, иногда, будто кости страшилищ, щёлкали в кронах твёрдые ветви. Петрусю казалось, что это сон, выцветший, как старое полотно.
Тишина не смущала Марка. От этого хутора, сказал он, вёрст пять до Каменного брода. Но там, дальше, не скоро отыщешь жильё.
Люди спят, собаки спят! позавидовал запорожец, громыхнув кулаком в широкие тёмные ворота под соломенным козырьком, которые показались сразу, стоило всадникам обогнуть кучу гудящих дубов.
Раньше всех проснулись собаки. В одном месте оконное стекло обрызгалось неярким светом. Тогда и конюшня отозвалась конским ржанием. О деревянную стенку ударило копыто. Собаки залаяли громчеМарко выставил пистоль, выхватив его из-за пояса. В хате скрипнула дверь. На крыльце появилась высокая фигура, вминая ногами певучие доски.