Хельги понимал: выбор у него небогатый. Если он отвергнет предложенные условия, то выбирать сможет лишь между двумя видами смерти: от холодной стали или от жаркого огня. Но пока хоть какой-то выбор у человека есть, он свободен.
Он молчал, краем уха ловя обрывки бурного обсуждения, а сам думая о своем. Потом кинул взгляд на Тови: тот пронзительно свистнул, и гул в триклинии унялся. Все стихли и посмотрели на своего конунга.
Что, братья мои и дружина? проговорил он. Какой выбор мы делаем: жизнь или честь?
Все молчали, и он продолжал:
Оставаясь здесь, мы скоро дождемся греческих воевод с большим войском. Уйдя в морепойдем через огнеметы. Греки предлагают нам сохранить жизнь, если мы оставим добычу. Хотите выкупить жизнь такой ценой?
Раздался возмущенный ропот. Его люди уже привыкли к красивым одеждам, изобилию вина и доступным женщинам. Возвращение домой наполовину утрачивало цену в их глазах, если придется вернуться без всего этого и вновь стать как всеходить в домотканых портах и хлебать овсяный кисель из самолепного глиняного горшка. И, сидя на дубовой лавке среди бревенчатых стен, повествовать о мраморных палатах, серебряных чашах и цветных паволоках, которых было столько, что все не увезти! Да кто поверит?
Засмеют нас бабы! высказался Селимир, и дружина поддержала его согласным гулом. Скажут, брешете вы, паволок и в руках не держали, а под кустом просидели все лето.
Да я свои старые портки еще на Боспоре бросилтолько эти и есть! Дивьян хлопнул себя по бедру, обтянутому желтым шелком, уже изрядно замаранным. Голым я, что ли, поеду?
Они того и хотят! загомонили вокруг сквозь смех. Чтобы мы голыми ушли!
Такими же рохлями вернемся, как уехали!
Чего было ездить! Сидели бы дома, с девками на Купалье круги водили бы!
Зачем кровь проливали?
Людей зря теряли!
Не отдадим добычу!
Лишиться добычи означало отказаться и от всей завоеванной славы. Бояре и оружники обступали возвышение, на котором сидел «царь Никомедийский», все более тесным кругом. Загорелые, обожженные солнцем лица пылали негодованием и решимостью.
Однако сверху Хельги было видно, что у толпящихся в задних рядах на лицах скорее растерянность: они не были уверены в своем выборе.
И тем не менее он будет один на всех.
Коли воеводы царские идут, то сидеть здесь больше нечего, заговорил Хранимир, старший из двух ладожских бояр. Раздавят нас, как орех. Да и то пораедва до Киева к первозимью успеем добраться, а мы с Ведошей до дому и к Коляде едва добредем. Так и так нам уходить.
Но ты хочешь сказатьс добычей уходить? подбодрил его Хельги.
А то как же? Меня зачем отправлялиза добычей и за докончанием. Моя доля, Хаконова доля, мужей ладожских доля. А я что привезу? Вот это мне позора кусок, это воеводе, а это вам, старичье?
Теперь или одно, или другое. Хельги развел руками. Ты сам слышал: грек сказал, первое их условиедоговор, третьеотдать добычу. Не отдаем добычуне будет договора.
Докончание будет! сквозь общий шум возразил Невзгляд. Зря мы, что ли, тут все лето воевали? А те другиекнязь, Свенельдич? Свенельдича только в Гераклее разбили, грек сам сказалоттуда конного пути дней пять! Далеко же он забрался! Полцарства разорили! Нам теперь только бы живыми уйти, чтобы греки знали: что не так, мы опять придем!
Да уйдем ли живыми? осмелев, загомонили в задних рядах. И нас погубят, как князя и Свенельдича погубили! Теперь уж греки на нас одних всей силой навалятся!
Хельги, ничего не выйдет! К нему ближе пробился Ведомил, второй из ладожан. Если сдадим добычуто и докончания не будет. Потому что приезжать в Киев с пустыми рукамион скривился и покачал головой, пустое дело. Пусть даже ты остался один из всех тех, кто поближе к Олегову наследству для этого надо быть лучше остальных. И тех, кто погиб. Если князь погибон голову сложил в сражении, чести не утратил, славу заслужил. А мы приедем ни с чем!
А послушай меня, конунг! вскинул руку Ульва, один из двоих бывших при Хельги хёвдингов-наемников. Ты говоришь, мы не можем уйти обратно в Босфор. А почему туда? Мир не так уж тесен, послушай меня, я знаю! Я тут поговорил с людьми, он кивнул на Николая, мы ведь легко можем двинуться отсюда не на север, а на юг. Там хватит простора для отважных людей. Мы можем брать добычу, где захотим, сможем наняться на службу к сарацинаму нас довольно сил, чтобы заставить кого угодно нас уважать! По южному морю можно дойти до Италии, потом до Испании. Оттуда есть морской путь к Стране Франков. А уж оттуда два гребка до нашей с тобой родиныЮтландии.
Вот удивятся в Хейдабьюре, если увидят, с чем мы вернулись! засмеялся Раннульв, один из пяти хирдманов, кто приехал с Хельги из Дании.
Да всего через каких-то два года! подхватил Ольвид.
Через три, поправил Хельги. Накинь еще годик на такую дорогу.
Здесь теплона зимовку не обязательно уходить с кораблей.
Наемники обсуждали новый замысел, но лица славян были хмуры. Бесконечная война в южных морях, где правят сарацины, их не привлекала. Им нравилась роскошь Греческого царства, многим пришлась по сердцу и жизнь на удачной войневоля и всякое изобилие. Но каждый в душе предвкушал тот день, когда вернется домой, выложит перед близкими такие подарки, что все ахнут и даже деды с уважительным удивлением покачают седыми головами. И потом можно до самой смерти рассказывать о походе и виденных чудесах, и эти рассказы еще не одно поколение будут передаваться как сказания, обрастая все более чудесными подробностями, и обеспечат роду прочную славу в веках.
Очень мало кто готов был удовлетвориться славой и богатством только для себя, о чем никогда и не узнает оставшийся где-нибудь на Днепре или на Волхове род.
Греки думают, начал Хельги, и люди снова стихли, что если они погубили русского князя и разбили войско его побратима, то больше никто им сопротивляться не сможет. Они не учли одного. Ингвар не был потомком Олега Вещеготого, кому греки дали откуп от осады Царьграда и кому потом тридцать лет платили дань. Ему и его родному внуку платили, Олегу-младшему. В Ингваре сыне Ульва не было крови победителя Царьграда, и это оказалось важно! Хельги усмехнулся, и отроки ответили ему тревожными смешками. И уж тем более ее не было в Мистине Свенельдиче. Но она есть во мне! Хельги подался вперед, обеими руками опираясь о подлокотники, будто открывая своим людям важную тайну. Яродной племянник Олега Вещего, я ношу его имя! И боги не случайно так распорядились. Пусть моя мать не знала, что за человек тот, в честь кого она дала мне это имя, но боги знали! Судьба знала, что поведет меня той же дорогой, что его. А значит, его удача досталась мне. Олег-младший показал, что не получил ее. И Ингвар не получил. К нам же с вами боги были благосклонны с самого началатысяча людей погибла в один день. Остальные, может быть, десять, пятнадцать тысяч погибли за это лето. И лишь у нас с вами потери небольшиечуть больше ста человек за все время. Скажите мне, русы, разве это не знак? Разве боги не говорят нам ясным голосом, что именно нам суждено победить и вырвать у греков право получать Олегову дань?
А правда! первым крикнул здоровяк Селимирчеловек простоватый, но смелый и преданный.
Верно! закричали со всех сторон.
Истинно!
Наш конунг других счастливее!
У нас удача Олегова!
И мы не опозорим ее, сдавшись еще до битвы? Хельги быстро встал и теперь возвышался над триклином, как изваяние.
Нет! Нет! Будем прорываться!
Мы уйдем отсюда со всей добычей, вернемся в Киев, и там я буду сражаться за стол моего дядиОлега Вещего. Вы поддержите меня?
Буря криков была ему ответом. Нельзя было разобрать ни слова, но также нельзя было и сомневаться в готовности двух тысяч русов и славян поддержать своего конунга хоть здесь, хоть в Киеве, хоть в Йотунхейме.
Бояре, подумайте пока, как нам быть, сказал Хельги, завершая совет. Завтра еще поговорим, но начинайте собираться. Больше пары дней нам здесь задерживаться нечего. И на вино больше не налегайте, братья, нам теперь головы нужны ясные.
Когда все уже расходились, кто-то вдруг окликнул его:
Конунг!
Обернувшись, Хельги увидел Ульву.
Я пойду за тобой, куда ты велишь, сказал тот, улыбаясь. Но ты все же подумай еще о том, чтобы пойти отсюда в сарацинские моря. На свете земли много. Мы и там завоюем для тебя королевство!
И вот дворец утих, но Хельги не спалось. Ему не так трудно было убедить своих людей: часть из них за последнюю пару лет, а остальныеза эти три месяца твердо поверили в его удачу. Свою отвагу, щедрость и справедливость он показывал и сам. Он был тем самым вождем, в каком они нуждались. Ему бы уже простили провалы и ошибки. Люди верили, что благодаря своей удаче он вытащит их невредимыми из-под огнеметов, приведет домой, наделит богатством и долгой славой.
Сам Хельги тоже в это верил. Но к тому же знал: до северного устья Босфора доберутся не все. И тех, кому суждено погибнутьможет быть, тысячу человек, а может, и больше, он вынудил к этому, потому что должен вернуться в Киев победителем. Пусть с подпаленным хвостомцелостностью перьев и его соперники похвалиться не могли, но не сдавшимся. Чтобы на самом деле бороться за дядин стол с прочей родней Ингвара, он должен привезти в Киев хоть какую-то добычу как доказательство своей отваги и удачи. Даже если часть его людей должна будет отдать за это свою жизнь.
Феотоке Парфене, прекрати так вздыхать! послышался из темноты возле его плеча недовольный голос Акилины.
А она вздыхает? Хельги огляделся, отыскивая часто поминаемую подругой «парфене».
Ты вздыхаешь! Акилина игриво пихнула его в бок. Чего ты не спишь? Ведь все хорошо. Я не все поняла, но ты ведь добился, чего хотел?
Да. Я добился согласия войска идти на прорыв. Но это значит, что часть моих людей погибнет ужасной смертью. Половина. Или больше.
Но так бывает всегда! Акилина села на широкой лежанке. Когда василевс посылает войска в бой, он знает, что часть из них погибнет. Может, половина. Или все. Чтобы василевс одержал победу или хотя бы мог за нее побороться. Василевса избирает Бог, а значит, кто гибнет по приказу василевсагибнет по воле Божьей. О чем ты вздыхаешь? Куда хуже будет, если погибнешь ты сам.
Это как раз не страшно. Хельги закинул руки за голову. Если я погибну, то открою глаза во дворце у Одина и смогу смело взглянуть в лицо своему дяде. Самое худшееэто если я не сумею ни победить, ни умереть.
Знаешь что? Акилина немного подумала. Как бы ни вышло, не делай одного: не уходи в монастырь. Главное, по дороге не потеряй меня.
Буду держать тебя левой рукой.
А правой? с деланой ревностью надулась Акилина. Не говори, что Танасию. О ней позаботится ее любимый толстяк.
В правой я буду держать меч, разумеется.
Может, уйти к сарацинам был не самый плохой замысел. Если придет крайняя нужда, ты сможешь продать им меня! засмеялась Акилина и прильнула к нему. Веса в серебре за меня уже не дадут, но на снаряжение хватит.
Да тебе вовсе не нужно идти с нами в Боспор. Я дам вам денегтебе и другим девушкам. Сейчас половина побережий разорена, все сорвались с места. Уедете подальше, скажете, что ваших мужей убили скифы, купите себе дома и хозяйство Еще мужей найдете. Уж такие-то красавицы
Что? Акилина аж подпрыгнула на перине, сообразив, о чем он говорит. Уехать? Хозяйство? Мужей? Йотуна мать! Да как ты смеешь, бессовестный скиф! Она выхватила подушку и с размаху заехала бы Хельги по голове, если бы он по привычке не выставил руку. Язычник неблагодарный, пес тебе в тридевятое царство! Тролль тебе в Хель! Я отдала тебе всю себя, готова продаться сарацинам, а ты пытаешься меня отослать! Выкинуть, будто оливковую косточку!
Да уймись ты! Хельги пытался отнять у нее подушку, но она вцепилась, как кошка, и не выпускала. Я хочу, чтобы вы остались живы и невредимы! И зажили счастливо, на свободе и в богатстве! Разве это не благодарность?
Благодарностьэто верность! Я буду верна тебе и пойду для тебя на все! Даже на огнеметы! И ты даже не смей пытаться от меня избавиться!
Наконец Хельги отнял подушку, и Акилина отпрянула.
Я с тобой с ума сойду! Он хлопнул по подушке ладонью. Я боюсь, что у меня погибнет полдружиныради того, чтобы я мог побороться за стол моего дяди. Если бы я этого не хотел, мы бы могли договориться с греками и уйти живыми. Все, сколько есть. Но за мой стол в Киеве уже здесь половина этих людей заплатит жизнью! Это сводит меня с ума, а тут еще ты хочешь умереть со всеми заодно!
Могу тебя утешитьне думай, что у тебя была хоть какая-то, Акилина для наглядности свела кончики пальцев, будто сжимая в них маковое зернышко, и, подавшись вперед, поднесла их к лицу Хельги, чтобы он мог разглядеть в лунном свете, надежда спастись! По мне, так я готова поклясться головой Марии Магдалинывасилевсы собираются тебя обмануть.
Но они ведь обещали заложников! несколько рассеянно отозвался Хельги, поскольку в лунные лучи попала не только рука Акилины, но и все прочее, чем ее щедро одарили боги. До тех пор, пока мы не выйдем из Босфора с северной стороны!
Заложников! Да, они дадут заложников! Кого-то, от кого давно хотят избавиться. Я уже слышала о таких случаях. Они уже так делали. Стефан и Константин Года два назад эти стервецы однажды затеяли переговоры с сарацинами, дали им двоих заложников, а потом все сорвалитого и желая, чтобы тех двоих убили или отдали в рабство. Не знаю, что с ними стало, больше об этом не говорилось.
И они рассказывали о таком тебе? с трудом верил Хельги, помня, где Акилина в прошлом встречала сыновей Романа.
Они рассказывали об этом при мне! А я что такое? Разве я человек, разве у меня есть уши и разум? Нет, у меня для них есть толькоАкилина назвала то, до чего молодые василевсы были так охочи. Но чего им было опасаться? Вздумай я болтать, кто бы стал меня слушать? И разве трудно им было бы заставить меня замолчать навсегдая ведь была в монастыре, как в клетке!
Ужасно выносить глупца суждения
До крайности ужасно, коль в почете он;
Но если онюнец из дома царского,
Вот это уж доподлинно «увы и ах»,
прочла она, видя, что Хельги недоверчиво качает головой.
Это был Гомер? насмешливо спросил он; его попытка угадать поэта стала для них привычной игрой.
Это была Кассия! Женщина, которую, подобно мне, сделало несчастной то, что она была слишком уж умна! Слишком уж умна для василевсаон не женился на ней, потому что она весьма находчиво отвечала на его дурацкие шутки. И вся ее красота не помогла. И тогда она стала монахиней. Правда, добровольно. А эти «юнцы» из дома царского и правда глупыты сам слышал, они даже не потребовали нас вернуть. Они даже не вспомнили, что обсуждали при нас с Танасией тех сарацинских заложников, как их там, о господи Мирон и Моисей, кажется. Они давно забыли, что мы знаем эту уловку и можем расстроить им все дело.
Ну, если так То ты меня утешила. Иным людям трудно выбирать между жизнью и честью, но между смертью в славе и в бесславии выбрать легко.
Так ведь я для того и здесь, чтобы утешать тебя! Акилина скользнула ближе, прильнула к нему и обвила шею руками. Давай же утешаться, пока нам не пришлось вместе улечься на дно морское!
* * *
Тем не менее перед уходом из Никомедии Хельги предложил монастырским беглянкам денег, и многие их приняли. Хотела уйти и Танасия: перебравшись подальше от столицы, где ее не знают, она легко могла бы заняться прежним цветочным ремесломзаодно с любовным промыслом, что его обычно сопровождает. Селимир уговорил ее остаться, поклявшись, что возьмет в жены, если они доберутся домой. Жена у него, разумеется, была, но та увядшая женщина, растерявшая половину зубов, совершенно изгладилась из памяти за два года походной жизни, а восемнадцатилетняя гречанка, с пышными темными волосами и огненными глазами, гибкая, как березовая веточка, могла лишить рассудка человека и покрепче.
Просторная гавань на Никомедийском заливе, где русы ждали подходящей погоды, была окружена селениями. По селениям этим люди Хельги прошлись еще по пути к Никомедии, и жители по большей части оттуда разбежались. А те, что вернулись, бежали вновь при виде уже знакомых скифских судов. Местность опустела; не удовлетворившись этим, Хельги разослал дозорные десятки во все стороны от моря и велел занять все возвышенности, откуда была видна гавань. Если греки на хеландиях в Босфоре будут заранее знать о приближении русов, надежды на благополучный прорыв почти не останется, поэтому скрытность выдвижения была не менее важна для успеха, чем погода.