Впрочем, Клод всегда был таким. Его дочь Вивьен, мать Клодетт, всегда любила отца больше, чем кого-либо другого. Он поддержка, любовь, верность, надежность, понимание все это в одном лишь человеке, поэтому Вивьен назвала своего ребенка в его честь. И не зря, ведь Клод стал самым близким человеком для Клодетт.
«Если будет мальчик, я назову его Клодом. А если девочка, то Клодетт» сказала она однажды, но не успела дать новорожденному имя, и Леонард сам дал его своей дочери, помня последнее желание покойной жены.
Тяжело вздохнув, бабушка смахнула со лба пот, выступивший от волнения и жара огня, и снова побежала на кухню.
Отдельным вопросом была безопасность Клодетт. Если кто-то найдет кошек, ее казнят. Эта мысль ни на минуту не покидала голову Джозефины с того самого дня пять лет назад, когда четырнадцатилетняя Клодетт тайком пронесла в дом своего первого котенка. Поэтому бабушка была такой строгой. Поэтому она ругалась.
Спускаясь в подвал по темной лестнице, прижимая к себе дрожащего от страха котенка и вытягивая в темноту руку со свечой, чтобы осветить сырое подземное помещение, Клодетт снова и снова прокручивала в голове слова бабушки Джозефины. Очень не хотелось снова подводить семью, но она никогда не примет предложение того, кого не знает или того, кого не любит.
Запах в подвале стоял очень неприятный. Все кошки справляли нужду в углу оттуда и шла вонь. Клодетт мыла пол каждый день, но избавиться от запаха навсегда было невозможно, ведь в подвале ютились целых семь кошек, а убирать за каждой сразу она не имела возможности.
Едва завидев хозяйку, кошки замяукали и замурлыкали. Тринадцать кошачьих глаз не четырнадцать, ведь один из котов лишился левого глаза в борьбе за жизнь на улице уставились на Клодетт.
У нас пополнение: новый братик! радостно объявила Бастьен, обращаясь к ним.
Она поставила свечу на тумбочку и показала котенка своим животным. Одноглазый кот выступил вперед и принялся тереться о ноги девушки. Остальные дружно присоединились к нему. Все они просили ласки и еды.
Клодетт плясала и пела на улицах за гроши, на прошлой неделе она заработала всего девять парижских денье а потому не могла кормить кошек как положено. Все они были тощими, словно смерть, несмотря на то, что Бастьен давала им все, что только могла найти: то собирала объедки со стола, а иногда получалось даже купить рыбу у уличных торговцев.
Она выложила сегодняшние пожитки, на которые кошки набросились с большим аппетитом, при этом громко причмокивая, и убрала их «туалет», а новенький котенок при этом так разнервничался, что сначала спрятался за коробками, а потом завопил, что было мочи, но все-таки вышел к остальным. Клодетт улыбнулась этому зрелищу.
Шарль так она назвала котенка за его отвагу, ведь в каждом из них видела прекрасное вскоре соскучился по новой хозяйке и забрался к ней на руки, где, уткнувшись в ладонь, сладко мурлыча, задремал.
Клодетт! Клодетт! раздался голос бабушки за дверью. Поднимайся к нам!
Она звучала неожиданно ласково. Неужели гости так быстро пришли?
Девушка с извинением поставила котенка на пол, схватила свечу и понеслась наверх. Нельзя, чтобы кто-то что-то заподозрил. В том числе и ее отец Леонард считал кошек нечистыми тварями, и поэтому, как мы уже знаем, прятать их приходилось даже от него. Подвал стал лучшим убежищем: Вивьен умерла там, рожая Клодетт, и Леонард поклялся больше никогда туда не спускаться, чтобы избежать болезненных воспоминаний об утрате жены.
Оказавшись наверху, Бастьен быстро заперла за собой дверь. Заметив остатки кошачьей шерсти на плаще, Клодетт быстро сняла его и спрятала. Потом отчистит, сейчас времени на это нет заметят.
Клодетт и ее семья входили в число небогатых горожан, едва ли не крестьян, и потому одевались просто и незатейливо. Зато практично. Сейчас Клодетт была облачена в простенькое белое платье из дешевых тканей, и на ней совсем не было украшений.
Она перекинула низкий хвост через плечо, короткие передние пряди были выпущены вперед провела по голове рукой Клодетт была счастливой обладательницей шелковистых темно-рыжих да еще и длинных волос и притом густых темных бровей и пошла на кухню. Девушка теребила кончики волос и тем самым выдавала свое беспокойство.
Еще сильнее Клодетт заволновалось когда увидела их сегодняшнего гостя. Напротив ее отца, накручивая усы на указательный палец, за грубо сколоченным деревянным столом сидел Жюльен, сын судьи, тот самый человек, которому она отказала в предложении руки и сердца неделю назад. Этот наглец снова пожирал ее хищным взглядом. Клодетт знала, что он скажет еще до того как из его рта полились слова.
Ну что же ты, красавица, подумала о моем предложении? он улыбнулся своей нахальной пошловатой улыбкой, и Клодетт почувствовала острое желание стереть ее с его самодовольной морды.
Помимо знатного рода, природа наградила Жюльена привлекательностью. Он был красивее многих мужчин. С этим даже Клодетт не могла поспорить. Лицо его было симметричным и, если позабыть об усах, которые Жюль оставлял нарочно, гладко выбритым; брови темными, как и волосы, густыми, но аккуратными; глаза голубовато-серыми, умными, с вечным самодовольным прищуром, который их портил; а кожа от рождения была несколько смугловата, и это лишь придавало ему шарма. Во внешности Жюльена многое говорило об испанском происхождении его мать была испанкой и свои лучшие черты передала сыну.
Но эта красота была Клодетт неприятна. Она хорошо знала, что под ней скрывалось. Не зря в наше время говорят, что в любимом человеке нравятся даже недостатки, а в нелюбимом раздражают даже достоинства.
Вокруг них суетилась бабушка Джозефина с посудой в руках. Клодетт точно знала, что сейчас она слушала особенно внимательно. Когда внучка Джозефины становилась свидетельницей чьего-то откровенного, по ее мнению, разговора, она старалась как можно громче шуметь, чтобы ненароком не подслушать, но люди, подобные самой Джозефине, в таких ситуациях превращались в тихую мышь, чтобы слышать каждое слово. Так было и сейчас. Бабушка стала двигаться тише и медленнее, чтобы ничего не пропустить мимо ушей.
Нет. Я сразу отказала Вам, и это решение было окончательным, Голос Бастьен звучал устало, но твердо.
Она почти физически почувствовала, как напряглась Джозефина за ее спиной. На секунду ей показалось, что бабушка научилась поджигать людей взглядом.
Боюсь, ты пожалеешь об этом в скором времени, высокомерно заметил Жюль и приподнял темные брови, отпивая из кружки.
Я жалею лишь о том, что не могу высказаться, беззаботно пожала плечами Клодетт. Она ожидала очередной оплеухи за дерзость от Джозефины, но, по-видимому, бабушка решила не отвлекаться и промолчала. Бастьен и представить не могла, чего ей стоило это самое молчание. А сейчас, с Вашего позволения, Она обращалась к Жюлю. я покину вас. Мне нужно работать. Зарабатываю на приданное. Глядишь, к тридцати годам и выйду замуж, но Сдается мне, Вы меня не дождетесь.
Клодетт задорно подмигнула мужчине, присела в наигранном реверансе и, заработав строгий взгляд отца, выскочила на улицу. Леонард, как и бабушка Джозефина, ненавидели ее привычку отвечать с сарказмом людям, которые ей не нравились. Они считали это сортом безнаказанной грубости, признаком плохого тона. Впрочем, так оно и было. Но Клодетт, как женщина, могла позволить себе только сарказм. Лишь на это она имела право. Это был ее способ выражать свое недовольство и высмеивать людей, подобных Жюлю. Только так она могла остаться не обвиненной в разгуле дикарских инстинктов, унаследованных от праматери Евы, при этом ясно дав наглецам понять свою позицию.
***
День оказался таким же долгим, как и все его предшественники. Клодетт заработала не больше, чем обычно. Бабушка Джозефина отчитала внучку за отказ по ее возвращении, а когда домой пришел дедушка Клод, все стихло. Кошки были единственным, что скрашивало дни Клодетт Бастьен. Котенок Шарль залез на ее плечо, спрятался в волосах там котята чувствовали себя уютнее и потому любили в них путаться и своим мурлыканьем убаюкал Клодетт. Она так и заснула в подвале на небольшой кошачьей лежанке, спиной прислонившись к холодной стене.
Утром она умылась, привела себя в порядок, проводила дедушку, бабушку и отца на работу и, стоя перед зеркалом, уже собиралась заплести косу, как вдруг в дверь яростно забарабанили. Рыжие волосы заструились по ее плечам, когда Клодетт отпустила их и метнулась открывать незваным гостям.
Перед ней стоял мужчина в начищенном нагруднике и с обеих сторон от него возвышались еще несколько таких же. Дом Клодетт обступила толпа зевак: всем было интересно, что сейчас случится, и зачем столько солдат пришли в дом к молодой беззащитной девушке.
Клодетт Жизель Рене Бастьен, Вы обвиняетесь в колдовстве и постоянном общении с дьяволом под видом черной кошки и приговорены к публичной казни через повешение! громко провозгласил тот, что стоял впереди.
Сердце Клодетт пропустило удар. Показалось, будто весь дух из нее вышел. Вслед за недоумением пришло и понимание: капитан королевской гвардии, отпустивший Клодетт домой, сдал ее.
Глава 2
Двое мужчин подхватили Клодетт под руки и повели прочь. Девушка сопротивлялась и вырывалась всеми возможными способами: брыкалась, извивалась, пыталась укусить.
Окруженная со всех сторон, она почти потеряла всякую надежду, но не собиралась сдаваться без боя. Неважно, что ее обвинили в колдовстве. Неважно, что именно с ней хотят сделать эти жестокие суеверные люди. Они убьют всех кошек! Всех восьмерых! Всех, кого она приютила, о ком заботилась, кого любила и от кого получала взаимность и благодарность. Вот что волновало Клодетт Бастьен, когда ее вели на казнь.
Нет! Пожалуйста! Пожалуйста! взмолилась она. Пожалуйста! У меня нет никаких кошек! Клянусь душой!
Клятвы были так распространены в те времена, что нарушить любую из них считалось страшным грехом. Должны ли были стражники ее послушать?
Надо же, чтобы увести несчастную девушку на казнь, явились столько стражников! Впрочем, ничего удивительного в этом не было они ведь всерьез считали, что она была ведьмой, а значит боялись ее.
Клодетт чувствовала, как острая, точно лезвие, нить, которая держала ее над пропастью, трещала. Ее голос то захлебывался, то резал слух.
Неужели вы в самом деле хотите это сделать? Говорю же вам, здесь нет кошек! Она едва не задыхалась. Ее невидящий от слез взор блуждал по толпе, стражникам и останавливался на мужчине, который, по догадкам Клодетт, был ее палачом. Я сто лет не видела черных кошек! Помогите! Помогите!
Толпа охала и свистела. Девушка заработала несколько сочувственных взглядов. Кто-то закрывал лица руками и отворачивался, качая головой. «Бедное дитя. Ну разве может она быть ведьмой!». Другие скандировали: «Вздернуть ведьму! Смерть колдунье!».
Уже и так белая, словно чистый снег, Клодетт побледнела еще сильнее. Ее вдруг охватил страх смерти.
Нет! Пожалуйста! Говорю вам, там никого нет!.. повторяла она, тратя последние силы. Девушка то складывала руки с мольбою, то ломала их. Сжальтесь, господа стражники!
Но ничто ни ее молящий взор, ни надрывающие сердце рыдания, ни безумная отрывистая речь не дали зрительного результата. Палач указал на дверь в подвал, и стражники кивнули. Только не это! Они хотят проверить подвал!
Нет! Нет! Нет! выдав свой секрет, пронзительно закричала Клодетт и заплакала пуще прежнего.
У палача защемило сердце, но он справился со своей слабостью и потянул несчастную девушку прочь. Из груди Клодетт снова вырвались рыдания, но, окончательно обессилев, девушка позволила увести себя.
Она видела, как стражники выломали дверь в подвал, как один за другим они вошли в темноту и скрылись, спустившись по лестнице. Бедные, бедные животные! Слова не в силах описать, как разрывалось сердце Клодетт, знавшей, что прямо сейчас с ее любимцами, в которых она вложила всю свою душу, жестоко разделывались солдаты. Ну чем заслужили эти благодарные животные такую страшную смерть!
Было слишком поздно. Теперь, когда трагичная участь кошек была неизбежна, Клодетт больше ничего не волновало. Палач тащил ее по улице на Гревскую площадь, где ее уже ждала виселица, и девушка совсем не сопротивлялась. У нее был отсутствующий вид: голубые глаза уставились в одну точку мертвым взглядом, последние слезы равнодушно скатывались по щекам и останавливались. Пусть делают с ней, что хотят! Клодетт не реагировала ни на что.
Даже тогда, когда ее протащили мимо капитана, неизменно сидящего на лошади рядом с навесом, где расположился судья, ожидая казни ведьмы, на лице несчастной не дрогнул ни один мускул.
Как и большинство казней в те времена, эта основывалась на доносе. Может, оно и лучше, что никакого суда? Все равно ей не удалось бы спасти своих кошек или хотя бы спастись самой. Судья применил бы пытки и мучал ее до тех пор как она сама не созналось бы в совершенном преступлении, а после отправил бы на свидание с виселицей. Еще можно было допустить вариант, что Клодетт могла скончаться во время пыток при таких обстоятельствах.
Неважно, какой из путей они бы выбрали: итог у каждого из них предусматривался один казнь Клодетт и убийство восьмерых кошек.
Зеваки уже успели столпиться на площади. Люди ждали казни и во все глаза наблюдали, как на виселицу, следом за палачом, девушка поднималась по лестнице навстречу своей смерти. Клодетт выпрямила спину. Нет, она не будет унижаться здесь. Она с достоинством примет смерть и не прольет больше ни одной слезы.
Лицо девушки выглядело решительным. Если умирать, так умирать, но с честью. Не стоит беспокоиться о том, чего не можешь изменить даже при всем желании. Сколько невинных девушек приняли здесь смерть? Сколько жизней забрала эта ненасытная виселица? Кто из них ушел с достоинством: те, кто в слезах умоляли о помиловании, понимая, что это не спасет им жизнь, или те, кто отважно встретил погибель, ни о чем не жалея? Так пусть все увидят, что Клодетт Жизель Рене Бастьен ни о чем не жалеет. Если бы она могла вернуться в прошлое и что-то там изменить, она все равно брала бы кошек под свою опеку. Это стоило того. Девушка гордо подняла голову вверх, демонстрируя всем свое безразличие, но губы у нее при этом дрожали, выдавая страх.
Мысль о том, что Бог был на ее стороне, утешала как никогда. Держаться на публике и притворяться непоколебимой с этой верой оказалось не так сложно.
Палач набросил веревку на тонкую шейку Клодетт, поправил петлю и проверил узел. Девушка сглотнула. Она смотрела куда-то вперед, игнорируя толпу, игнорируя палача, игнорируя удавку на своей шее, игнорируя холодный шепот смерти.
Взгляд Бастьен устремился на судью, приговорившего ее к гибели, когда она об этом даже не подозревала, скользнул в сторону и наткнулся на темные глаза капитана, предавшего ее.
На его застегнутом лице застыло такое же выражение, как у Клодетт. Он прятал свои чувства, свои эмоции. И что творилось у этого человека в голове? Капитан смотрел куда угодно, только не на Клодетт. Может, ему было стыдно за содеянное. А может, у этого человека совсем не было совести, может, голос Божий давно оставил его.
Во всяком случае, теперь он знал ее имя.
«Смерть ведьме! Казнить колдунью!» скандировала толпа. Неужели она умрет вот так просто, будучи ненавистной всем Парижем? Но и сама Клодетт ненавидела весь Париж. Она удерживалась от слез, вызванных не только страхом, но и бесконечной ненавистью к этим людям. Нет ничего хуже, чем умереть в таком состоянии. Нет ничего страшнее, чем явиться перед Богом с такими мыслями на уме. Всепоглощающая ненависть всегда приводила людей в геенну огненную.
Неожиданно люди зашептались, буря гигиканья и свиста утихомирилась. Сквозь толпу отчаянно пробивалась бабушка Джозефина, требовавшая освободить ее внучку. Следом за ней спешил дедушка Клод. Где же был ее отец? Клодетт разглядела его, стоявшего на самом краю площади. На его лице девушка не могла прочитать ни единой эмоции. Леонард слепо смотрел на дочь, но понять, злился он, сожалел или грустил, было сложно.
Гнусные палачи! Сейчас же освободите мою внучку, грязные убийцы! ругалась Джозефина. Вам нужна не она!
Сердце Клодетт заколотилось чаще. Что она задумала? Решила спасти ее? Это невозможно. Решение суда нельзя изменить. Эти жестокие люди не знают жалости и не умеют сострадать.