Она вытирала сок рукой и слизывала, промокала и слизывала. Сердце выпрыгивало из грудной клетки, дышать стало нечем, но следы преступления необходимо было срочно ликвидировать.
Антон шумно принюхался, а у Машки провалился и застыл пульс.
Мужчина повернулся, зарылся лицом в её волосах, поцеловал в шею, провёл рукой по бедру до талии и отвернулся.
То место, до которого Антон дотронулся, и поцелуй на шее, горели огнём.
Спустя некоторое время мужчина начал вертеться, шумно дышать, потом раздался богатырский храп, от которого он проснулся.
У Машки в этот момент предательски задралась ночнушка, скорее майка, прикрывающая только спину, Антон повернулся, прижался, почувствовал горячие полукружия, вдохнул запах разгорячённого Машкиного тела, отчего у него моментально возникла эрекция, которую Мария ощутила задом.
Руки мужчины привычно заскользили по бокам, он же не ведал, кого ласкает, сосредоточились на груди, форма и размер которой вызвали секундное недоумение, которое тут же рассеялось, поскольку соски под пальцами Антона превратились в спелые вишни, усилившие многократно возбуждение.
Ещё секунда и Машка заорала бы от страха. Она готова была провалиться сквозь землю, сдаться на милость победителя, рассекретить своё инкогнито, но подвести подругу она не могла под страхом смерти.
Пришлось терпеть изуверскую пытку.
Антон тем временем действовал в привычном алгоритме, практически на автомате, можно сказать, не просыпаясь: повернул Машку на спину, раздвинул её ноги.
Девушка боялась оказать сопротивление, выдать себя хоть чем-то. То, что могло произойти пугало, но возможность разоблачения была гораздо страшнее.
Мужчина с наслаждением поцеловал грудь, отчего по её телу разлились сладость и слабость, а дыхание стало горячим и частым.
Губы Антона мягко прошелестели по её напряжённому животу, слизнули с раскрытого наполовину бутона капельку сока. В ход пошли руки. Мужчина явно просыпался.
Сопротивляться, искать экстренный выход, что-то делать было поздно. Желание Антона выросло, уплотнилось и уверенно направилось внутрь спелого цветка.
Мария вдруг вспомнила, что именно про недюжинную силу Антона рассказывала подруга. Она поняла, что сейчас произойдёт нечто из ряда вон выходящее, что пищать и плакать сегодня придётся не Надьке, а ей, что приближается именно тот случай, про который подруга говорилалучше один раз попробовать.
Антон был нетерпелив и стремителен, но внимателен и нежен.
Прошло меньше минуты как они слились воедино, а Машка уже кончила, потом ещё раз и ещё.
Её вероломно трясло и колотило. Несколько раз Мария теряла сознание, дважды проваливалась в транс, бессовестно поймала оргазм, следом ещё один. Несмотря на испуг, на прямое предательство в отношении подруги, на уверенное знание, что это прелюбодеяние, блуд, она утопала в сладком блаженстве, вспомнила про сироп.
Всё, что она чувствовала, совсем недавно талантливо описала ей Надежда.
Но Машка не просто лежала, она активно участвовала в изумительно вкусной любовной игре, настолько яркой эмоционально и физически, что не сумела сдержать стон.
Антон, несмотря на крайнюю степень возбуждения, на стремительное приближение к финалу, неожиданно осознал, что происходит нечто нереальное, почувствовал, что совокупляется явно не с женой.
Сила интимных мышц партнёрши, эластичность и гладкость кожи, гибкость стана, упругость груди, запах телавсё это не вписывалось в привычные рамки. Такого удовлетворения, такого азарта кайфа он не испытывал прежде никогда: это было очевидно.
Свою женщину Антон узнал бы из тысячи. Это была не она. Неужели всё происходит во сне? Но нет, вот она, готовность разрядиться запасом семени, скопившимся за неделю воздержания, этот взрыв невозможно испытать виртуально.
Мужчина, не сдержавшись, выстрелил во влажную глубину, чертыхнулся. Девушка напряглась, оттолкнула Антона от себя и заплакала.
Он стремительно протянул руку к ночнику, включил свет.
Машка! Что ты здесь делаешь? А Надя, Надя где я чего-то не знаю?
Доходило до него медленно, но больно. Причина, по которой подруга жены могла оказаться в его постели могла быть только однаизмена.
Ты всё знала и молчала? Почему не отказала мне? Машка-Машка! С кем она спит, кто он?
Я не могу, не могу ничего тебе рассказать. Не могу подвести подругу.
Ты уже это сделала. Понимаешь, уже! То, что мы сейчас испытали, не было игрой, мы реально наслаждались друг другом. Скажи, Мария, почему ты рассталась с мужем, только откровенно, без женских штучек.
Я поняла, что не умею прощать предательство и обман.
А ты, разве ты никогда не изменяла?
Нет. У меня до тебя был лишь один мужчина. Я любила его, была уверена, что он меня тоже.
Знаешь, Машка, я только что понял, что тоже не умею прощать. А тебе теперь не смогу изменить с ней. Скажи, ты смогла бы меня полюбить, только не ври?
Это было бы нечестно по отношении к Наденьке. Но ты мне нравишься, не скрою. А после того, что я испытала я была бы счастлива но это невозможно.
А она, Надька по отношению к тебе поступила правильно, честно, по-дружески? Неужели до тебя не доходит, что она тебя подставила, что ваша игра в подмену могла закончиться как-нибудь иначе, не так романтично.
Сложно, однако, разговаривать без штанов о столь серьёзных вещах, тем более, когда напряжение не спадает, а усиливается от предельной близости.
Антон беседовал с Марией, не выходя из неё.
Разговор продолжался, а сила страсти не ослабевала.
Маша, впрочем, Антон тоже, не вполне осознавали, что делают.
Воздух комнаты был насквозь пропитан концентрированным запахом секса. Остановить бурлящие гормоны было немыслимо. Страсть воспламенила нечаянных любовников и поглотила под пучиной чувственного дурмана.
Тихонечко прокравшаяся в это мгновение в квартиру Надежда уловила запах страсти ещё в коридоре. Привыкнув к темноте, она по-кошачьи бесшумно проникла в спальню.
Увидев Антона, под которым чувственно изгибалась и стонала Машка, она едва сдержалась, чтобы не закричать.
Ей стало невыносимо дурно от подсмотренной сцены, обидно до тошноты. Выглядела картина разврата чудовищно, гадко.
Одно дело изменять самой, совсем иноесобственными глазами увидеть, как лучшая подруга ублажает собственного мужа. Или он её.
Как ни старалась Надежда быть незаметной, ей это не удалось.
Антон почувствовал её приближение по движению воздуха в тот момент, когда открывали дверь. Он намеренно не стал прерывать интимную игру, превратив любовный поединок в неразрешимую семейную драму, чтобы упростить неизбежное расставание.
Какая же ты сука, Машка! Воспользовалась ситуацией, разбила семью. От кого от кого, от тебя такой подлости не ожидала, прошипела Надежда, когда Антон включил ночник, видеть тебя больше не желаю, гадюка!
Мария, натянув до подбородка одеяло, сидела в кровати и тряслась как осиновый лист. Она не могла осмыслить в такой ситуации свою роль: кто она, почему оказалась меж двух огней? Как же дорого обходится глупость, неумение сказать твёрдое нет.
Антон вёл себя решительнее.
О разводе поговорим завтра. А теперь иди, погуляй, мы ещё не закончили.
Самое обидное было то, что баскетболист в постели не произвёл на Надежду никакого впечатления.
Подарок Деда Мороза Часть 1
Удивительное всё же чувствоодиночество. Ведь мы очень редко встречаемся один на один с самим собой: кругом люди, много людей.
Нас никто не запирает в замкнутом пространстве, нет также запретов на общение, а мы страдаем, да ещё как, даже иногда в своей семье, потому, что чувствуем свою ненужность.
Мы теряем связь с окружающим миром, внушаем себе навязчивую мысль, что нас никто, совсем никто не любит и не понимает, что все-все притворяются и лгут. Всему виной негативный опыт.
Если у тебя много дел, тогда ещё ничего. Про одиночество вспоминаешь лишь в минуты, когда внезапно подкрадывается чёрная тень меланхолии. Намного хуже, если свободное время нечем занять.
Вероника Красавина тосковала не слишком часто, у неё был сын, маленький Коленька, светлоголовый боровичок полутора лет у которого болезненно прорезался тринадцатый зуб.
Тягучая пустота начинала терзать её в те несколько часов, когда Коленька засыпал, когда все домашние хлопоты иссякали. Смотреть телевизор или читать было тягостно, потому, что там вопреки её личному опыту люди жили, а она просто существовала.
У героев произведений что-то происходило, менялось; они искрили энергией, эмоциями, влюблялись и ненавидели, искали и находили счастье. Переживать за кого-то, не за себя, было невыносимо больно.
В жизни Вероники никаких перемен, тем более любви и благополучия, не намечалось.
Жили они с сыном более чем скромно на средства от перевода с трёх языков, редактирования и составления технических текстов.
Коленьке мама всё же умудрялась что-то изредка покупать, чаще ношеное, но добротное, а сама сама обходилась обносками совсем древними.
На лето у Вероники были две пары добротной обуви, а на зиму только стоптанные с поломанной молнией холодные сапоги и старенькое пальто, к которому она приметала подстёжку из синтепона от старой куртки.
До Нового Года оставались считанные дни. Нужно было принять важное решениекупить малышу валеночки в подарок или что-нибудь вкусненькое на стол. Денег на то и другое не хватало.
Вероника не роптала.
Жизнь не баловала её, если не считать двухкомнатной квартиры, которую чудом не отняли, когда родители погибли в нелепой аварии, спровоцированной водителем, у которого на полном ходу перестало биться сердце.
Тогда ей помогла сестра отца, но не просто так (ушлая была тётенька). Родственница бессовестно отжулила папин автомобиль, дачный участок и гараж, но опекала Веронику до совершеннолетия, дала возможность получить образование.
Девочка выросла покладистой, даже слишком: никому и ни в чём не могла отказать. Вероника всем сопереживала, каждому стремилась помочь, даже в ущерб себе.
Именно это свойство характера сыграло с ней дурную шутку.
Тогда девочка закончила учиться в институте, устроилась на первую в своей жизни работу. Тётка получила, что хотела и тихо исчезла из её жизни. Больше они никогда не встречались.
Вероника шла домой с первой настоящей зарплатой, тратить которую было невыносимо жалко, потому, что количество желаний было огромным, а сумма доступных для воплощения мечты средств совсем маленькой.
Несмотря на это, настроение было приподнятое.
Тут незнакомый дядечка поскользнулся на накатанном ребятнёй пятачке льда, да так сильно грохнулся, что Веронике показалось, будто у него треснул череп.
Человек в чёрном пальто не вставал. Никого в этот поздний час на улице не было. Пришлось помогать.
Вероника оттащила пострадавшего к стене дома, усадила. Оказалось, что это юноша чуть старше её, только крупный, мускулистый.
Девочка легонько хлопала его по щекам, дула на лицо. Человек не подавал признаков жизни. Она хотела уже бежать к телефону автомату, но юноша очнулся.
Ты кто, спросил он, снял шапку и охая потрогал голову.
Вероника, неуверенно пропищала она, сейчас вызову вам скорую.
Рука парня была в крови, видно сильно ушибся.
Обойдёмся без скорой. У тебя платок есть?
Сейчас принесу, я живу рядом, вон в том доме.
Умыться позволишь? А йод, бинты у тебя есть?
Нет, я одна живу.
Ладно, ничего страшного. А аптека далеко?
Аптека рядом. Я сбегаю.
Не суетись, возьми деньги.
У меня есть, крикнула Вероника и сорвалась спасать мир.
Прохожего звали Семён, ему было двадцать три года.
Можно я у тебя переночую, скорее сообщил, исключая возможность отказа, чем спросил Семён, когда Вероника обработала рану, потом напились чая с сушками, поздно уже, темно, а у меня голова кружится.
Отказать девочка не смогла. Так Семён и остался у неё.
На работу он не ходил, ничего про себя не рассказывал, но это могло быть следствием травмы. Зато готовил вкусно, когда было из чего.
Потом были поцелуи, объятия, сбивчивые объяснения в пламенных чувствах и то, что заставляет делать природа любого и каждого, кто ощутил силу энергии интимного прикосновения и дыхание страсти, посылаемой не только избранным.
Вероника боялась последствий, но уступила. Так было устроено её восприимчивое сознание, что отказывать в искренней просьбе, тем более такому обаятельному, такому нежному, а вдобавок травмированному юноше она считала невежливым.
Семён был ласковым, целовал страстно. Манипуляции, которые он производил с телом девочки, были на удивление вкусными. Особенно ей нравилось, когда Семён долго-долго нежно водил руками и губами по её обнажённому телу, которое было благодарно отзывчивым.
Внутри просыпались сладкое томление и блаженная нега, от близости юного мужчины и его пряного запаха сбивалось дыхание, набухали и трепетали соски и низ живота, отчего Веронике всегда становилось невыносимо приятно, но очень стыдно.
Растекающееся по клеточкам чувственное наслаждение заставляло напрягаться и ждать, когда произойдёт главное.
Семён будто чувствовал, чего Вероника ждёт. Стоило ей подумать, какое действие именно сейчас сделало бы её предельно счастливой, как любимый (мысленно она называла его именно так, чувствуя себя замужней, семейной женщиной) приступал именно к этой интимной процедуре.
Он и заканчивал ласкать её чувственное тело именно в тот момент, когда терпеть наслаждение не было больше сил, когда по телу начинали курсировать штормовые волны экстаза.
Вероника застывала, переживая сильнейшие эмоции, Семён ждал, пока она успокоится, после чего продолжал возбуждать немыслимыми ласками, пока любимая не выплёскивала густую влагу, и лишь тогда начинал доставлять удовольствие себе.
Иногда девочку настолько захлёстывала энергия избыточного наслаждения, что она теряла сознание, порой кричала, не в силах безболезненно перенести пик страсти, но чаще мычала, сглатывая ручьём текущие слёзы счастья.
Впервые в жизни она была по-настоящему довольна жизнью, несмотря на то, что так ничего и не знала про Семёна, который вёл себя как настоящий муж с единственной непонятной странностьюон упрямо избегал разговоров на денежные темы, бессовестно пользуясь теми скудными дарами, что приносила в дом Вероника.
Девушка считала этот факт незначительным: если мужчина молчит, значит, тому есть причина, которую лучше не тревожить.
Вероника никогда не была скаредной, тем более теперь, когда у неё был любимый. Она заботилась о том, чтобы Семён был сыт, чтобы одет был в чистое, но отчаянно экономила на себе. Эту малую жертву девушка сочла умеренной платой за спасение от неприкаянного одиночества, от которого давно устала.
Однажды солнечным весенним утром Вероника проснулась оттого, что подушка рядом с ней оказалась пустой. Она испугалась непонятно чего, сердце сжалось в интуитивном предчувствии зловещей неизбежности, хотя причин для беспокойства не было.
Зря ты проснулась, Вероника, спокойно сказал впервые за месяцы совместной жизни одетый в верхнюю одежду Семён, хотел уйти тихо, незаметно, чтобы ты не особенно расстраивалась. Мне пора домой, теперь можно. Не расстраивайся, тебе же было хорошо со мной. Теперь у тебя есть опыт интимной жизни. Ты замечательная женщина, даже слишком. С твоими внешними данными захомутать мужикапара пустяков. Не грусти и прощай.
Человек, которого она считала супругом, вышел, не оборачиваясь, а Вероника растерянно хлопала ресницами, набухающими влагой, не в силах понять, что происходит.
Она ещё верила Семёну, надеялась, что он шутит, что сейчас развернётся, поднимет на руки, отнесёт в спальню
Не развернулся, не поднял, не понёс. Исчез навсегда, унеся с собой сладкое счастье.
Спустя три недели Вероника обнаружила, что беременна.
Жизнь опять сделала крутой вираж, совместив радость материнства с потерей социальной ориентации.
Опять пришлось приспосабливаться, учиться жить ещё скромнее.
Если бы не Коленька, Вероника могла сойти с ума. Пережить потерю любимого было гораздо труднее, чем смерть родителей. Она повзрослела, стала сентиментальной, плаксивой и очень нервной.
Особенно сильно уязвимость и незащищённость девушка почувствовала в конце беременности, когда поняла, что помощи ждать неоткуда, а средств и сил, чтобы выжить самой и вырастить ребёнка, не было достаточно.