Однако обещание своё он не выполнил всех троих назначили в выездной караул. Одна радость туда же попал и Захаров.
Слушай, Юрка, спросил Кравец после поверки, ты что-нибудь понимаешь? Почему Шалов взял нас в выездной? Он же нас терпеть не может Меня, по крайней мере
Шут его знает, Сань, чё ему на ум взбрело?.. Может, и не он составлял караул
А кто тогда?
3
Инструктаж Епифанцев начал высокопарно:
Таварищи курсанты! Вам даверена высокая честь паехать в выездной караул. Этай чести вы удастоены как пабедители сациалистическава саревнавания в честь истарическава двадцать пятава съезда КаПаэСэС. Вы учитесь без троек и патаму, надеюсь, справитесь с паставленнай задачей
Кравец чуть было не заорал: «Слава КПСС!», да вовремя сдержался руководящую и направляющую силу советского общества в стенах училища всуе поминать было не принято. Да и как иначе? Коммунистическая партия Советского Союза альма-матер всех политических училищ. В январе 1967 года ЦК партии принял постановление «О мерах по улучшению партийно-политической работы в Советской Армии и Военно-Морском Флоте», по которому и был создан институт ротных политработников, открыто несколько военных училищ, в том числе и Курганское высшее военно-политическое авиационное. Оно же КВАПУ.
Правда, ещё одно обстоятельство удержало Кравца от готовой сорваться с языка здравицы. В седьмой роте, вопреки расхожему анекдоту, что «Слава КПСС» вообще не человек, был курсант с таким именем и фамилией. Ненец по национальности.
В училище ежегодно принимали представителей разных народов СССР. В роте были украинцы, белорусы, азербайджанец, грузин, узбек, гагауз Словом, весь интернационал налицо. Кроме немцев и евреев. Последних, по какому-то негласному распоряжению, в училище не брали.
Слава Капээсэс (именно так в военном билете и было записано) отличался от остальных не только фамилией, но и каким-то необыкновенным трудолюбием. Большую часть времени он, кривоногий и невзрачный, проводил в подвале казармы, где была устроена слесарно-столярная мастерская. Слава всегда что-то строгал, пилил, сверлил. Ни на какие построения он не являлся. Даже в столовую приходил самостоятельно, а не с ротой. В казарму поднимался только перед отбоем. Книг никогда не читал, конспекты не переписывал. Как он сдавал экзамены и зачёты, для однокурсников так и осталось тайной. Наверное, ему просто ставили тройки за происхождение и «золотые руки». Но забавнее всего, как Слава ездил в отпуск. Его отец-оленевод постоянно кочевал где-то за полярным кругом.
Кагда вернетесь, Капээсэс? строго спрашивал Славу ротный.
Когада пурга кончица, однако, невозмутимо ронял тот.
Точно. Все остальные курсанты, прибыв в положенный срок, успевали проучиться уже добрую половину следующего семестра, а Слава только появлялся в училище, всё такой же невозмутимый.
Самалета не летал докладывал он Бабе Кате. И Славе всё прощалось.
Слава, а почему у тебя фамилия такая необычная? как-то поинтересовался Кравец.
Зачем необычная? удивился Капээсэс. Кароший фамилия. Отец давал. Он у меня б-а-альшой коммунист, однако. Главный в совхозе Слава надолго замолчал, потом сказал совсем неожиданное: Сам отец другой фамилия имел.
Какой? Кравец невольно перешёл на ломаный язык.
Олесов.
Как же так: отец Олесов, а ты Капээсэс?
Разве неможно? снова удивился Слава.
У русских так не принято
Плохо
Отчего же плохо?
Слава внимательно посмотрел на Кравца: не подшучивает ли тот, и сказал с глубоким убеждением:
Отец главная в семье. Как захочет, так и правильно. Он в сельсовет меня записать приехал. Над сельсовет плакат висит: «Слава КПСС!» Отец обрадовался. Значит, Торум его сыну имя подарил
Торум это кто, председатель сельсовета?
Лицо Славы окаменело:
Торум это бог!
Слава, ты же сказал, что твой отец большой коммунист Как же он может верить в Бога? усомнился Кравец.
Разве неможно? изумление Капээсэс было таким неподдельным, что Кравец только рукой махнул: о чём разговаривать с дитём природы?..
Капээсэс вспомнился Кравцу неспроста. В этот самый момент Епифанцев, успевший уже рассказать, что можно и чего нельзя делать в выездном карауле, заговорил, как раз про Славу:
Не забудьте атремантиравать ящик для баеприпасов. Курсанты из семьдесят четвертава раскалатили его в прошлом карауле Как умудрились? Железный ведь Капаэсэс я задание дал Всё нада сделать сегодня. Выезд завтра в семь тридцать от штаба училища. Ясна?
Так точно, за всех ответил Шалов.
Харашо. А теперь распишитесь в журнале инструктажа Каждый напротив сваей фамилии.
Для чего расписываться-то? шёпотом спросил Захаров у Кравца, пока Шалов ставил свою подпись в амбарной книге на столе у Бабы Кати.
Ротный страхуется Вдруг с нами что случится
Типун тебе на язык!
Разгаворчики! призвал к порядку Епифанцев.
После инструктажа Шалов отправился в штаб за караульной ведомостью и проездными документами. Захарова и Мэсела он послал с накладной за сухпайком. Кравцу, как тот и предполагал, поручил починку ящика.
Потом, май дарлинг, пройдёшь на вещевой склад к прапорщику Нечитайло. Захаров и Масленников подойдут туда же. Получите полушубки и телогрейки. Ю андестенд? Шалов был в приподнятом настроении.
Понятно, буркнул Кравец. Но, отойдя, улыбнулся: никакой Шалов не может отравить радость от предстоящего караула.
Так, улыбаясь, и зашёл в мастерскую.
Зачем смиёсся? поинтересовался Слава, отрываясь от работы. На верстаке лежал ящик, над замком которого он колдовал.
Разве неможно?
Можно. Только потом, однако. Когда снова в училисче приедешь
Я в приметы не верю.
Ты стрелять умеешь? неожиданно спросил Капээсэс.
Умею. На стрельбах пятерку получил
А белка в глаз попадёшь? хитро прищурился Слава.
Не знаю.
Плохо. В караула надо стрелять метка
А ты сам-то белке в глаз попадал?
Попадал, однако
А в караул тебя не взяли! отыгрался Кравец. В общем, ты мне зубы не заговаривай, ящик чини, а то у меня дел по горло
4
Полушубки были ослепительной белизны, не надёванные ни разу. Начальник склада прапорщик Нечитайло, выдавая их, запричитал:
Загубитэ таку красу, бисовы дэти! Який командир зрозумив у караул таку нову вещ видаваты? Там жэ гряз, копот Глядыте, хлопчики, вы ж мэни за них головой отвечайетэ!
Ответим, товарищ прапорщик. Не беспокойтесь! примеряя полушубок с серебристым мехом на отворотах, отозвался Захаров и крутанулся перед Кравцом. Ну, как, Сань, идёт мне такой прикид?
Хоть в кино снимай! В фильме «Морозко»
В роли Бабы-Яги тут же ввернул Мэсел.
На эту роль ты уже кинопробы прошёл вступился за друга Кравец, но дальше тему развивать не стал. Ссориться не хотелось. Даже с Мэселом.
Полушубки действительно были загляденье.
Почему нельзя прямо в них из училища поехать? вслух стал размышлять Кравец, прикидывая, что в таком наряде было бы неплохо прошвырнуться по улицам Кургана: вдруг кто-то из знакомых встретится
Это караульная форма одежды, а не повседневная, загубил мечты невесть откуда взявшийся Шалов. Рашн коллорит Он в деревне хорош да на посту. А в городе тебя первый же патруль сцапает
Так ведь тащить сколько тут же застонал Захаров. Сухпай, боеприпасы, полушубки, телогрейки, автомат, подсумок Так и пупок развяжется, товарищ сержант
Своя ноша рук не тянет! Ты, Захаров ещё не успел за ворота училища выйти, а уже ноешь. Вспомни, как в уставе сказано: военнослужащий обязан стойко переносить тяготы и невзгоды военной службы
Так то тяготы. Они не в килограммах измеряются, а тут на каждого по два пуда придётся
Утром, когда Шалов построил их, чтобы ещё раз проверить готовность снаряжения, оказалось, что ноши и впрямь больше, чем рук у караула. Четыре вещмешка, набитых до отказа. Сверху приторочены скрученные в скатку полушубки. Ящик с боеприпасами и документацией. Автоматы в чехлах да ещё две тяжеленные коробки с сухпайком. Телогрейки, не поместившиеся в вещмешки, курсанты вынуждены были надеть под шинели, отчего сразу приобрели мешковатый вид. Только сержант ухитрился впихнуть свою телогрейку в ящик для боеприпасов и теперь выгодно отличался от караульных. Его отутюженная шинель была перетянута офицерским ремнём, на котором красовалась кобура с пистолетом.
Это пижонство аукнулось Шалову, как только вышли из казармы и в сопровождении двух дневальных потащились к штабу. Ноябрьское утро выдалось морозным, и ветер пробирал насквозь. «Довыпендривался!» злорадно подумал Кравец, заметив, как скукожился ещё минуту назад такой бравый комод. Даже в шинели с телогрейкой было совсем не жарко. Но холод не мог остудить азарт и предвкушение приключений. От Кравца не ускользнуло, с какой завистью смотрели на них, волокущих свои мешки и коробки, курсанты, чистившие заснеженный плац. «Скребите, ребята! Помните, что только труд превратит курсанта в человека!»
У штаба уже урчал дежурный Газ-66. За рулем сержант из роты обеспечения. С ним рядом помощник дежурного по училищу, лейтенант. Он дал знак: загружайтесь скорее. «Шалову опять не повезло: рассчитывал прокатиться в кабине Так оно и было бы, если б дежурной машиной оказался ЗИЛок!» ухмыльнулся Кравец и тут же получил нагоняй:
Тебе что, особое приглашение надо? Чего сопли жуёшь!
Быстро закидали экипировку в кузов и устроились на откидных сиденьях.
Кравец, старший по левому борту. Я по правому, определил Шалов диспозицию и постучал по кабине. Поехали!
В считаные минуты промелькнула главная аллея училища, домик КПП с заспанным дежурным. Справа потянулся зелёный забор. Потом его заслонила берёзовая роща. Замаячили четырехскатные крыши увальских домиков, засыпанные снегом. Вот и поворот на Звериноголовский тракт. Постамент с устремлённым в небо МиГом, на котором выведено красной краской: «Слава советским авиаторам!» И опять берёзы, сосны с двух сторон. Знакомый, много раз виденный из окна рейсового автобуса «шестерки» пейзаж. Сейчас, в сумеречном утреннем свете, он показался Кравцу иным. Более суровым и, как ни странно, более красивым. «Наверно, так виделись родные места уходящим на войну», пришла мысль. Но развить её он не успел. «Газик» пошёл под гору и выкатился в степь. Она раскинулась до самого города, являя собой тот самый «оперативный простор», который, по словам Бабы Кати, не в силах преодолеть ни один самовольщик. Что и говорить, пять километров по снежному полю расстояние немалое! Но смельчаки в роте всё-таки находились. Правда, Кравец не из их числа. Не из боязни, что не дойдёт до Кургана и замёрзнет в степи, как ямщик из народной песни, а скорее по идейным соображениям. Самоволка не вписывалась в его жизненные принципы, в понятие воинской чести. Хотя было бы ради кого, может, и рискнул бы Особенно в белом нагольном полушубке, что нынче приторочен к вещмешку! «Этот бы полушубок да сейчас на плечи, а то во все щели свистит!»
Наконец добрались до дамбы. Переехали через замёрзший Тобол и очутились в Кургане. Областной центр уже проснулся. На остановках толпился рабочий люд. Было совсем светло, но уличные фонари ещё горели. «Обычное раздолбайство по формуле: всё вокруг советское, всё вокруг моё!» Притормозили на перекрестке у ЦУМа и, двигаясь дальше, собрали по пути все красные светофоры. Такие уютные летом, улицы Кургана сейчас были стылыми и навевали тоску: Ленина, Советская, Горького Проехали городской парк. Напротив центрального входа, словно в насмешку, располагалось здание комендатуры старинный двухэтажный особнячок из красного кирпича. Захаров и Кравец переглянулись. Резиденция коменданта им была памятна по-своему
Ещё на первом курсе, в начале марта, они были назначены в патруль по городу. «Не считайте, что вам повезло! предупредил Гейман. Смотрите, оттуда прямая дорога на кичман» Напоминание было излишним. Известно всем, что в лапы к Шурику попасть легко, вырваться из них трудно. Шурик, он же Мясо, он же майор Мисячкин, слыл в курсантской среде человеконенавистником и хамом. Был он таким по долгу службы или из-за трудного детства в послевоенном детдоме, неизвестно. Но лютовал страшно. Очутиться на «губе», независимо от числа нашивок на рукаве, было проще простого, тем паче когда целые сутки у него на глазах. Один вид Мисячкина вызывал отвращение. Красное, пористое лицо, нос, иссечённый сиреневыми прожилками, бесцветные глаза и скрипучий голос. Таким только детей пугать!
Прибыли Кравец и Захаров в комендатуру с легким мандражом. Не успели расположиться в комнате для патруля, как влетел комендант. Они вытянулись, не зная, чего ожидать.
Так, значит, вы новые патрульные, глаза-буравчики просверлили их насквозь. Первокурсники, значит Хорошо Так вот, товарищи курсанты, нам предстоит ответственная задача, Мисячкин сделал ударение на слове «ответственная», задержание неизвестного. Поступила информация: на железнодорожном вокзале находится подозрительный человек в полувоенной форме. Слушай боевой приказ! Сейчас отправляемся на вокзал. Будем действовать так: я подойду к субъекту с фронта и спрошу документы, а вы, значит, зайдёте с флангов и будете внимательно следить за его руками. В случае неадекватного поведения, хватайте и держите, пока не прикажу отпустить! Уразумели? совсем не по-военному спросил он.
Так точно, товарищ майор!
Неизвестный субъект оказался крупным мужчиной лет сорока пяти. Он сидел за столиком в привокзальном кафе, не снимая парадной шинели с погонами подполковника. Из-под полы выглядывали цивильные брюки. На голове незнакомца была шапка из какого-то дорогого меха. На столике стояли бутылка армянского коньяка и тарелка с тонко нарезанным лимоном. При взгляде на лимон у Кравца свело скулы.
Предъявите ваши документы! строго потребовал Мисячкин, выставив левую руку с повязкой «Офицерский патруль».
Па-жал-ста, незнакомец окинул майора внимательным взглядом и полез во внутренний карман. Курсанты напряглись. Но ничего страшного не случилось. Незнакомец предъявил Мисячкину удостоверение в красном переплёте.
Комендант долго вертел его в руках.
Вам придётся проехать в комендатуру для уточнения некоторых деталей.
Незнакомец медленно встал. Только тут Кравец увидел, какой он громадный выше его на две головы, не говоря уже о коренастом Захарове. Между тем задержанный не оказал им никакого сопротивления и спокойно прошёл к «уазику» коменданта. Они следовали по пятам и являли, наверное, довольно забавную картину этакие лилипуты, конвоирующие Гулливера. В эти минуты Кравец страха вроде бы не испытывал. Страх возник позднее, когда в комендатуре Мисячкин, наставив на незнакомца пистолет, предложил предъявить содержимое карманов. Среди вещей незнакомца оказались ТТ с полной обоймой и пачка двадцатипятирублевок. Держа неизвестного на мушке, комендант позвонил дежурному по КГБ области. Вскоре к комендатуре подкатила чёрная «Волга». Из неё вышли четверо в штатском. Они увезли задержанного. Кто он такой, так и осталось загадкой.
Наверное, Юрка, мы поймали шпиона предположил Кравец, когда они вернулись в роту.
Станет тебе шпион с «тэтэшкой» расхаживать! У шпионов небось «пушки» поновей будут
Ну, тогда это матёрый бандит. Видел, какая рожа?
Ну, рожа Хотя, был бы он бандит, мы бы с тобой сейчас здесь не сидели У него кулачищи, как у меня голова Захаров сделал страшное лицо и неожиданно предположил: Я так скажу, Сань, если этот, в форме подполковника, важная птица, нас к награде представят. К государственной!
Ты загнул, к «государственной» Считай, мы и так с тобой награждены: сутки возле Шурика пробыли и не на «губе»!
Мисячкин, и верно, за время дежурства к ним не придирался, а в конце наряда даже пообещал походатайствовать о поощрении. Слова своего, правда, не сдержал. Но происшествие в патруле запомнилось надолго. Оно ещё больше сблизило Кравца и Захарова. Не зря говорят, что испытания укрепляют дружбу.
5
Приключения, о которых мечталось в КВАПУ, начались сразу же на курганском вокзале.
Поклажу выгрузили и по частям перетащили в зал ожидания. Шалов отправился за билетами. Поскольку воинской кассы на вокзале не было, процесс покупки обещал затянуться.
Кравец осмотрелся.
Зал был забит до отказа и поражал разнообразием пассажиров. Почтенные семейства: муж, жена, дети. Путешественники-одиночки, в основном мужчины средних лет или старушки с сетками, вязаными кошёлками и дерматиновыми сумками. Сновали туда-сюда какие-то тёмные личности. Милиционеры прохаживались с безразличным видом. Военных людей, кроме их караула, не было. Да и откуда им взяться, если во всём Кургане воинских организаций только училище да военкомат