Однако месячник «дикого мустанга» всё же закончился плачевно. Во время заключительного марш-броска на пятьдесят километров с полной выкладкой при температуре ниже тридцати градусов многие курсанты сильно поморозились. А устроитель этой гонки заместитель начальника училища по строевой подготовке полковник Терновой отделался лёгким выговором.
О Терновом в КВАПУ ходили разные слухи. Дескать, у него «лапа» в ЦК, которая и делает ему карьеру. Самого полковника боялись. Из-за непредсказуемости характера. Бывает, остановит какого-то встречного курсанта на плацу и тренирует его в искусстве отдания чести старшему начальнику. До опупения. На виду у всего училища. Или заставит роту маршировать с песней. Всем известно его пристрастие к маршу «Прощание славянки». Только называет он его по-своему. Завидят идущие в строю Тернового и переглянутся: сейчас начнётся. И точно.
Старшина! Разверните роту на исходный рубеж. И ко мне с песней: «Прощайте, славяне!»
И тут уж не до смеха. Будет рота песню горланить, пока сам полковник не устанет. Но случается, вдруг Терновой проявит милость, как однажды с двумя старшекурсниками. Они пьяными возвращались из увольнения и упали в сугроб у самого КПП. Терновой в это время выезжал из ворот училища. Посмотрел на лежащих и резюмировал:
Отнесите их в казарму, пусть проспятся!
Почему, товарищ полковник? Они же нарушители! удивился ехавший с ним офицер.
Нарушители. Но упали головой к училищу. Значит, стремились вернуться на службу, невзирая на своё состояние. Из таких вырастут настоящие офицеры
Эта история потом передавалась из уст в уста, со временем превратилась в легенду. Но уважения к Терновому почему-то не добавила. Напротив, даже появилась поговорка, опровергающая геометрическую аксиому: «Всякая кривая короче прямой, на которой стоит полковник Терновой!»
Впрочем, если бы сейчас на пути Кравца и Захарова стоял грозный зам по строю, они, наверное, не свернули бы в сторону так боялись опоздать к назначенному сроку.
У вокзала ни одного такси не оказалось. Зато тарахтел рейсовый автобус до Тимофеевки. Они вбежали в салон, и автобус тронулся.
За окном потянулись городские улицы. Кирпичные пятиэтажки. Потом деревянные домики. Заснеженный городской пруд. Снова улочки и бетонные заборы продовольственных баз. На одной из них Кравец работал после девятого класса грузчиком. Зарабатывал себе на выпускной костюм. Работа была тяжёлой, но вкусной. Он разгружал ящики с яблоками. Наелся от пуза да ещё и заработал. Денег хватило не только на костюм, но и на подарок маме. Она и сейчас носит платок, который Александр купил ей с первой получки. И ещё воспоминание, связанное с Тимофеевкой. После одного из затянувшихся допоздна заседаний школьного комитета комсомола, куда Кравца выбрали в старших классах, ему поручили проводить девочку-восьмиклассницу, живущую на окраине.
Ты, Кравец, у нас спортсмен, сказал комсомольский секретарь, тебе и провожать.
Девочка была так себе серенькая мышка. Никаких эмоций, в смысле влюбленности, она у Кравца не вызывала. Но поручение есть поручение. Он довёл девочку до дома на краю Тимофеевки «Шанхая», имеющего дурную славу, как и все окраины с подобным названием. Пожал спутнице руку, как положено комсомольскому товарищу, и, подождав, пока за ней захлопнется калитка, двинулся в обратном направлении, стараясь проскользнуть незамеченным и боясь, что это не удастся
Давно замечено, что дурные предчувствия сбываются гораздо чаще, чем добрые. Дорогу ему преградили несколько человек. Подростки из местного ПТУ. О жестокости «шанхайских» по городу ходили страшные слухи. В свете фонаря Кравец различил у встречных колья и цепи. «Убьют!» эта шальная мысль придала ему решимости. Не дожидаясь атаки, он бросился в сторону. Одним рывком перемахнул высокий забор. Сзади раздался запоздалый свист и топот. «Ну, теперь догоните спортсмена-разрядника!» Раздирая одежду о кусты, он продрался через чей-то огород. Перепрыгнул через другой заборчик, пониже, и дунул по чёрной степи в сторону города, мерцающего огнями
Тогда, с перепугу, расстояние от Тимофеевки до дома показалось ему незначительным. Нынче автобус полз, как черепаха. Кравец то и дело поглядывал на часы. «Командирские». Он месяц назад купил их на сэкономленные от походов в буфет рубли. Такие почти у всех офицеров училища. Стрелки часов покрыты фосфором и светятся в темноте. Кажется, что сейчас они бегут быстрее обычного. «Опоздаем Как пить дать опоздаем И никакой «командирской» карьеры нам с Юркой не видать Шалов тут же заложит»
Захаров тоже менжевался.
Скоро уже? то и дело спрашивал он.
Да не зуди ты! И так тошно
На конечной остановке было пустынно. Ни людей, ни машин. Как назло, пошёл снег. Крупный и влажный. В двух шагах ничего не видать.
Айда на тракт!
Они выбежали на шоссе. И тут им подфартило. На обочине стоял жигулёнок «копейка». Передними колесами машина увязла в сугробе. Около неё топтался пожилой дядька в драповом пальто и ушанке.
Ребята, выручите, застрял
Это мы мигом! А вы нас подбросите? Не за так, за деньги
Отчего же не подбросить Ну, взяли!
Вытолкали автомобиль на дорогу. Забрались в салон. Поехали.
Куда вам, служивые?
В Копейск Если можно, побыстрее
Побыстрее опять в кювете окажемся. Я быстро ездить пока побаиваюсь. Только-только на права сдал И машину недавно купил. Пятнадцать лет стоял в очереди на шахте Жалко бить-то, своя
Ну, пожалуйста, мы опаздываем
В гости к Богу не бывает опозданий
Так то ж к Богу А нам к сержанту! кисло улыбнулся Кравец. Он у нас стро-огий
Не рассказывай. Сам служил. На Камчатке, в ПВО. А вы, я вижу, «летуны» Из штурманского училища, что ли?
Да нет. Не из штурманского, а начал Захаров, но под взглядом друга умолк: с посторонними о службе их учили не заговаривать.
Мы в командировке, за него закончил Кравец.
Понимаю
В Копейске, неподалеку от железнодорожного тупика, водитель затормозил:
Тут сами доберётесь.
Спасибо вам Вот деньги
Рваные ваши я не возьму Что я гад какой со служивых тянуть?.. Вам они в командировке ещё сгодятся Ну, бывайте, ребята! Он нажал на газ.
Вот это настоящий мужик, понимающий
Ага. Не то что подлый таксист на бегу обменялись они мнениями.
Теплушки отыскали без труда. Девять новеньких «телячьих» вагонов стояли на стрелке. К ним медленно пятился маневровый паровоз. В центре состава взад-вперёд нервно прохаживался Шалов.
Заметив подчинённых, он глянул на часы. Кравец посмотрел на свои. Двадцать ноль-ноль.
Товарищ сержант стал рапортовать он, но комод оборвал:
Водки привёз?
2
«Питие определяет сознание», так творчески переработал классиков марксизма народ. Именно питие, а не бытие. В справедливость этого утверждения Кравец поверил, когда они забрались в теплушку, предназначенную для караула.
Половина вагона была перегорожена листами фанеры с косо висящей на ременных петлях дверцей. Вторая половина была заставлена продолговатыми ящиками.
Это часть груза. Особо важная, осветив фонариком сургучные печати на ящиках, пояснил Шалов. Ну, что встали, как идолы? Заходите в караулку, май дарлинг, и помогите Масленникову растопить печь. У него ничего не получается Да поторапливайтесь, сейчас тронемся!
Есть поторапливаться! в голос отозвались Кравец и Захаров. От радости, что прибыли вовремя, и Шалов показался не таким противным, как всегда.
В караулке царил полумрак. Керосиновый фонарь, висевший справа от входа, освещал только часть пространства: печку-буржуйку в центре, большой фанерный ящик у стены, заменяющий стол, и два ящика поменьше вместо табуретов. За ними едва просматривались деревянные нары. Дальняя стена скрывалась во мраке.
У буржуйки на корточках сидел Мэсел в телогрейке. Приставив штык-нож к большому сучковатому полену, он изо всех сил колотил по нему другим поленом, поменьше. Штык-нож соскальзывал. Мэсел матерился.
Привет, Железный дровосек! Ты так штык-нож угробишь!
Ты бы, Кравец, не подкалывал, а помог, оскалился Мэсел. Печку растапливать это тебе не к мамочке ездить!
Договорились же, в карауле называть друг друга по именам Чего ты сразу в бутылку лезешь? выступил в роли миротворца Захаров.
Ты попробуй эту железяку раскочегарить, тогда посмотрим, полезешь в бутылку или нет Кстати, о бутылке Привезли?
А то как же!
Вот это здорово! А вот это Мэсел ткнул пальцем в потолок, не очень
Потолок вагона был покрыт толстым слоем льда. У стен лёд образовывал могучие наросты, похожие на сталактиты. Кравец видел такие во время школьной поездки в Кунгурскую пещеру. Там его поразил грот под названием «Бриллиантовый». Подсвеченные прожекторами стены пещеры переливались разноцветными красками, создавали ощущение, что находишься в сказке. Сосульки в теплушке восхищения не вызвали напротив, озноб прошёл по телу.
Печка, видать, только что с завода ни разу не топленная, пожаловался Мэсел. Я и бумагу совал, и бересту пробовал поджечь Не горит, паскуда!
Не ругайся, дай я попробую Дома титан всегда растапливал А ты, Лень, надевай полушубок, погрейся! Кравец скинул шинель на нары и присел к печке. Мэсел впервые за время их знакомства, не стал спорить, протянул ему штык-нож и тут же натянул полушубок прямо поверх телогрейки.
Кравец выгреб из буржуйки поленья. Штык-ножом ловко отщепил несколько лучин. В топке сложил их шалашиком. Сунул обрывок газеты и чиркнул спичкой. Огонёк едва занялся и тут же погас.
Что я говорил? Не горит! злорадно заметил Мэсел.
Может быть, тяги нет предположил Захаров.
Он постучал по трубе. Сначала внизу, потом повыше. Звук был глухой.
Да там же лёд! Нам никогда не растопить это уё
В караулку вошёл Шалов:
Хау найс то миит ю хиэ?
Чего-чего? переспросил Захаров.
Как вы себя чувствуете здесь, бестолочи? Знать надо язык потенциального противника
Куда нам до вас пробурчал Кравец.
Мэсел скорчил слезливую мину:
Замерзаем, товарищ сержант
Шалов оглядел потолок и стены, зябко передёрнул плечами, сдвинул ушанку на лоб, поскрёб затылок мизинцем с длинным ухоженным ногтем:
Откупоривай водку, Кравец!
Кравец раскрыл «тормозок». Кроме бутылки с зелёной наклейкой «Московская» в нём оказались пирожки, заботливо упакованные мамой. Они были еще тёплыми.
Сержант первым сделал два больших глотка и передал бутылку Мэселу. Тот Захарову. Дошла очередь и до Кравца. Ледяная водка обожгла горло, но вниз по пищеводу прокатилась горячей волной. Водку Кравец пил второй раз в жизни. Впервые это случилось три года назад. Сосед Ильдар Гиндуллин, только что отслуживший в погранвойсках, пригласил его и ещё двоих пацанов помочь копать картошку. Когда закончили работу, Ильдар, как и положено хозяину, предложил перекусить. Здесь же, у кромки картофельного поля, расстелили клеёнку. На неё разложили лепёшки, кильку в томатном соусе, помидоры и зелёный лук. Последней Гиндуллин извлёк из сумки бутылку.
С устатку положено. Он налил в гранёные стаканы. Давайте дёрнем, мужики!
От этого «давайте дёрнем» и взрослого обращения «мужики» Кравец мигом забыл мамины наставления «не пить спиртного» и опрокинул содержимое стакана в себя. Что было потом, он помнил плохо. Вроде бы они с ребятами, как сумасшедшие, носились по полю, пинали и подбрасывали вверх картофельную ботву. Потом полезли на террикон угольной шахты, находившийся неподалёку. В памяти осталось ощущение какой-то неиспытанной доселе свободы и равного ей чувства стыда за себя и своих друзей. Когда хмель немного выветрился, они вернулись домой. Кравец поскорее, чтобы мама не заметила его состояния, улёгся в кровать и сразу же заснул. Наутро у него болела голова, и было сухо во рту.
Ты что-то неважно выглядишь, сынок? забеспокоилась мама.
Устал с непривычки отговорился он.
Теперь, проглотив порцию «Московской», Кравец запоздало удивился, как это мама не задала вопрос: «Зачем тебе водка, сынок?» Так же запоздало пришло чувство стыда: ворвался в родительский дом, как ветер. Поел. Взял деньги, водку, всегда хранимую мамой для гостей, и поминай, как звали. Забыл даже спросить маму, как она себя чувствует
Голос Шалова вернул его в теплушку:
А теперь проведём «мозговой штурм», как учили нас на психологии. Исходный момент: без печки, как только начнём движение, сами превратимся в сосульки. Вывод: буржуйку надо растопить! Ну, комридс, как будем раскочегаривать это наследие Гражданской войны?
Думаю, надо сбить лед на трубе выдвинул идею Захаров. Тогда и тяга появится.
Каким образом?
Залезем на крышу и чем-нибудь постучим за друга пояснил Кравец и тут же пожалел об этом.
Ты принцип помнишь: инициатива должна быть наказуема? Другими словами, тебе, Кравец, и лезть Что ещё?
Захаров и Мэсел, наученные примером Кравца, молчали.
Эх вы, мыслители недовольно сказал сержант. Надо найти какой-нибудь горючий материал, чтобы прокалить эту чёртову печь! Масленников, за мной, а ты, Захаров, остаёшься в теплушке. Отвечаешь за вооружение и груз. Бди!
Шалов и Мэсел ушли на поиски, а Кравец, проклиная сержанта и свою несдержанность, полез на крышу. Железные скобы, служившие ступенями, обледенели так же, как сам вагон. Рискуя сорваться, он добрался-таки до трубы. Рукояткой штык-ножа сбил с её макушки ледяной нарост. Крикнул вниз:
Юрка, как там?
Полную топку льда нападало глухо отозвался Захаров.
Ладно, тогда я спускаюсь
Вернулся в караулку. Следом пришли сержант и Мэсел. Принесли какие-то грязные тряпки. В теплушке запахло мазутом.
Что это?
Буксы пояснил Шалов. Мы увидели, как обходчик заглядывал в железные ящики, приделанные к колёсам. Там и нашли их.
А почему буксы?
Читать надо больше! глубокомысленно изрёк Мэсел. В книге про Заслонова, который у немцев эшелоны подрывал, партизаны вместо буксов песок в эти ящики засыпали, и поезда шли под откос
А если нельзя этину, буксы из ящиков вынимать? Для чего-то они нужны?
Если бы да кабы, в лесу выросли б грибы! Цель оправдывает средства Зажигай!
Пламя ярко полыхнуло, озарив лица склонившихся к топке. В трубе загудело, затрещало, и в считанные секунды она стала менять свой цвет из чёрного в сиреневый, потом в тёмно-красный. Вскоре печка раскалилась добела, распространяя кругом запах горелого масла и тепло. С потолка началась настоящая капель. В разгоревшуюся печь подбросили уголь.
Теперь не погаснет!
А я что говорил! Раскочегарили! А то буксы не надо брать! восторгался собственной находчивостью Шалов.
Ох ты, голубушка наша, пьяно осклабился Мэсел и обхватил буржуйку, как любимую подругу.
Стой, сгоришь! закричали ему, но было уже поздно. Полушубок Мэсела задымил. К прежним запахам, царившим в теплушке, добавился запах горелой кожи.
Мэсела оттащили в сторону. Последствия его выходки были печальными на новом полушубке образовались длинные чёрные подпалины.
Привет прапорщику Нечитайло мрачно пошутил Кравец.
В это время состав дёрнулся и медленно пошёл вперед.
3
Тадам-дадам, тадам-дадам, тадам-дадам Гремят на стыках колеса. Взвихривается снег. Свистит ветер. В распахнутой двери теплушки меняются, как на экране, пейзажи, сливаясь в один, ночной, где только белизна заснеженных полей, берёзы, зябкие огни полустанков да бессонные зеленоглазые семафоры.
Кравец, закрой ворота! голосом дистрофика из больничного анекдота оборвал идиллию Мэсел, высунувшись из караулки.
Что? С горшка сдувает? в тон ему спросил Кравец.
Это у тебя один горшок на уме
Насчет «горшка» Мэсел прав. С этой насущной проблемой караул столкнулся уже через несколько часов пути. Приспособления, именуемого «ночной вазой», «нужником» и т. д., в теплушке никто не предусмотрел. Даже ржавого ведра не оказалось. Прикинули ну, малую нужду можно и в открытую дверь справить. А как быть с нуждой большой?
Начали экспериментировать.
Штаны сни-май! приказал Шалов.
Ага, снимай! На дворе-то не месяц май! блеснул остроумием Кравец и сразу попался.
Курсант Кравец! По разделениям: делай раз, делай два!