Княгиня, сказал он замявшись, просила передать, что гости уже съезжаются.
Имея способности к языкам, Элис превосходно говорила по-французски и по-итальянски, но у мальчика был такой грубый сицилийский акцент, что она с трудом поняла его слова. Она пересекла просторную комнату и остановилась перед ним. Казалось, он сейчас убежит. Элис улыбнулась, и он немного успокоился.
Как тебя зовут? спросила Элис.
Витторио.
У него получилось «Виттуриу», поскольку сицилийцы вместо «о» произносят «у». Он уставился на Элис своими огромными глазами, и она вновь восхитилась его красотой.
Ты очень красивый юноша, Витторио. Он промолчал, не отрывая от нее взгляда, и она рассмеялась:Ты, наверное, никогда не встречал американцев, не так ли?
Нет, синьора.
И что ты обо мне думаешь?
Я Я думаю, что синьора очень красивая, сказал он, сдерживая волнение.
Спасибо, Витторио! Вижу, тебе не чужда знаменитая сицилийская галантность. А теперь проводи меня, пожалуйста, вниз.
Да, синьора.
Казалось, он испытал облегчение, что разговор закончен, и это позабавило Элис. Обаянию мальчика трудно было не поддаться. «Боже мой, подумала она, в какого сердцееда он превратится через несколько лет!» Витторио придержал дверь, помогая Элис выйти, и направился к мраморной лестнице, находившейся как раз напротив ее покоев. Лестница вела вниз, в огромный вестибюль, с барочной роскошью украшенный архитектором Форцини, освещенный десятками свечей. На высоком потолке ученик Тьеполо изобразил в виде напыщенной аллегории сцену канонизации одного из предков князя, взятками добившегося папского престола: несколько дюжин пухлых ангелочков, кружа среди облаков, возносили на усыпанное звездами небо Папу, который, как показалось Элис, был похож скорее на убийцу. Решив, что это второсортная живопись, американка, однако, не могла не отметить, что свет многочисленных канделябров, а также внушительные размеры лестницы и вестибюля делали фреску очень эффектной! Итальянцы известные мастера декора.
Княгиня говорила мне, сказала Элис, спускаясь вслед за мальчиком-слугой по лестнице, что на обеде нас почтит своим присутствием архиепископ Палермо. Это правда?
Элис знала, что европейцы считают зазорным разговаривать со слугами, но при всем своем уважении к церемонному европейскому стилю она была слишком американка, чтобы придерживаться этого правила.
Да, синьора. Будет кардинал дель Аква.
Он младший брат князя?
Казалось, Витторио озадачен и размышляет над ответом.
Думаю, да, сказал он наконец.
А ты, Витторио, живешь в Сан-Себастьяно?
Я живу здесь, со слугами, как и мой брат.
А чем занимается твой брат?
Он садовник, синьора.
А твои родители?
Мальчик и Элис почти спустились вниз, когда Витторио посмотрел на нее.
Они умерли, синьора.
Она почувствовала смущение и одновременно жалость к этому ангельски прелестному ребенку. Нет, не ребенку, а юноше. Но и ребенку тоже.
Извини, Витторио, тихо произнесла она.
К ним подошел дворецкий Чезаре и поклонился.
Княгиня в большой гостиной, сказал он, бросая на Витторио отчужденный взгляд.
Элис пришло в голову, что мальчика могут наказать за разговор с гостьей, поэтому она улыбнулась дворецкому и сказала:
Спасибо, Чезаре. Позвольте сделать вам комплимент: вы замечательно вышколили этого юношу.
Толстое лицо дворецкого расплылось в льстивой улыбке, и он повел хорошенькую молодую американку в желтом шелковом платье через вестибюль к высоким дверям большой гостиной. Открыв их, он объявил: «Синьора Декстер», и Элис вошла в комнату, за которую миссис Астор или миссис Вандербильд выложили бы целое состояние, представься им возможность перенести ее в один из тех особняков в итальянском вкусе, что, как грибы, начали в последнее время расти на Пятой авеню. Что касается виллы, то роскошный интерьер гостиной, хотя и привезенный из недалекого Неаполя, где жил архитектор, казался неотъемлемой частью дома дель Аква. Обильная позолота на стенах и массивные канделябры выглядели там очень к месту. Между высокими окнами стояло с полдюжины зажженных напольных светильников, отражавшихся в натертом до блеска паркете. Княгиня Сильвия встала и подошла к своей американской гостье, чтобы обнять ее.
Дорогая, ты прекрасно выглядишь! воскликнула Сильвия.
Но Элис с легкой завистью подумала, что ее подруга выглядит намного привлекательнее. Ростом почти в пять футов десять дюймов, княгиня обладала стройной фигурой, тонкой кожей и зелеными глазами, которые римский поэт Габриеле Д'Аннунцио, ведший колонку светских новостей, высокопарно назвал «прозрачными заводями, полными тайны и ума». Вьющиеся каштановые локоны Сильвии, уложенные короной, украшала изящная бриллиантовая диадема. Вызывающее декольте ее пепельно-розового платья, купленного в Париже у месье Ворта, вряд ли удивило бы кого-нибудь во Франции, но могло шокировать консервативных сицилийцев, поэтому к левому плечу Сильвия приколола бриллиантовой брошью в виде звезды кусочек тюля, несколько смягчавшего впечатление. Казалось, от княгини исходил мерцающий свет.
Поцеловав Элис, она подвела ее к высокому тощему человеку в красной муаровой сутане, который поднялся из золоченого кресла навстречу дамам.
Альчиде, обратилась к нему княгиня, позвольте представить вам мою подругу из Нью-Йорка, миссис Декстер. Элис, это его преосвященство Альчиде, кардинал дель Аква.
Князь церкви оглядел американку холодными карими глазами. Элис решила, что ему лет сорок пять, но его лицо с обтянутыми кожей скулами и запавшими глазами могло принадлежать и человеку лет на двадцать старше. «Должно быть, он родился уже пожилым», подумала Элис. Кардинал протянул ей руку с рубиновым кольцом на пальце. Элис взглянула на нее и сказала: «Ваше преосвященство, я принадлежу к епископальной церкви, поэтому не знаю, как следует вас приветствовать». Альчиде дель Аква холодно улыбнулся:
Может быть, душа Мартина Лютера будет меньше страдать, если одна из его последовательниц поцелует кардинальское кольцо?
Элис не понравились ни эти слова, ни сам чопорный аристократ. Но когда в Риме Гадая, что сказал бы преподобный Комптон, если бы увидел свою прихожанку за совершением католического ритуала, она преклонила колени и поцеловала рубиновое кольцо.
За всем этим из темноты наблюдал через окно молодой человек с застывшим, словно маска, лицом. Он стоял на террасе, и благодаря высоким окнам ничто из происходившего в гостиной не укрылось от его внимания. Он видел, как княгиня, представив американку тучному мэру Палермо, графу Склафани, и его еще более тучной жене, пригласила гостей в смежную комнату, где был накрыт стол. Пройдя вдоль длинной террасы с каменной балюстрадой, молодой человек занял новую позицию, позволявшую наблюдать, как гости рассаживаются вокруг стола. Юноша уже много раз видел эту столовую: обитые зеленым шелком высокие стены, золотые рамы портретов членов семьи дель Аква, в разной степени отмеченных красотой и умом, каминная доска резного каррарского мрамора, стулья с высокими спинками, за которыми стояли лакеи, длинный буфет, ломившийся от серебра, сверкавший стол с двумя великолепными канделябрамивставленные в них тонкие свечи были отгорожены изящными экранами. Если бы молодой человек был хоть сколько-нибудь образован, он увидел бы в открывшейся его взору картине древний символ феодального угнетения, от которого веками страдал его род. Но Франко Спада не только никогда не слышал о Марксе или Энгельсе, но и не считал княгиню дель Аква угнетательницей. В глазах девятнадцатилетнего садовника она была скорее ключом от тюрьмы, к которой пожизненно приговорила его судьба.
Однако сейчас задача Франко ограничивалась только наблюдением.
А как мой брат воспринял ваш отказ провести вторую зиму в Санкт-Петербурге? обратился к княгине кардинал, сидевший справа от нее.
Джанкарло сам предложил мне уехать, ответила Сильвия. Я так болела прошлой зимой Вы не можете себе представить, как ужасны зимы в Санкт-Петербурге! Солнце встает не раньше десяти, холодно, снег Настоящее мучение. Бедный Джанкарло! Согласившись на этот злополучный пост, он стал настоящим мучеником, но король обещал ему в будущем назначение в Париж. Нечего и говорить, что в Париже нам будет гораздо лучше.
Но царь устраивает великолепные увеселения, не правда ли? спросил граф Склафани, который сидел справа от княгини, бросая разочарованные взгляды на черепаший суп. Княгиня предпочитала французскую кухню, и мэр Палермо затосковал по своим любимым макаронам.
Иначе и быть не может, ведь царьпервый в мире богач, хозяин Зимнего дворцаодного из красивейших на свете. Но жизнь в Санкт-Петербурге полна такого напряжения
Из-за нигилистов? вступила в разговор Элис, сидевшая рядом с графом Склафани.
Да, царь проводит свои дни в постоянном страхе, и его страх передается другим. Все в Санкт-Петербурге живут в ожидании чего-то ужасного, но никто не знает, чего именно.
Я слышала, сказала графиня Склафани, украсившая прическу черным пером, которое странно гармонировало с ее небольшими усиками, что у царя есть любовница. Лицо графини выражало неодобрение, хотя глаза светились любопытством.
Любовница? рассмеялась Сильвия. Да она практически его жена! Княгиня Долгорукаясамая могущественная женщина в России.
Это ужасно! поджала губы графиня. Как можно ожидать исправления нравов низших классов, когда монархи ведут себя столь неподобающим образом?
Вероятно, сказал его преосвященство, отпивая шампанского «Дон Периньон», которое так любила княгиня, ждать исправления нравов низших классов вообще не следует.
Это циничное замечание задело Элис за живое.
В Америке, возразила она, трудящиеся обладают достаточно высокой нравственностью.
Неужели все они достойны такой оценки?
Возможно, не все, но подавляющее большинство рабочихблагопристойные, богобоязненные и трудолюбивые люди.
Дорогая миссис Декстер, произнес его преосвященство, дотрагиваясь до своих тонких губ вышитой льняной салфеткой, сейчас Америка на первом месте по производительности, но я уверен: придет времяи она станет первой жертвой нравственного упадка.
Франко Спада посчитал, что видел достаточно. Спустившись с террасы, юноша пошел по залитому лунным светом парку. Он принял решение.
Завтра он выполнит свой план.
Падре Нардо, или дон Джанмария, как его звали односельчане, служил приходским священником в Сан-Себастьяно. Маленькая церковь с оштукатуренными и побеленными стенами была построена в семнадцатом веке на оставшемся после землетрясения фундаменте здания, сооруженного еще норманнами. Возводить в Сан-Себастьяно более просторную церковь не было нужды по двум причинам: во-первых, селение было небольшое, а во-вторых, совсем рядом, в Монреале, находился великолепный собор двенадцатого столетия, знаменитый своими мозаиками, византийскими интерьерами и норманнской архитектурой. Монреальский епископ обладал ничуть не меньшим влиянием и могуществом, чем епископ Палермо, и, хотя Монреале был совсем небольшим городком, на Сицилии говорили: «Cu na Palermu e'un viri Muriali, si vinni sceccu sinni torna argnali», что можно приблизительно перевести как «осел тот, кто поедет в Палермо и не увидит Монреале». Но как бы ни был мал Монреале, в сравнении с Сан-Себастьяно он казался Голиафом рядом с Давидом.
Тем не менее каждое селение, каждый городок должен иметь свой храм. И дон Джанмария уже пятнадцать лет служил приходским священником в крошечной церкви Сан-Себастьяно, аккуратно регистрируя сведения о рождениях, конфирмациях, браках и смертях его обитателей, что и составляло местную историческую хронику.
У односельчан дон Джанмария пользовался уважением, несмотря на свое всем известное пристрастие к вину. Частенько он бывал в таком состоянии, что едва мог довести до конца мессу. Особенно ему нравилась не крепкая красно-коричневая марсала, чересчур сладкая, на его вкус, а сухое зеленовато-желтое алькамо, которое делали из винограда, произрастающего на холмах за Трапани. Любовь падре к горячительным виноградным напиткам ясно показывали его громадное брюхо и двойной подбородок.
Этим поздним январским вечером святой отец сидел перед камином и, прихлебывая любимое алькамо, пытался сосредоточиться на чтении неапольской газеты недельной давности, когда послышался стук в дверь. Падре поглядел на вычурные часы, стоявшие на каминной доске, подарок епископа Монреальского к сорокалетию. Они показывали уже половину двенадцатого. Кто бы мог прийти так поздно? Сан-Себастьяно состоял всего из одной улицы и площади, и населявшие его крестьяне, экономя свечи и керосин, едва темнело отправлялись спать.
Дон Джанмария с трудом поднялся со стула, задвинул стакан и графинчик с вином за толстую Библию и направился к деревянной двери своего домика.
Дул сильный зимний ветерюго-западный libeccio scirocco, который временами приносит с собой из Африки тучи песка. Именно они придали луне оранжевый оттенок, привлекший внимание Элис Декстер немного ранее в этот вечер. Дон Джанмария открыл дверь, и ветер ринулся внутрь, хлопая полами его сутаны. С трудом устояв на ногах, падре рассмотрел посетителя и решил, что libeccio scirocco действительно скверный ветер.
Могу я зайти на минутку, святой отец? спросил молодой человек в грубых ботинках, потертых коричневых брюках и серой рубашке с кожаным жилетом. «Да, он красив, подумал дон Джанмария, дьявольски красив. Впрочем, разве его мать не была ведьмой?»
С каких это пор ты стал посещать священников? ответил дон Джанмария.
С сегодняшнего вечера. Можно войти?
Падре отступил в сторону, и Франко Спада вошел в комнату с каменным полом. Пока дон Джанмария закрывал дверь, юноша огляделся. Он никогда не бывал в доме у священника.
Жилище дона Джанмарии сияло чистотой, как и большинство домов в Сан-Себастьяно, потому что сицилийцы, вопреки своей репутации за границей, отличались чистоплотностью. Кроме того, соседка падре, старая донна Беллония, в чьи обязанности входила уборка церкви и дома священника, надеясь на особую милость Божью, с повышенным рвением наводила у падре порядок.
Франко посмотрел на выцветшую фотографию Папы Пия IX, висевшую на стене.
Так это и есть Папа Римский? спросил он по обыкновению тихо. Дону Джанмарии не нравился ни тихий голос Франко, ни его спокойная манера говорить. Это было не по-сицилийски, но ведь парень и не был сицилийцем, не так ли? Конечно, его отец родился здесь, на острове, но мать, ведьма, приехала сюда с проклятого Севера, по слухам, из какой-то тосканской деревни, хотя сама ведьма никогда не рассказывала о своем происхождении. Оно и понятно: как говорили падре, на Севере односельчане чуть не забили ее до смерти камнями за то, что она сглазила своего двоюродного брата. И вот теперь незаконный сын этой ведьмы смотрит на бывшего Папу! Конечно, дон Джанмария не так уж верил в сглаз и другие предрассудки, к тому же он считал глупостью убеждение, будто Франко Спада, сын ведьмы и шлюхи, приехавшей с Севера, не мог не унаследовать натуру порочной матери. Тем не менее священнику не понравилось, как Франко взглянул на портрет Пия IX.
Это бывший Папа, сказал падре раздраженно. Нового святого отца зовут Лев XIII. Если бы ты ходил в церковь, то знал бы это. Что тебе нужно?
Франко повернулся к толстяку священнику с легкой улыбкой на чисто выбритом лице. «Ну и кожа, подумал дон Джанмария, ни у одного сицилийца нет такой! Это кожа матери-северянки, шлюхи»
Я хочу сделать церкви подарок.
Франко вытащил из кармана золотые часы и, подняв их за цепочку, держал, слегка раскачивая. На филигранной крышке часов заиграли отблески огня. Дон Джанмария подошел и протянул руку. Франко положил часы ему на ладонь. Осмотрев их, священник с подозрением взглянул на молодого человека.
Откуда у тебя это? спросил падре, понизив голос.
Франко промолчал, пожав плечами.
Ты наверняка украл эти часы, продолжал священник, ведь они стоят не меньше тысячи лир. Церковь не принимает таких подарков.
Тогда возьмите их себе.
Священник на секунду задумался, потом подошел к столу и положил часы в один из ящиков. Задвинув его, падре повернулся к Франко.
Что тебе нужно? снова спросил дон Джанмария, только на этот раз вопрос прозвучал намного дружелюбнее.
Я хочу, чтобы вы присмотрели за моим братом, если со мной что-то случится.
Витторио? Но ведь у него есть работа, не так ли? Разве он не прислуживает на вилле?