Когда народ поднялся на борьбу с насильниками, Карасулин на лавке посиживал да в окошко поглядывал, возгласил Кориков хорошо поставленным голосом. А теперь пришел учить нас уму-разуму.
В толпе загомонили. Хмельные парни из Пашкиного окружения разом взяли верх и понесли:
Он с имя заодно!
Сам такой!
Большевиками купленный!
Сам с карповыми хороводился!..
Эй ты, орало! крикнул Онуфрий. Беги ко мне на ограду, погляди, кто там лежит!
Несколько парней сорвались с места и, пробив толпу, кинулись к дому Карасулина. Поднялся такой базарный гомон, будто собравшиеся задались целью перекричать друг дружку. Кориков слегка придвинулся к Карасулину и вполголоса проговорил:
Кто вас уполномочил?
Не ты
Смотри, Онуфрий Лукич
Сам смотри.
Кориков сделал шаг вперед, подмял руку, требуя тишины.
Товарищи крестьяне! Полагаю, вы уже по горло сыты псалмами самозваного миротворца Карасулина, защищающего насильников. Бросил взгляд на посиневших от холода, еле державшихся на ногах продотрядовцев. А теперь позвольте зачитать приговор
Но тут, словно по команде, все повернулись навстречу подъезжающим дровням, на которых лежало ничком окостеневшее тело. Мужики расступились, пропустили подводу к крыльцу. Пашка вскочил на дровни, пинком скинул на снег тело, и все узнали Крысикова.
Знаком? громко спросил Онуфрий.
Толпа взорвалась криками.
Первейший гад!..
Палач!..
Чистый собака!..
Собакесобачья смерть, жестко, слово по слову выговорил Карасулин. Кто еще скажет, что я с имя заодно? Ну? Чего рты позамыкали?.. Тогда поговорим про этих. Ткнул побелевшим кулаком в продотрядовцев. Может, кто про них чего худое знает? Выходи наперед, скажи.
Никто не вышел.
Побили насильников, кои вырядились в красное, а внутре чернота. Навроде этой крысы. И безвинной крови пролилось Кто полегне воскресишь. Но этихне тронем! Мы не палачи. Не колчаковцы! Нам землю годовать надо, скотину гоить, ребят ростить, а не под пулемет башку подставлять. Понятно ли говорю?
Ясна-а-а!!! в десятки мужицких глоток гаркнула толпа.
Тогда сажай их на эти дровни, понужните коня, чтоб до Яровска зайцем скакал. А вы там, повернулся к продотрядовцам, передайте: мы не супротив Советской власти. Но галиться над собой никому не позволим. Ежели хотят подобру с намимилости просим, пущай приезжают, поглядят, разберутся
И те самые мужики, которые полчаса назад неистовствовали, требуя расправы над продотрядовцами, сейчас усаживали в дровни обалдевших от радости, еще не верящих в спасение бойцов, наперебой советовали им, как короче ехать в Яровск. Не все, конечно. Иные из мужиков и с места не сдвинулись. Но таких было меньшинство.
Кориков и те, кто с ним, не вмешивались. Понимали: сейчас не остановишь, благоразумней смолчать.
Вот так-то, господин Кориков, Карасулин круто повернулся и зашагал вслед за дровнями, держа путь к дому.
Потянулись с площади и многие из мужиков.
С крючка сорвал гад! в сердцах плюнул в снег Маркел Зырянов, приперчив плевок едучим матерком. И откуда свалился?
Ночь-от долга, тихо, будто раздумывая вслух, протянул Максим Щукин, с иноческим смирением опустив глаза и сложив на животе руки.
Его надо не втихаря на всем народе сказнить лютой смертью, отрывисто бросил Боровиков. Сам намылю веревку для зятюшкиной шеи
Не торопитесь, то ли Боровикову, то ли всем вместе посоветовал Кориков, тут подумать надо, взвесить
Алексей Евгеньевич нервно огладил ладошкой клинышек бородки. Подотстал от жизни бывший яровский городской голова. И о виселице задудел не ко времени. Мужик теперь не тот, что в восемнадцатом, совсем не тот.
Да, немножко не так все началось. Слишком торопливо и комом. Никакой ясности, никакой программы. Что завтра обещать мужикам? Стравить бы им сейчас этих шестерых, распалить, плеснуть в огонь маслица, тогда с разбегу и со своими коммунистами бы разом разделались. После такого назад никто бы уж не попятился.
А ведь как думалось? Под колокольный звон соберутся все на площади, и он, Кориков, взволнованный и важный, выйдет к народу и торжественно возвестит начало новой эры крестьянского самовластия. Покается, конечно, в достойных выражениях, что вынужден был бороться за святое дело под личиной совработника. Благодарные мужики со слезами умиления провозгласят его освободителем, и отовсюду слетятся гонцы с известием о свержении коммунистов. Ах, как гладко и красиво получалось в мечтах. А на деле Пока пожар не занимался, тут кружились и Горячев, и Карпов, и иные представители каких-то неведомых центров, союзов, комитетов, и все дудели в одну дуду: только начните, поднесите спичку, а уж потом, а уж мы Полыхнулои никого. Бери все на свою голову, а онаодна. Сколько раз спасал ее из петли, трижды начисто перекрашивался, фамилию менял. Глупо оступиться в самом начале горы. Есть, конечно, про запас подложные документишки, есть и гнездишко укромное, никому не ведомое. Только это на крайний случай, на самый крайний. Главноене прозевать перемену ветра, не угодить под боковую волну. Коварна жизнь, нельзя ни на кого положиться, никому довериться. Каждый ради своей шкуры десять чужих спустит. И Щукин, и Зырянов, и уж конечно Боровиков, и этот, в папахе, невесть что за птица. В самом деле он Добровольский или тоже дутый? В бородищеконь запутается Все вроде единомышленники, а довериться некому. Каждый к себе тянет, для себя норовит. У большевиков иначе. Те спаяны. Одного кольнешьвсем больно. Иначе бы им Россию не перекувыркнуть «Куда меня понесло? Давить их надо! Жечь! Живьем в землю!»
Алексей Евгеньевич вскинул голову, раздул грудь, выпрямился, будто принимал парад. Лицо стало властным и непроницаемым. Глаза затвердели в полуприщуре. «Ну-с, мысленно благословил себя, жребий брошен».
Товарищи крестьяне! бодро выкрикнул в заметно поредевшую толпу. Свершилось! Отныне мы
Да, жребий был брошен.
2
Сизые февральские сумерки занавесили окна, легли голубоватой тенью на высоченные сугробы, обесцветили дневные краски, звуки, запахи.
Зимние вечера в Сибири короче вздоха. Не успел приглядеться к фиолетовому полумраку, а на пороге ночь. Потому так и спешил Онуфрий Карасулин к начальнику волостной милиции Емельянову. Чуял: как ни черен был день, а близкая ночь будет еще черней, на долгие годы оставит в душах кровавый полынный след.
Неприятно поразило Карасулина поведение начальника милиции. Он выглядел каким-то усохшим. Пришибленно гнулся, вздрагивал при каждом шорохе за окном.
Ково ты, ровно в лихоманке, трясешься? грубовато спросил раздраженный Карасулин.
Емельянов скосоротился, как от зубной боли, и молча подал Онуфрию клочок бумаги, вырванной из какой-то конторской книги. На неровном бумажном лоскуте печатными буквами было написано:
«Боевой приказ 2.
С получением сего приказываю Вам в течение трех часов организовать штаб повстанцев по свержению большевистской власти. Создать отряд, мобилизовать всех, способных носить оружие. Арестовать всех коммунистов и истребить. Милиционеров и продотрядчиков разоружить и арестовать. Об исполнении немедленно дать знать главному штабу.
Нач. штаба Кутырев.
Комендант Васильев.
21 февраля 1921 года».
Какой штаб? Что за комендант? Дважды перечитав листок, Карасулин скомкал его в зачугуневшем кулачище. Пристукнул им по столешнице. «Эх, Чижиков. Передержал ты меня в своей клетке» А вслух спросил:
Откуда?
Кориков в спешке забыл на своем столе. Чуешь? Прищучат нас ночью
Дивлюсь, что досель не тронули.
Мало их пока. Боровиковский отряд, что в лесу хоронился, по другим деревням, говорят, раскидали, чтоб уж наверняка Каких-то еще офицеров ждут
Будем за бабий подол держатьсякак гусятам голову открутят. Где твоя милиция?
Шевелев один осталсяи того ранили, еле до дому дополз
Сам-то где пропадал?
Не поверишь Зашел в стайку на коней глянуть, а кто-то снаружи дверь колом подпер. Дуриком орал, кулаки разбил. Досель бы сидел, если б парнишка не наскочил. Кинулся за винтовкойа ее и след простыл
Эх ты, Аника-воин Да и все мы хороши оказались. Надо же! Такую контру из-под носу выпустили. Помирать станусебе не прощу. Значит, на твою милицию, как на вешний лед?
Сам видишь.
Тогда свертывайся живенькои в Яровск. Да не по большаку. Двигай вроде за реку, к зародам. Там коня распрягай, верхом на Веселовский зимник, и пошла чесать. Крюк десяток верст, зато надежно. Большак наверняка стерегут. В случае чегостреляй. Не подпускай! Никаких переговоров! Конь-то добрый?
Зверь.
Только не мешкай. Доберешьсяобскажешь все как есть. Может, успеют. Помни: сграбастаютне выкарабкаешься. Бывай!..
Шел серединой пустой улицы, дымил самокруткой и беззвучно костерил на чем свет стоит и себя, и Чижикова, и уездное начальствовсех подряд. Такими словечками потчевал, напечатайбумага покоробится. Но больше всех себя. Мог же из коммунистов и комсомольцев боевую дружину сколотить, вооружить винтовками, мог и пулеметом и гранатами разжиться Одернул себя. Теперь не об этом думать. Товарищей надо спасать. У этого зверья рука не дрогнет перебьют поодиночке
3
Ярославна и Ромка Кузнечик кинулись навстречу Карасулину, вцепились с двух сторон. Онуфрий долго тискал их за плечи, прижимал к себе, ласково в глаза заглядывал.
Вот ловко, обоих застал Беда, ребята. Беда. Звали о ней. Ждали. А грянула как июньский снег. Уходить надо из села не волынясь. Чуть затемнеет. Да не гуртомпоодиночке и не торной дорогойтропками. Друг по дружке оповестите коммунистов и комсомольцев. Никаких сборов и прощаний. Домой лучше вовсе не заглядывать. Дотемна надо подальше уйти.
А вы? требовательно уставилась в его глаза Ярославна.
Мне нельзя, дочка.
Как нельзя? Что же вы будете здесь делать?
Долгий разговор. Не до него сейчас. Да, признаться, и сам еще не больно-то знаю. Прощайте
Так вы думаете это начала Ярославна и не договорила, не смогла выговорить застрявшее в горле слово.
Восстание, жестко договорил Онуфрий. Дай бог, если только нашу губернию захлестнет. Кориков получил приказ от какого-то главного штаба: коммунистовв расход, продотрядчиков и милицию обезоружитьи в темную. Чуешь? Нынче ночью за нами пожалуют. Меня вряд ли с ходу заглотнут: подавятся, а других жулькнут под шумоки поминай как звали. Уходите. Ты, Ромка, головой за нее отвечаешь. Пробирайтесь на Яровск. Деревни обходите стороной.
Какие мы большевикиот Корикова драпаем? закипятился Ромка. Сидим, как куры на насесте, ждем, кому первому башку отсекут. Нас дюжина мужиковтак неужто Нагрянуть сейчас в исполкоми Корикова в подвал.
Эх, Ромка, Ромка. Сунь-ка нос к волисполкому. Пашка Зырянов и еще четверо с винтовками в обнимку танцуют. С чердака пулемет щурится. Надо было их ране арестовывать Теперь не угадаешь, за какую вожжу тянуть. Кувыркнулась жизнь с крутой горушки.
Ромка затравленно метался по комнатенке, стукотил костылями и то попрекал Карасулина«проглядел контру под носом», то последними словами поносил себя за «политическую близорукость», а то начинал горячо и сбивчиво излагать планыодин другого невероятнеенемедленного разгрома мятежников.
Онуфрий сидел, поставив между ног винтовку, курил и молча слушал Ромкину трескотню. Зажав в зубах ноготок мизинца, Ярославна уставилась невидящим взглядом в угол и тоже молчала: онемела, потрясенная случившимся. На чистом лбу девушки прострочились еле заметные морщинки, над переносьем меж бровями прорезались две вертикальные черточки.
Погоди, Рома, просительно-ласково обратилась она к неистовствующему парню, и тут же оборвался беспорядочный стук Ромкиных костылей, мгновенно замер там, где застиг его голос Ярославны. Посиди. Подумай. Криком не поможешь. Виновных искатьпопусту время тратить. Все мы виноваты. Партия на нас положилась, крестьянские судьбы доверила, а мы? Стыдно самое себя закрыла лицо ладонями, умолкла.
Ромка скакнул к табуретке, неслышно сел. Вытвердела такая оглушительная тишина, что слышно было потрескивание Онуфриевой самокрутки.
Онуфрий Лукич прав. Ярославна отняла руки от лица, встала. Надо уходить. Но как ты на костылях поскачешь?
Возьмет коня у отца. Не дастбери моего. Только по-быстрому. Не знаешь, откуда выстрелят Онуфрий вдруг привстал и строго погрозил пальцем Ромке. Не дозрел ты еще, парень, зелен. Знаю, о чем думаешь. Запрягу, мол, сейчас Серко в кошевку и махну с Ярославной. Не смей! Себя и ее сгубишь. А вы оба нужны Советской власти. Вам эту беду перемалывать Езжай верхом, вроде на водопой к проруби. За лешаковским овином тропка есть, ларихинские ребята в школу сюда бегают. Добрая тропа. Выберешься на неескачи во весь мах. Да через Лариху не езжай. Пойми, шальная голова, у Маркела с Пашкой рука не дрогнет. В землю живьем вобьют, по жилочке растянут Ярославна пойдет одна, через Малиновый буерак. Маленькая, верткая, прошмыгнетне заметят. По буераку накатана дорожка на лесосеку. По ей за Лариху на большак выйдет. Там и встретитесь. Никаких сборов. Ни одной минутки. Краюху за пазухуи ходу. Без оглядки. Что есть духу У-ум, скривился, трахнул кулачищем по колену. Не думал, что коммунисты от кулачья будут сигать. Не ду-мал! Оттого и бежим! Припечатал литую пятерню к столешнице так, что лампа подпрыгнула и едва не перевернулась. Подхватил ее, попридержал. Поднялся. Пошел я. Гасите свет и сей миг расходитесь задами. Остальных сам предупрежу. Прощайте, ребята. Может, не свидимся. Случится померетьне марайте себя трусостью, пощады не просите. Прощайте Сдернул шапку, бессильно уронил крупную голову и ушел, держа шапку в руке.
Только глянув в искаженное болью, разом постаревшее лицо Карасулина, до конца поняла Ярославна, какая беда нависла над ними. Она прошла через гражданскую войну, знала ее жестокие законы, и сейчас, вмиг подобравшись, девушка, как старшая младшему, скомандовала Ромке:
Пошли.
Постой. Ну чуть-чуть. Ромка взял ее за руку, с усилием подбирая слова. Я бы никогда не сказал. Сам понимаю Но тут такое Может, навсегда. Не свидимся. Хочу, чтоб знала Не серчай только. Люблю тебя. Люблю Не знаю, как сказать. Нет таких слов. Просто лю голос надломился.
Острая жалость, смешанная с материнской нежностью, вспыхнула в душе Ярославны. Подбежала к парню, прижала его голову к своей груди.
Ромка, милый Зачем так? Ты замечательный друг. Я даже не знаю Я просто никогда не думала об этом Ну, успокойся, хороший мой.
Она легонько и торопливо гладила его волосы, ласково говорила какие-то бессвязные, хорошие слова, а Ромка млел. Понимал, что жалеют его, увечного, и оттого еще больше раскисал, негодовал на себя, но не мог совладать, как воск, таял от ее близости.
Протяжно и жалобно взвыла собака на улице. Ярославна дрогнула, замерла, вслушиваясь. Ромка глянул в ее напрягшееся, встревоженное лицо и забеспокоился.
Прости меня, смущенно пробормотал. Ненароком. Честное слово, не хотел. Само получилось
Полно, Рома. Одевайся.
Во дворе он схватил ее за рукав, обнял за плечи, жарко зашептал:
Едем вместе. Куда ты одна? Ночь. Дороги не знаешь. Сейчас запрягу, махнем по Малиновому буераку. Зимник тамшаром покати! Серко любого черта обскачет. В случае чего, отстреляемся.
Поначалу Ярославна наотрез отказалась и еще пристыдила, пригрозила, что скажет Карасулину, но Ромка не отставал, уговаривал все напористей, и она стала уступать, отнекивалась неуверенно и уже не бранила, а почему-то благодарила его за заботу.
Жди. Я пулей, выдохнул Ромка и скрылся за калиткой.
Постояла немного Ярославна, опомнилась и ужаснулась своему согласию. Выбежала за калитку, а Ромка отмахал уже пол-улицыне догнать. Уйти? Он прискачет, станет искать, без нее не уедет Подосадовала, побранила себя и воротилась в школу.
Тут ее и подловил Маркел Зырянов. Прихватил с собой квартирную хозяйку Ярославны, та и постучала в дверь комнатки, где затаилась девушка. Не дожидаясь отклика, проговорила сочиненную Маркелом фразу:
Ярославна Аристарховна, голубушка, бегите шибче к Онуфрию Лукичу, дочка его, Леночка, за вами домой прибегала.
Распахнула дверь Ярославнаи сразу в лапы Маркела. Опомниться не успела, как ее обезоружили и препроводили в подвал.