Но Париж немцы захватили, возразил Жиль. А где же наши солдаты?
На войне бывают большие сражения и мелкие стычки. Иногда приходится отступать. Но наша армия никогда не позволит немцам победить. Мы никогда не сдадимся. Она вышла в центр класса. Но у нас, тех, кто остался в тылу, тоже есть свои задачи. Мы должны быть храбрыми и сильными и должны верить в лучшее. Мы должны продолжать жить и поддерживать порядок, чтобы наши отцы, братья и мужья могли вернуться в свои дома, понимаете?
А что с тетей Изабель? спросила Софи. Дедушка сказал, что она уже должна приехать.
Мой кузен тоже убежал из Парижа, сообщил Франсуа. И тоже не приехал.
Дядя говорит, на дорогах сейчас неспокойно.
Прозвенел звонок, дети выскочили из-за парт. В мгновение ока были позабыты самолеты, бомбы, война и страхи. Они опять стали просто ребятишками, у которых закончился школьный день, а на дворе прекрасная летняя погода. И вели себя, как положено всем детям их возраста горланили, болтали, хохотали, толкались и пулей вылетали за дверь.
Вианна вздохнула с облегчением. Бога ради, она всего лишь учительница. Что она может им рассказать о нынешних ужасах? Как помочь справиться со страхами, когда с трудом скрываешь свой собственный? Она старалась отвлечься в обычных заботах: подбирала мелкий мусор, оставленный учениками, вытирала доску, ставила на место учебники. Наведя порядок в классе, сложила свои бумаги и карандаши в кожаную папку и вынула из ящика стола сумочку. Затем надела соломенную шляпку и, аккуратно поправив ее, вышла из класса.
Вианна шла опустевшими коридорами, взмахом руки прощаясь с коллегами, задержавшимися в своих кабинетах. Некоторые классы были закрыты, учителей-мужчин призвали в армию.
У дверей класса Рашель она замедлила шаг, глядя, как подруга сажает сына в коляску. Рашель хотела было взять отпуск и посидеть дома с Ари, но теперь все изменилось. Ничего не остается, приходится брать малыша с собой на работу.
Ты выглядишь так, как я себя чувствую, сказала Вианна.
Волосы у Рашель распушились от влажного воздуха, их будто стало в два раза больше.
Не похоже на комплимент, но я в таком отчаянии, что буду считать это все-таки комплиментом. А у тебя щека мелом измазана, кстати.
Вианна рассеянно вытерла щеку и наклонилась над коляской. Малыш спал, громко посапывая.
Как он?
Для десятимесячного карапуза, которому положено сидеть дома с мамой, а вместо этого он шляется по городу под гул вражеских бомбардировщиков и днями напролет вынужден слушать визги десятилетних школьников, просто отлично. Рашель с улыбкой отбросила с лица влажную прядь. Что, кисну я, да?
Не больше, чем все мы.
Ха! Сарказм помогает выжить. От этих твоих улыбочек и притворства у меня крапивница начинается.
Коляска прогромыхала по трем ступенькам, и женщины вышли в просторный двор, заросший травой, где в давние времена выгуливали лошадей. В центре двора журчал и брызгал водой четырехсотлетний каменный фонтан.
Девочки, пойдемте! окликнула Рашель Софи и Сару, дожидавшихся на лавочке. Девчонки поспешили за ними, о чем-то оживленно болтая и держась за руки. Второе поколение закадычных подружек.
Они вывернули из переулка на улицу Виктора Гюго прямо перед бистро, где на террасе старики потягивали кофе, курили и рассуждали о политике. Впереди по улице плелись три изможденные женщины в потрепанной одежде, с желтыми от дорожной пыли лицами.
Бедняжки, выдохнула Рашель. Утром Элен Рюэль сообщила новость: вчера в городе появилась еще дюжина беженцев. Они ей жуткие вещи рассказали. Впрочем, ты знаешь, как Элен любит приукрасить.
В другое время Вианна непременно отпустила бы колкость в адрес сплетницы Элен, но сейчас ей было не до замечаний. Отец сказал, что Изабель покинула Париж несколько дней назад. Но она до сих пор не появилась в Ле Жарден.
Я беспокоюсь за Изабель, сказала она.
Рашель подхватила подругу под руку:
Помнишь, как твоя сестра сбежала из пансиона в Лионе?
Ей тогда было семь лет.
И она добралась до Амбуаза. Одна. Без денег. Две ночи провела в лесу и сумела сесть в поезд.
Из тех времен Вианна почти ничего не помнила, кроме собственного горя. Потеряв ребенка, она была в отчаянии. Вычеркнутый из жизни год, сказал тогда Антуан. И она тоже так думала. Когда Антуан сообщил, что отвезет Изабель в Париж к отцу, Вианна почувствовала Господи, прости облегчение.
Неудивительно, что Изабель сбежала из пансиона, в который ее отправили. До сих пор Вианну мучило чувство вины за то, как она обошлась с младшей сестрой.
Первый раз она сбежала в Париж, когда ей было девять, сказала Вианна, надеясь найти утешение в знакомой истории. Изабель ведь всегда была несгибаемой и целеустремленной.
Если не ошибаюсь, пару лет спустя ее опять исключили за то, что отправилась посмотреть бродячий цирк. Или в тот раз она вылезла из окна второго этажа по простыне? улыбнулась Рашель. Так или иначе, если Изабель захочет, то скоро будет здесь.
Помоги, Господи, любому, кто попытается ее остановить.
Вот увидишь, она придет. Наверняка. Если только по дороге не встретит принца в изгнании и не влюбится.
С ней и такое может случиться, хмыкнула Вианна.
Ну что, уже полегчало? поддразнила Рашель. Пошли ко мне, выпьем лимонаду. В такой жаркий день самое то.
После ужина Вианна уложила Софи и спустилась в столовую. Она слишком нервничала, не могла усидеть на месте ни секунды. Несмотря на разговоры с Рашель, ее не покидали дурные предчувствия. Вианна села, снова встала, подошла к двери, открыла.
Под лилово-розовым закатным небом царил покой. Во дворе тщательно обрезанные яблони, дальше старинная каменная стена, увитая виноградом и розами, заслоняет дом со стороны дороги, ведущей в город. А за ней акры и акры полей с торчащими кое-где деревцами. Правее начинается настоящий лес, куда они с Антуаном сбегали в юности от посторонних взглядов.
Антуан.
Изабель.
Где они сейчас? Он на фронте, а она идет пешком из Парижа?
Не думай об этом.
Ей нужно было чем-то занять руки. Садом, например. Отвлечься.
Достав поношенные садовые перчатки и надев стоявшие у двери ботинки, она отправилась к клочку земли между амбаром и сараем. Картофель, лук, морковь, брокколи, горох, бобы, огурцы, помидоры и редис росли ровными рядами. На пригорке у амбара ягодные кусты, малина и ежевика. Вианна встала коленями на темную, маслянистую землю и принялась воевать с сорняками.
Она любила начало лета, это предвкушение будущего урожая. Бывало, конечно, и жарковато в это время года, но если не пренебрегать ежедневными обязанностями, старательно пропалывать и прореживать, с сорняками обычно удавалось справиться. Вианна всегда очень продуманно устраивала грядки. И сад дарил ей гораздо больше, чем она ему. Здесь она обретала покой.
Но вдруг в мире что-то изменилось. Сначала звуки гул, дрожь, глухой ропот. Потом появился странный запах, которому совершенно не место в цветущем благоухающем саду, резкий, кисловатый запах гниения.
Вианна вытерла лоб, размазывая по лицу грязь, и поднялась на ноги. Запихнув грязные перчатки в карманы штанов, она пошла к воротам. На дороге, словно изваянные из тьмы, возникли три женщины.
Старуха в лохмотьях, молодая женщина с младенцем и девочка-подросток с пустой клеткой для птиц в руках. Все три с лихорадочными, остекленевшими глазами, а молодую мать била крупная дрожь. Пожилая женщина протянула грязные ладони.
У вас не найдется немного воды? спросила она, но голос звучал так слабо и робко, словно она заранее смирилась с отказом.
Вианна открыла ворота:
Конечно. Может, зайдете? Присядете на минутку.
Пожилая женщина покачала головой:
Мы их опережаем. Тем, кто сзади, ничего не останется.
Вианна не поняла, что она имела в виду, но, впрочем, это было неважно. Она видела, что женщины устали и голодны.
Одну секунду. Она зашла в дом, собрала немного хлеба, морковки, кусок сыра. Все, чем могла поделиться. Налила воды в бутылку из-под вина и вернулась к воротам. Тут, конечно, немного
Тут больше, чем у нас было с самого Тура, лишенным выражения голосом ответила молодая женщина.
Вы были в Туре?
Пей, Сабин. Старуха поднесла бутылку к губам девочки.
Вианна как раз собиралась спросить про Изабель, когда старуха неожиданно резко буркнула:
Они здесь.
Молодая женщина застонала негромко и крепче прижала к себе младенца. Он был такой тихий, а его кулачок такой бледный У Вианны перехватило дыхание.
Ребенок был мертв.
Вианна слышала о таком о горе, которое не отпускает, горе, калечащем рассудок и заставляющем мать надеяться, когда никакой надежды уже не осталось.
Ступай в дом, приказала старуха Вианне. Запри двери.
Но
Оборванная троица отшатнулась, как будто ее дыхание вдруг стало ядовитым.
А потом Вианна увидела странное темное пятно, ползущее через поле к дороге.
Запах предупреждал о приближении толпы. Запах пота и грязи. Они все ближе, и вот уже сплошная черная масса распалась на отдельные фигуры. Люди и в поле, и на дороге шагали, хромали, надвигались на нее. Кто-то толкал перед собой коляску или велосипед, кто-то волок тележку. Лаяли собаки, где-то плакали дети. Слышались кашель и стоны. Они неумолимо приближались, тесня и отталкивая друг друга, голоса звучали все громче.
Всем им Вианна не могла помочь. Она бросилась в дом, заперла дверь, промчалась по всем комнатам, закрывая ставни. Наконец остановилась в гостиной, тяжело дыша.
Дом вздрогнул, слегка. Задребезжали стекла, с потолочных балок посыпалась пыль. Кто-то колотил во входную дверь. Грохот не стихал, кулаки молотили по дереву, как кувалды, и Вианна вздрагивала от каждого удара.
По лестнице сбежала Софи, прижимая к груди Бебе:
Мама!
Вианна подхватила дочь на руки. Теперь стучали и в заднюю дверь тоже. Висящие в кухне кастрюли и сковородки звенели, как церковные колокола. Снаружи раздался звук заработавшей колонки. Они набирали воду.
Вианна сказала Софи:
Подожди здесь секундочку. Посиди на диване.
У камина она взяла тяжелую кочергу и осторожно, на цыпочках, поднялась по лестнице. В спальне выглянула в окно, стараясь остаться незамеченной.
Во дворе толпились десятки людей, в основном женщины и дети, но вели они себя как стая голодных волков. Голоса сливались в один отчаянный рык.
Вианна отошла от окна. Что, если двери не выдержат? Такая толпа не то что двери, и стены может снести.
Дрожа от ужаса, она спустилась вниз, не в силах вдохнуть, пока не увидела Софи, сидевшую на диване. Вианна пристроилась рядом, обняла дочь, которая под ее ласковыми руками тут же свернулась в клубочек. Хорошая, сильная мать могла бы сейчас рассказать ребенку какую-нибудь поучительную историю. Но у Вианны от страха пропал голос. Все, на что ей хватало сил, молиться. Молиться безмолвной молитвой без начала и конца. Господи.
Она прижала дочь к себе покрепче:
Засыпай, Софи. Я с тобой.
Мама, Голос Софи был едва слышен из-за грохота снаружи, а что, если там тетя Изабель?
Вианна посмотрела на маленькое серьезное личико дочери.
Помоги ей Боже, только и смогла она ответить.
Увидев серый каменный дом, Изабель совсем лишилась сил. Гаэтон открыл ворота, которые почему-то отчаянно заскрипели и повисли на одной петле.
Опираясь на него, Изабель доковыляла до входной двери и дважды постучала, вздрагивая от каждого прикосновения окровавленных костяшек к дереву.
Никто не ответил.
Она заколотила кулаками, попыталась позвать сестру по имени, но голос окончательно сел.
Изабель отшатнулась, чуть не упав от охватившего ее чувства поражения.
Где тут можно поспать? спросил Гаэтон, поддерживая ее за талию.
Сзади. В беседке.
Он провел ее вокруг дома, на задний двор. Здесь, в благоухающем жасмином убежище, Изабель рухнула на колени. Она не заметила, что Гаэтон куда-то пропал, а потом вернулся и принес теплой воды, которую она пила из его сложенных лодочкой ладоней. Этого было мало. Живот заурчал от голода, глубоко внутри скрутило. И все же, когда он попытался снова отойти, она потянулась за ним, что-то бормоча, наверное, просила не оставлять ее одну, и он опустился рядом, подложил руку ей под голову. Так они лежали на теплой земле, глядя на темный покров из виноградных листьев и ветвей над головами. Ароматы жасмина, цветущих роз и влажной почвы смешивались в чудесный букет. Но даже здесь, в тишине, она не могла забыть о том, через что им пришлось пройти совсем недавно и о том, что ждало их в ближайшем будущем.
Она видела, как Гаэтон изменился. Ярость и гнев стерли улыбку с его губ, сострадание из глаз тоже куда-то пропало. После бомбежки он почти все время молчал, а если и говорил, то короткими, отрывочными фразами. Они оба начали понимать войну, понимать, что их ждет.
Ты можешь остаться здесь, в безопасности, с сестрой, сказал он.
Я не хочу безопасности. А сестра не захочет, чтобы я тут оставалась.
Она повернулась и посмотрела на него. При свете луны, пробивавшемся сквозь листву, видны были глаза, губы, а нос и подбородок скрывались в темноте. Всего несколько дней будто прибавили ему несколько лет. От него пахло кровью, грязью и смертью как, впрочем, и от нее.
Слышал про Эдит Кавелл? спросила она.
Я что, по-твоему, похож на образованного?
Она подумала секунду и уверенно ответила:
Да.
На этот раз он молчал так долго, что Изабель поняла: похоже, ей удалось-таки его удивить.
Слышал. Спасла кучу пилотов авиации союзников во время Великой войны. Это она сказала, что «патриотизма недостаточно». И это твоя героиня женщина, которую расстреляли?
Женщина, которая изменила ход истории. Пусть и совсем немного, ответила Изабель. И я рассчитываю, что ты преступник и коммунист поможешь и мне изменить ход истории. Может, я и правда сумасшедшая, как говорят.
Кто говорит?
Все. Она замолчала. Изабель давно научилась никому не доверять, но ничего не могла с собой поделать ей хотелось верить Гаэтану. Он относился к ней как к человеку. И ты мне поможешь. Как и обещал.
Знаешь, как скрепляют такие сделки?
Как?
Поцелуем.
Очень смешно. Я, между прочим, серьезно.
Что может быть серьезней поцелуя на пороге войны? Он почти улыбнулся, но во взгляде время от времени мелькали искры гнева, и это пугало, ведь она по-настоящему ничего о нем так и не узнала.
Я поцеловала бы того мужчину, у которого хватило бы храбрости взять меня с собой на войну.
Похоже, ты ничего не понимаешь в поцелуях, вздохнул он.
Можно подумать, ты много понимаешь. Она откатилась в сторонку и тут же затосковала без ощущения его тепла. С деланным равнодушием придвинулась обратно и оказалась с ним лицом к лицу, чувствуя его дыхание.
Я хочу взять тебя с собой. Он положил руку ей на затылок, притянул к себе и прошептал, почти касаясь ее губ своими: Ты уверена?
Изабель не понимала, спрашивает он о войне или о поцелуе, но сейчас это было неважно. Раньше Изабель запросто целовалась с парнями, щедро рассыпая свои милости и совершенно не задумываясь о том, она не придавала никакого значения подобным пустякам. Но никогда прежде ей не хотелось поцелуя по-настоящему.
Да, шепнула она.
От его поцелуя словно что-то раскрылось, развернулось в сердце. Впервые в жизни она поняла, о чем написано в дамских романах; поняла, что душа женщины может измениться так же стремительно, как меняется мир в начале войны.
Я люблю тебя, прошептала она.
Она не произносила этих слов с четырех лет, и тогда они предназначались маме. Внезапно лицо Гаэтона застыло, улыбка стала такой натянутой и фальшивой, что Изабель растерялась.
Что случилось? Я сделала что-то не так?
Нет. Конечно, нет.
Как же нам повезло, что мы встретились, сказала она.
Нам жутко не повезло, Изабель. Уж поверь. И с этими словами он привлек ее к себе и поцеловал.
Она отдалась этому поцелую, заполнившему всю ее вселенную, и наконец поняла, каково это быть кому-то нужной.
Проснувшись, Вианна прислушалась к тишине. Где-то пела птица. Рядом ворочалась и бормотала во сне Софи.
Вианна встала, подошла к окну, открыла ставни.
Обломанные ветви яблонь свисали, словно сломанные руки; створки ворот болтались на одной петле остальные две были сорваны. Поле и луг через дорогу вытоптаны. Беженцы разбросали свои пожитки повсюду чемоданы, тележки, теплую одежду, нести которую слишком тяжело, а надеть на себя жарко; попадались даже подушки.