Дон Корлеоне и все?все?все. Una storia italiana - Андрей Смирнов

Дон Корлеоне и все-все-всеUna storia italianaАндрей Смирнов

© Андрей Смирнов, 2019

ISBN 978-5-4485-5508-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Италия, наши дни.

Он распахивает глаза, резко приподнимается, судорожно хватает ртом воздух. Нет, ничего. Всего лишь кошмарный сон. Вновь откидывается на подушку, некоторое время лежит неподвижно. Нащупывает на тумбочке пачку сигарет, делает пару затяжек, встаёт, шлёпает в ванную. Открывает воду, поднимает глаза к зеркалу. Смуглая кожа, густые брови, трёхдневная щетина, глубокие залысины, которые он маскирует, брея голову под ноль. Типичный тридцатисемилетний неаполитанец. Накинув халат, он выходит в гостиную.

Его ждут.

Две массивные фигуры в бронежилетах расположились в креслах. На журнальном столике лежит автомат. Это его не удивляет. Он спокоен. За десять последних лет, с тех пор как ему был вынесен смертный приговор, сохранять спокойствие он научился отлично

Впрочем, мы поспешили, заглянув уже в самый конец истории. Чтобы понять, как и почему наш герой оказался в этой комнате, нам придётся совершить большое путешествие. Пройти через годы, посетив по дороге самые разные уголки Италии и всего мира, познакомиться со множеством персонажей, ни один из которых не является плодом авторского вымысла, и попытаться распутать хитросплетение связывающих их друг с другом реальных событий.

Начиналось же всё почти два столетия тому назад.

***

Первая половина XIX века, Неаполь, Королевство обеих Сицилий.

Шумная рыночная площадь: торговцы в маленьких лавках, разносчики, зазывалы, нищие, проститутки, дети, бродячие артисты. Прямо на земле идёт игра в кости. Всё очень бедно и, скажем откровенно, не слишком чисто.

Голоса стихают, толпа почтительно расступается. Сквозь неё, не обращая ни на кого внимания, шествует человек. Роскошный, с иголочки костюм по последней моде, золотые перстни и цепи, жёсткое, самоуверенное, покрытое шрамами лицо. Большие пальцы рук заложены за проймы жилета.

Кто он? Аристократ? Быть может, даже принц, член королевской фамилии? Ровно наоборот. Его родители были нищими. Организатор игры в кости подбегает к нему, с поклоном вручает позвякивающий кошелёк. Человек равнодушно принимает подношение.

А!.. Так он, должно быть, бандит, собирающий дань!.. Но попробуйте поделиться этой догадкой с наводняющими площадь людьми. Если повезёт, и вас не начнут бить сразу, то, во всяком случае, укажут на недопустимость подобных высказываний. Для них он  кумир и благодетель. Каждый обитатель квартала, от честного ремесленника до прожжённого вора, случись что, пойдёт к нему в поисках защиты и справедливого суда Кто сказал «полиция»?.. Ну да, и полицейский тоже пойдёт именно к нему. Ибо его слово  и есть закон.

Эй, ломи шапку, заезжий сицилиец! Это тебе не твой привычный деревенский донкорлеон. А тонкая столичная штучка: каморрист.

Существует множество гипотез о происхождении Каморры. По наиболее распространённой из них, средневековые протокаморристы были обычной наёмной городской стражей. Затем, с течением времени, перешедшей на самоокупаемость и хозрасчёт. К XIX веку они сохранили за собой полицейские функции, превратившись в некий гибрид американских шерифов и советских народных дружинников.

В каждом неаполитанском квартале имелся так называемый guappo, который следил за соблюдением общественного порядка, приходил на помощь жителям, в случае если им угрожали залётные бандиты, и разрешал конфликты. На должность его никто не выбирал. Для самоназначения на пост достаточно было обладать решительным характером и мастерски владеть ножом. В благодарность же за труды обитатели квартала позволяли ему взимать дань с организаторов азартных игр. Хотя «позволяли»  не слишком подходящее слово. Кто б их, обитателей, вообще спрашивал? Неаполь, однако,  город большой и полный лиходеев всех мастей. А посему торговцы и ремесленники по собственной инициативе несли участковому каморристу трудовые дукаты, за защиту и протекцию.

«Большой город». Вот ключевое словосочетание для понимания феномена Каморры. Если, скажем, сицилийская мафия  явление изначально сельское, закрытое семейное предприятие, не нуждающееся в рекламе и внимании посторонних, то чтобы преуспеть в подобного рода делах в городе, с его высокой плотностью населения и постоянно меняющимися лицами, нужно быть заметным, нужно быть на виду.

Роскошное одеяние guappo  не только дань моде. Но и спецодежда, костюм супергероя. Ведь если ты будешь выглядеть как обычный человек,  вдруг кто-то по незнанию или ошибке тебя оскорбит? Незадачливого горемыку придётся сразу же убить. Нельзя сказать, что эта печальная необходимость каморриста хоть сколько-нибудь смутила бы. Он с больши́м удовольствием брался за нож. Даже процедура вступления в Bella Società Riformata, созданное в 1820 году подобие профсоюза guappo, предусматривала банкет, а затем  ритуальную дуэль на холодном оружии. В этом смысле они копировали замашки дворянства, полагая, что шпаги и ножи  выбор мастеров. Но что если потенциальный покойник сам окажется незнакомым каморристом из соседнего района? Возникнут лишние проблемы и сложности. Избежать их, вероятно, позволил бы нагрудный значок «Хочешь умереть? Спроси меня как!» Увы, но подавляющее большинство неаполитанцев совершенно не умело читать.

В общем, всех всё устраивало. Бедняки, которыми и являлось всё население за исключением аристократии, обретали чувство защищённости и уверенности в завтрашнем дне; каморристы получали от бедняков деньги, по их собственному выражению: cacciavano loro dai pidocchi  добывали золото из вшей; королевская династия Бурбонов  имела возможность освободить полицию от выполнения скучных обязанностей по поддержанию общественного порядка, направив её усилия в гораздо более полезное русло: политический сыск.

Бурбонам было чего опасаться. Королевство обеих Сицилий стояло на пороге катастрофы. Уже недалёк был день, когда его границы пересечёт воинство Красного дьявола. День, в который мафия и политика впервые с интересом взглянут друг на друга. День рождения современной Италии.

Глава 1. Союз усов и бороды

Звучит странно, но Италия  едва ли не самое молодое государство в Западной Европе. Ещё каких-то сто семьдесят лет назад его попросту не существовало на карте.

Итальянцы  были. Итальянская культура  имелась. Даже итальянский язык Данте Алигьери уже изобрёл, хотя в 1861 году говорили на нём, по разным оценкам, от двух с половиной до десяти процентов обитателей Апеннинского полуострова. А вот с итальянским государством дела обстояли из рук вон плохо. Территория будущей страны представляла собой мешанину из квази и полунезависимых королевств и герцогств под австрийским, французским и испанским протекторатами.

К середине XIX века политико-географическая диспозиция, в общих чертах, выглядела так.

На северо-западе, там, где располагаются современные Пьемонт, Лигурия и Сардиния, находилось Сардинское королевство, в котором правила Савойская династия, а управляли те из великих держав, кому было не лень. Потому границы его менялись так стремительно, что отнюдь не лишним было поинтересоваться с утра у соседей: а в каком, дескать, территориально-правовом образовании мы сегодня живём?

На северо-востоке лежало государство под названием Ломбардо-Венецианишез Кёниграйх, в котором, как несложно догадаться, правили и управляли австрийцы.

Юг полуострова занимало Королевство обеих Сицилий. Строго говоря, Сицилия и в те времена была только одна, но итальянцы, особенно южные, склонны к преувеличениям. Простим им эту маленькую слабость. Правила там династия Бурбонов, которые были испанцами, а управляла мафия.

Посередине же этого лоскутного одеяла, помимо всякой мелочи, красовалась независимая Папская область. В Папской области был Рим, в Риме  Ватикан, в Ватикане  папа, в папе нет, стоп. Это уже лишние подробности. Правили всей конструкцией папы, а управляли попы.

Такая ситуация совершенно не устраивала прогрессивную часть итальянской общественности, именовавшую себя Carboneria. Это про них у Грибоедова:

Ах боже мой! Он карбонарий!

Он вольность хочет проповедать!

Карбонарии полагали, что вольны иметь единое национальное итальянское государство с республиканской формой правления. То и дело, размахивая ружьями и саблями, они собирались под окнами королевских дворцов, дабы прочесть их квартирантам соответствующую тематическую проповедь. Местные самодержцы, однако, к республиканским идеям относились скептически, запрашивая совета и помощи у самодержцев иностранных.

 Но как же так?!  возмущались карбонарии, погибая под картечным огнём подоспевших международных миротворческих контингентов.  Мы же делаем лучшую в мире обувь. А наш собственный итальянский сапог  разодран на клочки! Хватит это терпеть!

Короче говоря, Италии требовался сапожник. Требовался герой.

15 августа 1769 года в семье итальянских патриотов, мужественно сражавшихся в тот момент против очередной французской оккупации, родился мальчик, которому самим провидением было предначертано стать объединителем нации. Увы, но эта первая попытка закончилась плохо. Мальчик слишком рано увлёкся чтением фривольных французских романов и потому вырос хилым, болезненным и низкорослым. Но это было ещё полбеды. Настоящая проблема заключалась в том, что он всё перепутал: вместо того чтобы стать героем Италии, по ошибке стал императором Франции. Звали его Наполеоне Буонапарте. Но наш рассказ вовсе не о нём. Пускай его, так уж и быть, забирают себе французы. Не больно-то и хотелось. Нам же он интересен исключительно тем, что этот великий путаник зачем-то временно оттяпал в пользу Франции часть Пьемонта и Лигурию. Вместе с Ниццей.

А там, в Ницце, 4 июля 1807 года родился другой мальчик. Которому суждено было превратиться в величайшего итальянского патриота всех времён. И который по иронии судьбы явился на свет гражданином Франции, носившим французское имя Жозеф-Мария.

Едва научившись ходить, Маша без промедления приступил к совершению подвигов. Уже в возрасте восьми лет он вытащил из моря утопающую прачку. Процесс спасения на водах захватил его настолько, что, вместо посещения школы, он целыми днями торчал на пляже, рассматривая в подзорную трубу морские просторы. В результате к четырнадцати годам успел выудить из волн более дюжины человек. Историки не уточняют, то ли в те времена в Ницце тонуть было настолько модно, то ли окрестные прачки при виде красных плавок и мускулистого торса юного спасателя целенаправленно бросались в пучину вод.

Памятуя о судьбе Наполеона, Машины родители, разумеется, никак не могли одобрить этого весёлого прачечного бултыхания. И от греха подальше определили сына в корабельные юнги. Вскоре шестнадцатилетний Маша отправился в первое большое плавание на торговом судне под русским флагом. Перед расставанием отец сказал ему:

 Сын мой, настало время открыть тебе правду. Во-первых, ты не француз, ты  итальянец. Во-вторых, ты не Жозеф-Мария. Тебя зовут Джузеппе!

 Папаша,  воскликнул бывший Маша,  где ж вы раньше-то были?!.. Французы уже девять лет, как Ниццу Сардинскому королевству вернули. Это ж получается  я зазря всё это время на Марию откликался?.. Ну да ничего Зато теперь, как и все приличные люди, я могу сражаться за объединение Италии!

И с этими словами наш герой отчалил в направлении Одессы и Таганрога. В судовой роли свежеиспечённый русский моряк значился как «юнга Джузеппе Гарибальди, итальянец».

Без малого десять лет носился Гарибальди по волнам Средиземного, Чёрного и Азовского морей, пройдя путь от юнги до морского капитана второго класса.

В 1827 году его судно было трижды атаковано греческими пиратами, потырившими у мореплавателей всё, вплоть до одежды. Поёживаясь от холода, Джузеппе поинтересовался у своего тогдашнего капитана, тоже голого: почему, дескать, они даже не попробовали сопротивляться? Капитан отвечал в том смысле, что, во-первых, пираты  опасные люди и могут их всех убить, а, во-вторых, тут, на Средиземном море, вообще так не принято.

Вскоре все, включая пиратов, забыли об этом инциденте. Но наш герой  не забыл. В 1832 году, когда корсары вновь попытались взять на абордаж судно Гарибальди  теперь уже капитана Гарибальди!  тот лишь пожал плечами и встретил их ружейным залпом.

 Так нечестно!.. Тут так не принято!..  кричали пираты, улепётывая обратно в Грецию и беспорядочно стреляя в ответ.

Так Гарибальди обезопасил морские пути от разбойников, а заодно получил первое боевое ранение.

Ещё до того, в 1828 году, Гарибальди приплыл в Константинополь. И застрял там на пару лет, поскольку некстати разразилась очередная русско-турецкая война. Всё это время Джузеппе работал преподавателем итальянского языка. Не очень понятно, правда, где он находил турок, желавших его изучать. Особенно если вспомнить приведённый выше процент итальянцев, которые этим языком в ту пору владели. Впрочем, зная деятельный характер и кипучий патриотизм нашего героя, совершенно не удивлюсь, если он загонял студентов на лекции силой оружия. Так Гарибальди создал первый в истории Институт итальянского языка и культуры за рубежом.

В 1833 году, во время очередного посещения Таганрога, Гарибальди получил пренеприятнейшее известие: в Италии объявился конкурирующий национальный герой. Нового претендента звали Джузеппе Маццини. По профессии он был революционером и первым додумался провести ребрендинг общества Карбонариев, которое его стараниями теперь именовалось Giovane Italia  «Молодая Италия». Перестав ассоциироваться с рецептом приготовления спагетти, бывшие карбонарии сразу же обрели столь широкую народную поддержку, что их общественные приёмные открылись даже здесь, в границах Российской империи.

Гарибальди поспешил ознакомиться с программными положениями младоитальянцев. И облегчённо вздохнул. Во-первых, выяснилось, что никакой конкуренции, собственно, и нет. Маццини был героем-теоретиком и предпочитал сидеть не на баррикадах, а в уютных кафе Женевы и Лондона. Там он мог без помех дискутировать о бродящих по Европе революционных призраках с обитавшем в соседнем подъезде Карлом Марксом. Во-вторых, маццинианские национально-освободительные, республиканские и антиклерикальные идеи понравились Гарибальди настолько, что отныне ему, герою-практику, не терпелось поскорее приступить к их воплощению в жизнь. Так Гарибальди умудрился почерпнуть в России революционную идею едва ли не раньше самих русских революционеров.

В конце этого же 1833 года Гарибальди начал службу по призыву в военно-морском флоте Сардинского королевства, обязательную для торговых моряков того времени. Впрочем, карьера его на этом поприще длилась всего тридцать восемь дней. На февраль 1834 года в Пьемонте было запланировано вооружённое восстание под общим дистанционным руководством Маццини. Революционный матрос Гарибальди, насвистывая «Эх, яблочко», без промедления отправился на главную площадь Генуи. Где выяснился неприятный факт: кроме него на революцию никто не явился.

Те из вас, кто знаком с географией Италии, сейчас, быть может, воскликнули: «Погоди, но ведь Генуя не в Пьемонте! Неудивительно, что он там никого не обнаружил». Загадка разрешается просто: Гарибальди был моряк. А в Пьемонте моря нет. Зато оно очень даже есть в Генуе. Так что всё логично. Тем более что в процессе теоретических построений Маццини как-то совсем упустил из виду необходимость пригласить на революцию широкие народные массы. Потому и в Пьемонте совершать её пришло всего около сотни человек, бо́льшую часть которых составляли туристы из Франции и почему-то Польши. И хватило четырёх десятков полицейских, чтобы всех разогнать.

Как бы там ни было, это избавило Гарибальди от тягот дальнейшего прохождения службы, благо за попытку поднять антикоролевский мятеж его заочно приговорили к смертной казни. На корабль он решил не возвращаться и сбежал в Марсель. Оттуда уплыл в Чёрное море, а затем в Тунис. Как вы уже догадались, сто вёрст для него было  вообще не крюк.