К тому моменту, когда Чужак вновь появился у шатра, горка из подношений выросла приличная. Чужак появился в полном походном виде с перевязью через плечо, с неизменным бурдючком и длинным ножом в плетеных ножнах, притороченных к узкому кожаному поясу. Появился не один. Чуть поодаль, сзади шла жена. На руках сидела прелестная девочка, и рядом семенил, цепляясь за подол матери, голый курчавый смуглый мальчишка. Жена шла молча. Только слегка влажные глаза и напряженно-отчаянное выражение ее лица, выдавали то душевное волнение, которое вызвало внезапное известие от мужа, что он уходит вместе с Высоким надолго, если не навсегда.
Словно по сигналу, как только Чужак приблизился к шатру, откинулся полог шатра и чуть ли не на карачках выполз Высокий. Не без удовольствия распрямившись во весь свой гигантский рост, критически осмотрел одеяние Чужака, беглым, равнодушным взглядом окинул жену и детей, внимательно осмотрел подношения, сложенные сбоку шатра и, повернувшись к Хозяину, почти не раскрывая рта, странным чирикающим слогом сказал, что признателен за хороший прием, но пора прощаться и пусть все подношения несут вслед за ними. Хозяин, сияя от почтительного к нему отношения, тут же знаком подозвал слуг и распорядился во всем выполнять волю и приказания Высокого и Чужака. Процессия двинулась в путь, Впереди широким размашистым шагом шел Высокий, за ним полубегом семенил Чужак, замыкали колонну четыре раба с ношами за спиной и на головах. Процессия двигалась к реке, которая виднелась вдали, и через некоторое время скрылась за прибрежными кустами. Почти все люди стана, с интересом наблюдавшие за процессией стали расходится. На окраине остались самые любопытные. И их терпение было вознаграждено необычным видом ладьи, вынырнувшей из зарослей кустарника на гладь реки. Собственно говоря, даже не вид ладьи, хотя никто из них отродясь не видал столь большой и необычной ладьи, а то, как быстро она скользила по водной глади. И совершенно было не понятно, что же ее двигало. Ни весел, ни шестов не было видно. Но она плыла, и плыла быстро, так что вскоре появившиеся на возгласы удивления зеваки, уже практически не могли ничего путного разглядеть, кроме быстро удалявшейся в сторону озера точки на водной глади реки. Впечатления от увиденного, дополненные совершенно невероятными рассказами рабов, вернувшихся от реки, настолько взбудоражили всех, что еще долго это событие было основным предметом разговоров. При этом событие обросло такими деталями и невероятными подробностями, что ими делились многомного времени, передавая слухи от стана к стану. И чем шире распространялись слухи, тем больше гордости самоуважения укреплялось в людях стана. Но больше всего посещением Высокого гордился Хозяин. Он наставительно и высокопарно объяснял и поданным, и всем остальным, что Высокий был высшим существом, небожителем, спустившимся на землю, облагодетельствовавшим Хозяина и забравшим на небо Чужака за его ум и знания. И им был введен на дату события и узаконен на многие времена ритуал жертвоприношения и подношения мелкого скота. И Хозяин стал не просто самым богатым и влиятельным в стане, а отныне он стал великим Жрецом, стоящим между подданными и высшим существом.
Но не все сразу восприняли Хозяина в новом качестве. И больше всех воспротивилась такому превращению Мать. Она открыто саботировала все начинания и мероприятия Хозяина в попытках самоутвердиться в новом качестве и не только сама, но активно привлекала на свою сторону соплеменников, которые ее свято чтили и внимали всем ее словам. А таких было немало. Однако Хозяин оказался хитрее и изворотливей. Почувствовав, что его новое амплуа сходит на нет, он стал в своих проповедях не хаять и унижать Мать, а наоборот превозносить и обожествлять ее, вводя в свои ритуалы ее чуть ли не как равную самому божеству, облагодетельствовавшего Хозяина. Мать была сражена таким подходом. И прошло совсем немного времени, когда ее сопротивление сошло на нет, и она стала живым артефактом в его проповедях и священодействиях.
Влияние новоиспеченного Жреца росло медленно, но верно, и не только в стане, но и далеко за его пределами. Ритуалы жертвоприношения, да и другие праздники становились все более массовыми все более зрелищными, но и все более обременительными для самого Жреца. Потребовались помощники, и в немалом числе. Да и большой шатер Хозяина становился мал и тесен. И со временем на окраине стана уже возвышалось много строений и шатров исключительно для священников и для совершения обрядов.
Возможно, эти строения со временем и превратился бы во что-то более монументальное, но условия жизни становились все более трудными и суровыми.
2
Неведомо как, по какому наитию, но Мать накануне тех памятных дней, стала настойчиво, истерично призывать соплеменников немедленно покинуть берега озера и идти вверх, в горы. Кто-то со страхом вслушивался в ее пророчества о грядущих бедах, которое принесет вскоре озеро, другие пожимали плечами, отказываясь верить в эти угрозы и сниматься с обжитых и насиженных мест. Но когда в полночь стан был взбудоражен истеричными воплями Матери, указывавшей на странное сияние неба над цепью далеких полночных гор, Хозяину стало не по себе, и он со свойственной ему решительностью распорядился всем сворачивать шатры, собирать скарб, сгонять скот, забирать все, что только можно забрать и немедленно идти в горы. Более того, несмотря на ночь, он распорядился послать гонцов к соседям, чтобы они тоже внемли опасности и шли в горы.
Зрелище зловещего сияния, подкрепленное властными приказами Хозяина, возымело действие. Ночную тишину разорвала суматоха сборов, крики людей, рев и блеяние перепуганного скота. К рассвету огромная разношерстная возбужденная толпа мужчин, женщин, плачущих детей, со скарбом, тюками, кувшинами на носилках, повозках, просто на спинах, вперемешку с ревущим скотом в пыли и вони тянулась вверх вдоль реки к горам. К вечеру достигли того места, которое указала Мать. Там и стали обустраиваться на ночь с огромной надеждой, что весь этот переполох, поднятый Матью и Хозяином, окажется сущим бредом. Но ночь не выдалась спокойной. Еще с вечера затягивавшееся низкими тяжелыми тучами небо, разразилось такой грозой, таким ливнем, что казалось, что это не небо, а само озеро обрушилось им на головы. В довершение, спокойная река, вздыбилась, ревела, несла на себя черные огромные силуэты вывороченных деревьев, еще чего-то темного и ужасного. Ливень продолжался и днем. Лишь к утру следующего дня ливень несколько стих и в забрезжившем рассвете начинающего дня стало видно, как совсем недалеко от стоянки широкой свинцовой гладью раскинуло воды безбрежное озеро. Такого потопа никто из людей племени отродясь не видал. Этот вид бесконечной воды вселял такой ужас, что люди инстинктивно стали сбивать в кучу, к тому месту, где гордо и невозмутимо стояла Мать. Ее невозмутимость вселяла робкую надежду, что сия разбушевавшаяся стихия не поглотит и их.
Надежды оправдались. Ливень стих. Края озера, в который широким, бурным и грязным потоком вливалась река, не приближались. Люди, измученные усталостью, промокшие и продрогшие, стали разбредаться по широкому пологому откосу реки. Многие подались в ближайший лес, откуда самые прыткие тащили ветки, палки, сучья, короче все, что могло послужить основой строительства хоть какой-нибудь крыши над головой и будущих кострищ. Жизнь брала свое. Быт, хоть и убогий, быстро налаживался, так что вскоре уже мало что напоминало о великом переселении.
После потопа установилась жара. На небе на много дней не было ни облачка. Пропитанная влагой земля после потопа покрылась поначалу пышной растительностью, но жара и отсутствие дождей быстро превратили долину реки в желто-коричневую саванну. Река, еще недавно бешено катившая свои воды в озеро, буквально на глазах превращалась в тихую и безобидную, но все еще широкую речку, с широкими завалами валежника вдоль берегов, густыми пятнами повисших на прибрежных зарослях кустарников и ветвях уцелевших деревьев, валами полусгнивших водорослей, травы и другого мусора. Озеро, почти вплотную подступившее к стоянке, держалось в своих границах достаточно долго, неся со своих необъятных просторов ночную прохладу и свежесть. Но и оно под натиском многодневной жары стало отступать, оставляя на берегу плотную полосу гниющего мусора. В этой гниющей массе размножилось невероятное количество насекомых, которые еще хуже, чем запах гнили, отравляли быт. Но зато обилие насекомых привлекло массу птиц, живности и рыбы. С ловлей рыбы поначалу были большие проблемы. Все лодки, плотики, которые рыбаки использовали раньше при ловле, сгинули при потопе. Строить новые лодки было невероятно трудно не только из-за плохого доступа к открытой воде, да и просто голыми руками соорудить сколь-нибудь приличное плавучее средство было тяжело. Но потом, отступавшее озеро стало оставлять большие мелководные лагуны и озерца, в которых было много рыбы. Это изобилие еще больше привлекло птиц, в том числе и весьма крупных, и совсем нежеланных крокодилов. Да и других диких животных, как равно и хищников весьма прибавилось. Последние больше всего досаждали пастухам, и настолько, что даже, несмотря на обилие корма вокруг стана, они предпочитали гнать скот далеко в горы.
Вначале буйство растительной и животной жизни, хоть и доставляли много неудобств и неприятностей, но вполне уравновешивались обилием питья и пищи. Беспокойство пришло только с наступлением времени дождей. Собственно говоря, не приходом дождей, а почти их полным отсутствием в тот период года, когда с незапамятных времен начинали дуть холодные ветра, небо покрывалось тяжелыми тучами, и начинал лить, почти не переставая, несколько дней дождь. Если что и менялось при этом, так только время от времени его усиление до гроз и ливней. А теперь только иногда легкие облака, да изредка небольшой ночной дождь напоминали о прошлогодних ливнях. Да и еще, после времени дождей далекие вершины гор покрывались сияющей белизной. А теперь только иногда облака цеплялись за их вершины.
3
Несмотря на установившуюся сушь, воды озера отступали медленно. Да и река, хоть и обмелевшая, но продолжала широко катить свои воды в озеро. Но скоту уже стало мало корма в долине и приходилось гонять его далеко в горы, ближе к лесам. Такие прогоны по времени занимали все больше времени, все больше и больше опасностей и потерь при этом было. Так что перед племенем все острее становился вопрос: оставаться ли на равнине, в относительной близости к озеру, либо переселяться ближе к горам и пастбищам? Засуха, сгубившая уже к следующему году урожай, окончательно поставила точку в колебаниях и племя, хоть и редко, стало сниматься с насиженных мест и продвигаться вдоль реки ближе к горам. Так что к тому времени, когда отступающая вода озера наконец-то обнажила место первоначальной стоянки, то пути к нему от стана было несколько дней. После Чужака в стане осталось много ножей и наконечников копий из металла. И Жрец однажды отважился отправить караван с изделиями из металла на восход, в далекиедалекие земли царей Нила. Затея удалась, когда после долгого отсутствия караван вернулся целым и невредимым с богатыми и диковинными дарами Царя Хуфу. И долго еще, очень долго люди племени рассказывали другу о невероятных впечатлениях и приключениях караванщиков.
Больше всего людей племени поразили полотна изо льна и мотки тонкой бечевки для плетения сетей. В племени, где почти вся одежда и утварь была из шерсти, кожи и грубых волокон тростника, льняные полотна были в диковинку и вызвали всеобщее восхищение.
Установившаяся сушь продолжалась, Озеро все дальше и дальше отступало, обнажая уже не заиленные земли, а песчаное и каменистое дно. Ветры со стороны озера не несли больше прохлады и свежести, а все чаще вначале поднимали тучи пыли от высохшей земли, затмевавшей солнце и небо, а затем и тучи мелкого песка, упорно покрывавшего тонким слоем долину реки. От былого изобилия пищи не осталось и следа. Выручали лишь стада скота, да скудные урожаи, которые, несмотря на суровые условия, все-таки удавалось выращивать. Иногда мужчины племени отправлялись в многодневные путешествия к озеру и почти всегда возвращались с корзинами вяленой рыбы. Рыба, к сожалению, из-за проблем с солью сильно отдавала душком. Но стараниями Матери все обходилось без последствий.
Вместе с уходом Чужака почти угасла выплавка металла. Попытку возродить ремесло сделал дед, который был неизменным подручным Чужака и в его походах за рудой, и в сооружении печей, и в последующей обработке слитков.
Долго дело шло плохо. То была не та руда, то черные камни подводили, никак не хотели ни спекаться, ни гореть, то печь разваливалась, так и не дойдя до слитков. Неудачи прикончили былые ритуалы розжига печи. Но дед был упорным.
Во время очередного вояжа в горы караван доставил странного вида руду, почти все камни были покрыты зеленными и голубыми пятнами. Многие из стана услышав о необычных камнях, потянулись к месту, где дед начал сооружать печь и с напряженным вниманием смотрели на его работу. Однако ничего отличного от уже много раз повторявшейся последовательности действий дед не совершал, разве что к черным камням, которых оставалось совсем немного, он добавил много сухих дров. Каково же было немое изумление, когда дед, долго колдовавший у топящейся печи, в сгущающихся сумерках развалил еще не до конца остывшую печь и из ее нутра тугой тяжелой струей полился яркий металл с красным отливом. Расплывшийся по земле большой лужей металл быстро темнел и застывал, превращаясь в самую настоящую красную медь.
С медью племя было уже знакомо по тем предметам, которые время от времени доставлялись с берегов Нила, и эти предметы ценились высоко. Но такого ее количества, такого изобилия еще видеть не приходилось. Дед сиял от гордости и счастья.
Словно не веря свершившемуся чуду, некоторые из окружения пытались ткнуть палками в остывающий слиток. Концы палок от прикосновения к раскаленному металлу быстро обугливались и даже вспыхивали, приводя в неистовый восторг владельца палки. Толкотня и возня возле слитка продолжались далеко за полночь. Но так как слиток остывал медленно, в конце концов, все угомонились и разбрелись на ночлег.
Утро застало деда спящим у слитка. К слитку стали подтягиваться и зеваки. Наконец появился и сам Жрец с Матерью. Все притихли. Жрец обошел слиток. С опаской дотронулся до него, вначале отдернув руку, но тут-же опять приложив ее к слитку и растянувшись в блаженной улыбке, произнес:
Теплый!
Мать не удержала своей горделивой позы и, нагнувшись, прикоснулась к слитку и тихо удивленно повторила:
Да, теплый.
Тут все окружавшие толкаясь и торопясь было потянулись к слитку, но резко распрямившийся Жрец властным жестом пресек это праздное любопытство. Потрепав в знак поощрения деда за плечо, он распорядился нести слиток в свой шатер. Подсунув палки, человек пять или шесть с усилием подняли слиток и скорее поволокли, чем понесли его в шатер. За ними медленно и степенно вышагивал Жрец, и семенила Мать.
Так состоялось признание деда и его мастерства.
Окрыленный удачей дед вернулся к попыткам плавить железо. Но попытка возродить былые ритуалы быстро сошла на нет. Особенно после, казалось бы, успешной плавки, получался слиток, который никак не подавался ни ковке, ни обработке. Ореол всеобщего восхищения после этого сильно потускнел. Убавилось и помощников. Но зато дед получил свободу в своих попытках выплавить что-либо путное. Прошло много времени, когда почти каждая плавка стала давать металл. Чаще всего это было медь. Но случалось выплавлять и железо, вполне пригодное для ковки. Так что через определенное время почти в каждом шатре, хижине были металлические ножи, наконечники копий, стрел, топоры. С этим оружием все чаще и чаще мужчины стана отправлялись на охоту в саванну к озеру.
Охота основательно улучшила жизнь в стане. Да и азарт мужчин сыграл не последнюю роль. Но и охота не только доставляла удовольствие. Редко какие либо походы в саванну не обходились без потерь и увечий. А потом прибавилось и еще одна беда. В саванне все чаще и чаще стали сталкиваться с другими откровенно враждебными группами охотников. Все чаще и чаще охота превращалась не столько в поиски зверья и дичи, сколько в отражении атак новоявленных охотников. Их было немало. Но выручало то, что кроме каменных топоров и копий с костяными и каменными наконечниками, другого оружия у них почти не было. Плохое оружие заменяло свирепость и отчаянная безрассудность. Так что стычки были достаточно кровавые. Приходилось отступать, унося раненных, иногда и тела убитых. Выручало в стычках и то, что если удавалось сразу ранить или убить самую отчаянную и свирепую рожу, возглавлявшую всю стаю, то воинственная прыть остальных стремительно убывала. Еще больший эффект производил корчащийся на земле и орущий от боли от попавшего копья вожак. Никто из нападавших даже и не пытался помочь бедолаге и, как правило, после недолгого замешательства стая, пятясь, отступала. Но если вожака достать не удавалось, то рукопашные схватки были жестокими, и потери были большие. Тяжелые каменные топоры, дубины и костяные пики сильно уступали легким металлическим топорам, копьям с металлическими наконечниками и, главное, длинным ножам. Несмотря на тяжелые потери, противник дрался с таким упорством, что приходилось отступать, оставляя своих раненых и убитых. Постепенно в руках нападавших стало появляться наше оружие, которое они подбирали на полях таких кровавых стычек. И это становилось опасным. Охотничьи вылазки становились все более редкими и редкими.