Пригляделся мужик в белом тулупе. Минуты три вглядывался. После чего вышел на лужок и команду отдал:
-А ну ко мне мухой! Савостин, Макушев, бегом, мать вашу!
Кусты раздвинулись и вылетели из них точно вычисленные Макушев с Савостиным. Механизаторы. Подбежали и вытянулись перед мужиком как рядовые перед маршалом. Так натянулись, что чуть звон не пошел от них как от струн балалайки.
Сюда притащить всё, что в кустах, тихо сказал директор совхоза «Альбатрос» Дутов Федор Иваныч. Царь, бог, папа родимый для всех совхозных десяти тысяч душ и меч-кладенец. Ну, по ситуации, конечно.
Через три минуты у его ног лежали фары от трактора «Беларусь», тяги рулевые, наконечники и новое сиденье от того же трактора.
Ну! повторил ещё тише Федор Иваныч Дутов и расколол взглядом обоих напополам. В таком виде они улетели в кусты повторно и вернулись, прогнутые в спинах тяжестью задней оси.
Кому? спросил директор почти шепотом.
Корчагинским, бляха! поник головой Макушев.
Уболтали по пьяне, суки! трагически всхлипнул Савостин и высморкался в рукав телогрейки. Слово держим. Так выходит. У них-то нету. А у нас десять комплектов второй год лежат.
Приедут когда и на чём? Дутов Федор Иваныч потрогал ось и вытер масло о траву.
В восемь, Макушев стал быстро растирать онемевшие бледные щёки.
Отвезёте на их машине всё обратно на склад. Директор потянулся и глянул влево. На дорогу. Деньги получили? Сдадите в кассу. На складе пусть посчитают, сколько вот это стоит по госцене и сдачу бухгалтерия пусть отдаст корчагинским. И нехай они забирают всё и хиляют домой, оборванцы.
А мы чего? А нам куда? с дрожью в голосе и в коленях вымолвил Савостин.
Вы скажете бухгалтеру, чтобы она с вас высчитала из зарплат за ноябрь столько, сколько вы у корчагинцев взяли. Проверять не буду.
Спасибо, дядя Федя! воскликнул Макушев за двоих.
Вы золотой человек! Всем расскажем. Хотя все и так знают! ещё более патетически вскрикнул Савостин.
Но директор Дутов Федор Иванович уже шел к дороге, по которой катилась его «Волга М-21». За ним. Он до дороги всегда пешком ходил. Семь километров. Разминался, отдыхал. А щофер рассчитывал время и в нужный момент его перехватывал. Такая «Волга» только у него в здешних краях была.
Чёрная как антрацит и блестящая. С вставками где положено из нержавейки. Из Тулы, с родины прислали ему друзья из прошлогообкомовцы. Они же и договорились с Москвой, с самым верхом, чтобы его из заведующих орготделом послали на целину директором совхоза. Москва его в роли этой полюбила, ничем его не обижала, помогала всем, чем надо было. Он друзей и сам не забывал. И посылки слал достойные, и в гости возил на охоту с рыбалкой. Да в баньку собственную, человек на двадцать срубленную. С шашлыком, коньячком и девятью девчушками, которые в совхозе не числились. А работали у него на участке в два гектара цветоводами и работницами теплиц. Летом за яблонями, сливами и грушами ухаживали, да в доме деревянном, десятикомнатном и двухэтажном порядок стерегли. Земли чёрной он привез в шестьдесят втором из Тульской области целый эшелон. Грузовики её за две недели с горем пополам перетаскали в совхоз. Зато потом всё росло у него в степном зазеркалье как в Туле родимой. От того и не мучила его ностальгия так, как многих, имеющих в память о родных местах кто ложку деревянную, кто гармошку или старые фотокарточки, где мама с отцом ещё молодые и красивые.
Здоров, Ванёк! пожал он руку шоферу. Едем сперва в Управление, потом в обком, потом к Юрке Быкову. Водки с ним обещал хлебнуть. Домой поедем часов в девять. Поздно вернёмся.
Да кого я этим удивлю и взволную? засмеялся шофёр Ванёк.
И «Волга», мягко шурша по прекрасному асфальту, положенному специально, чтобы городским в «Альбатрос» не тряско было добираться. Да чтобы и самому в город приезжать без ушибов хоть и начальственной, но ещё помнящей отцовский ремень задницы.
Савостин и Макушев дождались грузовик из совхоза имени Корчагина.
За ворованным дефицитом приехали тракторист Генка Лазарев и механик МТС Венечка Кириченко. А в кузове прибыл местный раздолбай Игорёк Артемьев. Не работал нигде, но везде подрабатывал. Он к утру легко отошел от последствий ночной вчерашней битвы с агрономом Стаценко Петром при помощи двух стаканов самогона из заначки. Чувствовал себя готовым ко всему возможному.
Раздолбай был необходим для чёрного труда. Заталкивать добро в кузов и потом дома из него всё вытаскивать. За это он получал хорошую оплату -минимально литр самогона. Ну, такса была такая за бескорыстную грязную работу. Хотя эту формальность никогда никто не соблюдал. Заработавший целый литр чернорабочий делился им с теми, кто платил, а потом уже самогон появлялся сам неведомо откуда вместе с традиционной закусьюсалом, магазинной колбасой и луком с хлебом и солью. Набор такой был обязательно заныкан на рабочих местах, в тракторах, комбайнах и машинах у всех работяг, а также у маленьких и средних начальников. Игорёк начал таскать из кустов всё, что было стырено друзьями-соседями из владений директора Дутова Федора Иваныча, а Савостин, Макушев посадили гостей на подсохшую слегка травку и поделились с ними печальной для себя новостью.
Таки он всё же настоящий мужик! сделал верный вывод механик Венечка Кириченко. Товар-то не отобрал. Знает, что мы не от ненависти к «Альбатросу» попросили вас запчасти скоммуниздить. К нему-то самому, к Дутову, кто нас подпустит? А и наш директор к нему тоже хрен бы сунулся. Послал бы его дядя Федя к матерям всех жителей наших обоих совхозов.
Только вот оно выходит теперь так, что вы запчасти официально купили, задумчиво выразил мысли Савостин. А вместе с вами и мы их на законных основаниях приобрели, но сверх цены на 20 процентов.
Мы сейчас в бухгалтерию ваши деньги сдадим, разжевал невнятную мысль коллеги Макушев. Вы квитанцию получите, что всё по госцене купили. И просто повезло всем нам, что мы башлята ещё не пропили и не раздали остатки в семьи. А у нас в ноябре от зарплат откусят столько, сколько железки стоят плюс ещё двадцать процентов, что вы нам за риск накинули. Мы сейчас все их в кассу сдадим. Совхоз прибыль получит. Махонькую, но прибыль. А мы прорюхались на сто тридцать семь рублей каждый. Аккурат на ползарплаты. Да ладно Наверстаем скоренько.
Хорошие зарплаты у вас! грустно обобщил тему Генка Лазарев. Я за эти деньги на тракторе своём не то что геморрой, я заворот кишок получу.
Из кустов, где осталась одна ось задняя, понесся в лес и в чисто поле благородный мат, кряхтение, слово «ы-ы-х!» почти пропетое хрипло, но с разными интонациями. Это Артемьев Игорёк после вчерашней траты энергии не мог один поднять и донести ось. Мелкий он был, да и силы пропил давно.
Мужики плюнули в стороны, ладони потёрли и пошли в кустарник.
Подсобить немощному. Потом поехали в контору, оформили бумаги, деньги заплатили, а Савостин директорское наставление бухгалтеру передал насчёт вычета с него и Макушева в ноябре по сто тридцать семь рублей. Бухгалтерша молча записала указ Дутова в отдельную тетрадь и мужики пошли на улицу.
Оно, надо бы начал Игорёк.
Вот за лес выедем и прощальную отметим на капоте. закончил мысль Венечка Кириченко. Механик МТС совхоза имени Корчагина. Прощались они долго. На капот разложили и расставили всего густо, а потому надрались до зелёных соплей самогона и водки. И Савостин с Макушевым потом по-английски исчезли, не послав даже поцелуя воздушного. Они обнимали каждую березу, цеплялись за все осины и таким образом удалялись от глаз, да и исчезли, перекрытые неподвижным берёзовым пейзажем.
Венечка сел за руль, нашел все педали и рычаг коробки передач, дождался когда Артемьев-раздолбай упадёт в кузов на запчасти, а Лазарев Геннадий подтянется на руках за поручень над бардачком. А потом силой рук своих рабочих перетащит тело, почти парализованное самогоном, с травы в кабину. Дело они сделали для своего совхоза праведное и ехать можно было с чистой совестью и надеждой на счастливый случай, который не даст перевернуться на повороте, а то и в канаву нырнуть без шансов выбраться. С этими светлыми чувствами Венечка и рванул с места как на авторалли, седьмым чувством угадывая на приличной скорости, куда рулить, чтобы не промелькнуть мимо родного совхоза.
***
Олежка Николаев, если вспомните первую главу, бросил в поле на дальней сорок второй клетке свой притомившийся комбайн и нёсся в грузовике, под управлением лучшего друга Вали Савостьянова, который пёр по накатанной колее быстро и грозно. Как на танке. Нёсся он, чтобы пресечь и искоренить зло-измену. Кравчуку, гаду и охальнику, разбойнику половому, оторвать сперва его охотничье хозяйство, а потом, возможно, прикончить и порезать на мелкие фрагменты, чтобы бегающие по совхозу ночами шакалы очистили землю и от деталей Кравчука, и даже от мерзкого запаха этого козла. Неверную жену Ольгу, молодую мурманскую красотку, Олежка Николаев задумал по дороге не убивать насовсем, а привязать верёвками к столбу возле магазина, где за день весь совхоз отмечается, а на груди прикрепить табличку: «Яшалава последняя! Я изменила мужу с козлом Кравчуком Анатолием! Плюйте в меня и кидайте камни в моё развратное тело!». Длинно получалось, но Олежка Николаев знал, где у него лежит большая фанера, школьный набор кисточек сына и черная тушь. Должно хватить на весь обличительный текст.
Зерно из-под полога выпрыгивало на дорогу и травянистые обочины. Но не без пользы. Птиц, сусликов, полёвок и сурковтьма была в округе. И звук автомобиля инстинктивно влёк их всех к дороге совершенно обоснованно. Поскольку пищевой инстинкт развит у живности так же мощно, как и половой, то обмануть он не мог. И рассыпанное зерно не пропало, а полностью ушло на поддержание жизненного тонуса фауны, поголовно мечтающей пережить зиму, забив норки и гнёзда под завязку дарами человека, самого доброго и разумного предмета в природе.
Подлетели они к дому Кравчука как вовремя спустившиеся с небес ангелы смерти и справедливого отмщения. Олежка выхватил монтировку из-под сиденья и первым, выбив ногой дверь, вломился в хату. Кравчук Анатолий в штанах, носках, рубашке и пиджаке спал поверх простыни, накрыв лицо газетой «Труд». Рядом с кроватью стояла табуретка. На нейблюдце с тремя раздавленными охнариками. А рядом с блюдцем стакан пустой и бутылка самогона, едва начатая. Следом в дом ворвался Валя Савостьянов, бросая перед собой страшный взгляд. Они остановились с открытыми ртами, после чего Николаев Олег сделал шаг к окну и отодвинул вбок короткую занавеску. Жены на подоконнике не было, а больше и искать негде. Кроме кровати, табуретки и баяна в углу Кравчук Анатолий в хате лишних вещей не имел. Всё ещё не верящий в такое глупое фиаско, Олежка сбросил с лица Кравчука газету и, широко крутнув рукой, въехал ему небольшим своим кулачком в челюсть. Кравчук, ясное дело, проснулся, встал и отметелил обоих одновременно, раскидав их в неудобные позы по углам. Драться он любил и хорошо умел. И только кто-то с очень помутненным разумом мог додуматься спровоцировать его на это любимое, кроме питья самогона, занятие.
Вы чё?! искренне изумился Кравчук Анатолий. Жить надоело?
Ольга-то где моя? задал вопрос, не имея пока возможности встать, Николаев Олег.
Кравчук закурил и сел на кровать.
Твоя, что ли?
Ольга моя, да! с трудом сел Олежка на задницу и вытянул ноги.
А я ей кто, слуга? Кравчук затянулся покрепче, разместил папиросу на краю блюдца и поставил обоих мстителей на ноги. А! Позавчера в магазине видел её. Селедку брала. А что, пропала с тех пор? Селедку хоть донесла до дома? В хате она наверняка. Где ей быть?
И ты её точно не начал Валя Савостьянов.
Да точно не видел, говорю, с позавчерашнего полудня, Кравчук задумался. Вспоминал . А! Я ж два дня кряду с Нинкой из МТС у неё дома гужевал. Самогон у неёотрава натуральная. Еле-еле своим вот с утра облагородился. А то башка была тупая как обух от топора.
Николаев Олежка вылетел их хаты на такой скорости, что лети за ним, скажем, пуля или снаряд пушечныйне догнали бы. Он ворвался в дом, обнял жену, у которой с рук мука посыпалась. Она лепешки для пельменей раскатывала. Жена его тоже обняла, чмокнула в губы.
Ну, поднял зерно с клеток-то? Не сгинет, нет? А я вот с утра из конторы отпросилась да полежала маленько. Температура поднялась до тридцати восьми. Чаю шесть стаканов крепкого выпила. Вроде полегче. Ужин вот леплю. Пельмешки.
Ну, ты подожди малехо. Я с ребятами дела добью и к ужину поспею.
Вышел Олежка в сени, достал литр самогона из-под лавки и остановился на крыльце. Вздохнул глубоко и радостно.
Ну не сука этот Чалый Серёга!? И Витёк Спицин тоже! Это ж сколько надо выжрать с утра, чтобы такие галлюцинации полезли! Тьфу! Завтра втык им сделаю.
Он сунул бутылку под рубашку и побежал к дому Кравчука. Мириться. Мирились они три дня. Потеряли их все. От директора до Ольги, жены Олежкиной. Николаеву зерно надо было подобрать. Кравчуку вспахать восемнадцать гектаров. Валя Савостьянов зерна за три дня не перевез тонн двадцать. Хорошодождей не было. Но за следующие после примирения и братания три дня все враз всё наверстали. Вспахали, зерно подобрали и перевезли в крытый склад без дверей. Туда и дождь заносило ветерком, и снег. Мокло зерно. И пока не загнило, его быстренько свозили на городской элеватор заждавшиеся свежего зерна шофера грузовиков.
Ну, да ладно с этим. ГлавноеОльга пельмени заморозила в холодильнике. Не пропали. В общемвсе обошлось и как в кинохорошо закончилось.
У хороших-то людей оно всегда так.
И вот когда отпахали положенное, отночевали на холодке по три ночи, употребляя при этом хлеба с салом много и почти без удобрения приятных продуктов самогоном, тогда прямо к месту и вовремя обветрило их октябрьское сырое дыхание. Было оно послано капризной осенью из глубин степи, от чего стало в головах Валентина Савостьянова, Олежки Николаева да Кравчука Толяна так ясно и так понятно всё, как на задней обложке тетрадки по арифметике, где дважды двачетыре, а трижды тридевять и никак по-другому. А с Кравчуком самовольно прикрепился пахать пассажиром в тракторе и изредка плуги подравнивать раздолбай Игорёк Артемьев, чудом вернувшийся в кузове, полном скачущих запчастей из совхоза «Альбатрос». Так даже он просветлел в святой степной обители и стал слегка напоминать трудящегося. И вот когда встретились они все после совершения трудового подвига своего на МТС, то разговор меж ними пошел
умный и рассудительный.
Короче, я башли свои взял с земли. Кину на сберкнижку. первым затравил беседу Кравчук Анатолий. Совхоз родной вообще пусть хоть в ад провалится. А он провалится. Потому как три нормы на пашне рубанул один я. Остальные и норму не дали. А кто и половины не осилил. Так и то я три дня квасил с вами, да пару деньков с ночами на Нинку, вон она ходит, грохнул. То есть, я кто? Передовик! А этого никто в дирекции в упор не видит. Потому, что я пашу на себя и за Родину не переживаю. Без меня не развалится. Набиваю себе карманы и вся любовь и к целине, и к Родине с денежкой вместе в карманы входит. И в гробу я видел директора нашего вместе с его привычкой писать в обком, как много мы зерна сдаём сверх плана. Потому как спит он и мечтает во сне слинять побыстрее в этот обком кустанайский, откуда и приехал. Но уже в большой кабинет с двумя диванами и пятью телефонами. Вот я поэтому жлобом тут числюсь и хорошо относится ко мне только мой кобель Бурый.
Ну, нетерпеливо подтолкнул его в локоть Валентин Савостьянов. К чему гнёшь? Мы против тебя не имеем ничего. Нормальный мужик. Злойда. Жадныйесть такое. А кто тут добрый у нас? И что жадныйтвоё дело. Тебе жить. Нам своего хватает.
Мужик ты нормальный, подумав, сказал Олежка Николаев. Ты вот возьми, да задружи с нами всеми. Не бычься, да не живи бирюком. Мы вон, глянь, дружно ведь всей братвой живём. И маемся вместе на солонцах да суглинках, и отдыхаем гурьбой. Так легче с тоски не подохнуть. Ничего ж нет кругом. Ни кино тебе тут, в библиотеке десять книжек от силы, спортплощадку директор снёс, сам знаешь. Новый дом там поставил для экономистов своих Костомаровых. Школа хреновая, в больнице один врач на все болячки. Нам тут всем по тридцать четыре-тридцать шесть лет в основном. Тут и клуб не помешал бы с танцами и заезжими артистами. Нету ж ничего. Только самим остаётся в кучу сбиться и держаться вместе. Навкалываешься этим трудом мартышкиным, а потом отдыхаешь с друзьями. Психологическое оздоровление идёт.