Колинда-Моника (в одном лице), крупная, как и сестра, в высоких кавалерийских сапогах и кожаной куртке, звучно топая по кафелю, прошла между столиками, уронила салфетку, одним ловким движением подхватила ее с пола и, загадочно ухмыляясь, села. Она была тоже навеселе. Официантка шустро сгребла грязные тарелки, сунула им картонки с десертным меню. Сестры заказали крем-брюле, Полина начала читать меню, от одних названий ее начало мутить. Она попросила чаю.
На обратной дороге сестры пели, у Дорис неожиданно оказалось приличное контральто, Колинда фальшивила, но пела громко и с азартом. Полина молча сидела сзади, воткнув кулаки в карманы куртки и с неприязнью разглядывая полную луну, скачущую по черным крышам неказистого Бронкса.
Потом, уже в мотеле, Полина приткнулась у окна, в руке теплый пластиковый стакан какого-то пойла, то ли граппы, то ли кальвадоса. Колинда уговорила ее выпить на сон грядущий, сестра определила ее в пустующий номер со сломанным душем. Луна в окне забралась уже в самый угол, стала меньше, ярче и веселей, Полина с отвращением сделала еще глоток.
Колинда беспрерывно тараторила, по номеру были раскиданы вещи, очевидно, так происходил процесс распаковки чемоданов. Стянув сапоги и джинсы, сестра так и осталась в драных колготах, то ли забыв, то ли передумав надеть что-то.
Было тошно, хотелось уйти, но Полина сидела. Быть рядом с этой неопрятной глупой бабой ей казалось надежнее, чем остаться наедине с собой.
А его брат, Вилли, он на меня глаз положил, сечешь? А Дорис, она сначала с Джимом, а после, когда «Синклер-Хаус» перевели в Вайоминг, это какой же год-то? то она и с Донни Барковски шуры-муры закрутила. Во как! Колинда вытащила туфлю из чемодана, а из туфли белые трусы, потом еще одни, красные. Учись, как паковать надо!
Нервозность и злость сменились апатией и тоской. Комната, полуголая задастая тетка, луна, стакан в руке постепенно утратили реальность. «Не могу же я в самом деле здесь сейчас сидеть?» Полина даже хмыкнулаабсурд! Голова плыла, завтрашнее похмелье обещало быть тяжким, но эта мысль показалась пустяковой, и Полина влила в себя остатки то ли граппы, то ли кальвадоса.
Донни Барковски, Колинда закатила глаза, вытащила из чемодана литровую бутыль джина, завернутую в газету. Знаешь, как мы его звали? Донни-Восемь-с-половиной! Сечешь? Она заржала. Из соседнего номера стали стучать в стену.
Полина тоже засмеялась, уронила пустой стакан на пол, нагнулась и чуть не упала, в последний момент уцепившись за подоконник. Пол подпрыгнул, качнулся и встал на место, чуть более наклонно, чем прежде. Полина подняла мятую газету.
Данциг? Это что, серьезно? Газета называлась «Данциг кроникл».
Ну! Колинда, почесывая тугую ляжку, уставилась на Полину. Данциг, штат Теннесси. Дикая дыра! На сто миль вокруг поля да леса. Озеро есть, Боден называется. Три ресторана на весь город. Ресторана! Она плюнула. Одно название, там даже бухла не подают.
Это как? Полина расправила газету на колене, передовица писала об открытии новой школы.
Сухой город! Не слыхала? В городской черте ни одного бара, ни одной ликерной лавки Хочешь бухнутьсорок минут туда, сорок обратно. Единственный магазин в округе на седьмой дороге, за Старым кладбищем. Да и тот раза три поджигали.
Кто поджигал?
Немчура это чокнутая
Какая немчура?
Поэтому вот и запасаешься Колинда выудила из чемодана еще одну бутылку. Впрок
Ну, здесь-то с этим проблем нет. Полина перевернула страницу, там было интервью с директором школы со странной фамилией Галль. Одновременно этот Галль являлся проповедником Церкви Всех Святых города Данцига.
Ночью ей приснился город Данциг. Белая школа была похожа на Акрополь, вокруг, между дорических колонн и дальше, по густой траве, бегали румяные дети. Директор Галль, в тоге, шитой золотыми цветами, благосклонно взирал на белокурую детвору, на породистом арийском лице сияла улыбка. Горизонт раскрывался во всю ширь, как на полотнах Пуссена, а по небу сияли белоснежные облака, расставленные в симметричном порядке. Вокруг торжественно били фонтаны, вода весело звенела, искрилась, журчала.
Проснулась Полина от лютой жажды, голова тупо ныла, словно внутри зрел большой нарыв. Было без пяти десять. Нашарив в сумке телефон, позвонила Бетси. Сиплым голосом неумело наврала про месячные, что боль дикая и еле ползает. Вторая часть, впрочем, была истинной правдой.
Бетси притворно посочувствовала, под конец злорадно добавила:
У меня, слава богу, с этим покончено. Менопауза.
К полудню Полина добралась до душа. Там, прислонясь затылком к скользкому кафелю, долго стояла под постепенно остывающими струями. Голову отпустило, а настроение отчего-то стало еще хуже. Пыталась высушить волосы, фен едва работал, потом завонял горелой проводкой. Полина намотала на голову полотенце тюрбаном, голая прошлась из угла в угол, постояла у окна: ангел на кирпичной стене, шоссе, пустой рекламный щит над эстакадой. Она зевнула, залезла под одеяло и сразу заснула.
Около трех часов стуком в дверь ее разбудила уборщица. Полина, не открывая, крикнула, что все чисто, убирать не надо. Попыталась снова заснуть, не получилось. Надо было вставать, что-то делать, думать, решать. Детская уловка переспать неприятности больше не работала, Полине было ясно, что если ничего не делать, то к концу месяца у нее не будет работы, еще через полтора кончатся деньги и она окажется на улице или вернется в свою детскую спальню в Нью-Джерси. К родителям.
Эй, подруга! Жива? В дверь забарабанили, Полина узнала голос Колинды-Моники.
Прикрываясь пледом, распахнула дверь. Та вошла, поморщилась:
Ну и дух Перегаром-то разит, окошко хоть открой.
Смутившись, Полина открыла окно, уронила на пол плед.
Да что ты стесняешься! Чего я там не видела? Колинда засмеялась, плюхнулась в кресло. Полина натянула майку, джинсы. Села на край кровати.
Держи! Колинда кинула ей банку холодного пива. Полина поймала.
Так ты это серьезно? Колинда выудила из кармана вторую жестянку, с хрустом откупорила.
Ты о чем? Полине пива не хотелось, она положила банку рядом на кровать.
Ну про Данциг? Про школу? сестра опрокинула банку и влила в себя половину.
Я?
Ну не я же! Колинда рыгнула. Кто вчера кричал, пропади этот Нью-Йорк пропадом, хочу в деревню, детишек буду учить на свежем воздухе.
Я?
Ну, дает! Неужто не помнишь?
Вообще Полина растерянно потерла виски. Что, правда?
Колинда укоризненно поглядела на нее, снисходительно улыбнулась, допила пиво и одной рукой сплющила жестянку. Поскучнев, спросила тихо:
Я у тебя насчет сестры хочу узнать
Полина вопросительно поглядела на нее.
Ты здесь уже месяц, полтора
Два
Тем более. Колинда помялась, сложила руки на груди. Тебе как она? Ну, в смысле, как у нее тут она ткнула пальцем себе в висок.
Дорис? Полина растерянно откинулась назад. Ну, я не знаю, конечно, когда муж воюет Конечно, тяжело Но, по-моему, она очень энергична, деятельна и вообще вполне оптимистична.
Оптимистична Сестра сложила сплющенную банку пополам и швырнула в угол. Полина вздрогнула. Оптимистична!
Ее муж погиб три года назад. Застрелился, мрачно сказала Колинда. В Афгане. Его «Хаммер» подорвался на мине, когда они патрулировали какое-то село. Водитель выбрался из нижнего люка, мальчишки облили его бензином и подожгли. Когда Джаг вылез, водитель был уже мертв, Джаг расстрелял мальчишек, потом пошел по дворам. Тридцать семь трупов, включая грудных детей.
У Полины выступила испарина, она вспомнила лицо на фотографиях, флаги, униформа, медали, автоматы, уродливые военные машины. Представила кровь, детские трупы в желтой пыли.
Господи, что происходит? пробормотала она. Теперь собственные неприятности выглядели мелкими, глупыми. Что тут происходит? Почему?
«Я только скулю, жалуюсь и жду, когда само что-то решится! Или кто-то решит за меня. Инфантильная сучка! Полина от злости покраснела, соскочила с кровати, подошла к окну. Куда кривая вывезет. Диплом у нее университетский! Надо же наконец самой что-то делать!»
Слушай, Полина резко повернулась. А та газета у тебя осталась?
Колинда удивленно поглядела на нее, кивнула.
Я могу позвонить Галлю, она хмыкнула. Боюсь, правда, моя рекомендация тебе скорей повредит.
6
Придя в редакцию, Полина сразу включила компьютер. Данциг на карте Теннесси нашелся сразу, Колинда оказалась праважуткая глушь: вокруг зеленели поля и леса, синело озеро Боден, до ближайшего города Ноксвилла было сто сорок миль. До столицы штата Нешвилла почти двести. Полина переключила карту в спутниковый режим, кубики домов рассыпались по прямоугольникам приусадебных садов, особой симметрии или порядка в планировании Данцига не наблюдалось. Явно угадывалась центральная площадь и вытекающая из нее главная улица, которая разветвлялась по сторонам загогулинами тупиковых отростков с прилегающими участками.
Полина елозила курсором по чужим крышам, садам и улицам, разглядывала лужицы бассейнов и скорлупки автомобилей, постепенно осваиваясь с топографией. Нашлась и новая школа, и церковь, большое кладбище на окраине. Она улыбнулась, дотронулась пальцем до кубика школы и прошептала:
Все так, все правильно
В последние месяцы цель была однавыжить. Удержаться на плаву. Любой ценой зацепиться за Нью-Йорк, остаться на Манхэттене.
«Зачем мне Нью-Йорк? И я ему не нужна, это очевидно. Почему же я цепляюсь за этот город, город, который хочет меня раздавить? Что за мазохизм? Меня учили понимать Чехова, Толстого, Достоевского, а не механизм работы фондовой биржи. Мои знания плохой инструмент для добывания денег. А Нью-Йоркэто деньги. Деньги как цель, деньги как средство. Деньги как смысл жизни».
Лев Толстой с мрачным торжеством глядел со стены, доктор Чехов одобрительно щурился сквозь стеклышки пенсне. «Да, все верно! Все так! И как же я не могла понять этого сразу, ведь так просто»
Полина взяла фломастер, подошла к стене и прямо на обоях написала печатными буквами:
«На что бы ты ни был способен, о чем бы ты ни мечтал, начни осуществлять это. Смелость придает человеку силу и даже магическую власть. Решайся!»
М-м, Гете!
Полина обернулась, в дверях стоял Грингауз, главред «Обозрения». За все время работы здесь это были первые слова, обращенные непосредственно к ней, здороваясь с сотрудниками, он обычно хмуро кивал.
Полина поспешно спрятала фломастер за спину, отошла от стены, чувствуя, как наливаются жаром ее щеки.
Мы тут швабры хранили оглядывая кладовку, насмешливо сказал главред. Как проходит архивация? Мисисс Кляйн вас хвалит. Очень.
Спасибо, Полина боком протиснулась за свой стол. Мне тоже нашла колпачок, щелкнула, спрятала фломастер в стол. Тоже очень.
Грингауз, кряжистый, с лобастой, непомерно большой головой (то ли медведь, то ли сердитый жук, Полина не могла решить, на кого он больше похож) неожиданно рассмеялся.
У вас контракт в конце месяца кончается, так?
Полина кивнула.
А русский архив вы успеете закончить?
Полина кивнула опять.
Так Грингауз оглядел потолок, посмотрел в вырез платья Полины и вышел.
Около пяти появилась Бетси. Загадочно торжественная в костюме изумрудного цвета с золотыми пуговицами, она молча прикрыла дверь за собой и вопросительно кивнула Полине:
Приходил? Грин?
Она потерла тонкие руки, на среднем пальце, рядом с обручальным кольцом, сиял здоровенный бриллиант.
В Метрополитен с мужем иду, на Малера. Шестая симфония Тебе нравится Малер?
Шумно, словно извиняясь, пожала плечами Полина. Тем более для романтика.
Вагнер? с вызовом спросила Бетси. Тебе, наверное, такое нравится.
Да тоже не очень. Скорей уж Лист.
Ну да! Славянские напевы, пренебрежительно обронила Бетси. А знаешь, в Третьем рейхе Малер был запрещен. Гитлер считал его музыку слишком еврейской.
Насколько мне известно, славян он тоже не особо жаловал. Гитлер.
Не сравнивай, строго произнесла Кляйн. Уничтожение евреев как нации было главной задачей Третьего рейха. Еще в «Майн кампф» он писал, в двадцатые.
Разумеется. Славяне и прочие унтерменши просто под горячую руку попали.
Бетси засмеялась, на зубах краснела полоска помады.
Гитлеру нужна была территориялебенсраум, славяне уничтожались лишь потому, что жили там.
Ага, улыбнулась в ответ Полина. Ничего личного. Издержки исторического процесса.
Бетси перестала улыбаться, внимательно посмотрела ей в лицо. Полина не к месту подумала, что все бы отдала за такие роскошные брови.
Ну, объясни мне тогда, тихо сказала Кляйн. Почему ты, наполовину или-сколько-там русская, сидишь в «Еврейском обозрении» и архивируешь дела евреев? Для музея Холокоста, она зло передернула плечами. Где твои славяне, где их «Обозрение», где их музей жертв нацизма? Где?
Бетси пнула коробку с делами.
Здесь?!
Она вышла, Полина тихо опустилась в кресло. Взяла из коробки верхнюю папку, раскрыла.
«В помещении бывшей школы были расстреляны, а затем облиты бензином и сожжены 12 человек из с. Богородицкое Покровского района, работавших на очистке дорог от снега. У моста в Верхней Дуванке фашисты расстреляли еще 9 человек, эвакуированных из Белокуракинского района. В селе Новониканоровка гитлеровцы расстреляли 11 человек, большинство из них были старики».