При слове «уломаем» Дорохов хищно зашевелил усами. Столыпин убрал руку с его локтя.
Где в городе живет самая богомольная и нудная особа? осведомился Дорохов. Отец Павел, вы ведь должны таковых знать Которые по сорок минут пересказывают наималейшую свою ссору с подобной же особой и благословение берут даже на посещение отхожего места.
Отец Павел опустил веки, словно таким способом можно было хоть на время избавиться от Дорохова. Разумеется, описанные им особы в городе водились, и не одна, однако вряд ли отец Василий скрывался сейчас у одной из них. Не все они любили священника Эрастова, поскольку богомольность изумительным образом сочеталась в них с очень добрым отношением к себе, а отец Василий чрезвычайно любил накладывать строгие эпитимии и сурово требовал, чтобы постились. Поэтому вымогать себе послаблений все эти дамы приходили к более мягкосердечному отцу Павлу.
Отрядим несколько человек, предложил из-за плеча настоятеля старичок отец Афанасий. Надобно прочесать город.
Выпалив такое, он пригладил седую, желтоватенькую бороду с очень довольным видом.
Дорохов лихо щелкнул каблуками, кланяясь ему, точно вышестоящему командиру.
И больше часа ходили по всему Пятигорскуспасибо, городок малв поисках скрывшегося с ключами отца Василия, пока наконец Дорохов не обнаружил его там, где меньше всего пришло бы в голову разыскивать священника: в худом трактире для извозчиков на самой окраине. Отец Василий заседал в темном углу, дул на блюдце с чаем и зыркал по сторонам.
Руфин Иванович не сразу его и приметил. Однако бежать было некудастолик отца Василия находился в самом углу. Гремя худыми сапогами на твердой подошве, Дорохов прошел между солидными извозчиками и навис над батюшкой.
Отец Василий привскочил, увидел между потолком и своей головой дороховский кулак и вновь опустился на лавку.
Дорохов уселся напротив, развалился весьма вальяжночто было весьма мудреным делом, ибо у лавки в силу ее конструкции не имелось ни спинки, ни подлокотников. И однако ж со стороны казалось, будто Руфин Иванович расположился в покойных креслах с подголовником.
Ну-с, сказал Дорохов, свиделись, батюшка.
Самоубийц не хоронят, молвил Эрастов.
Есть предписание, сообщил Дорохов. За номером 1368.
А по мнехоть за номером 666,ответствовал отец Василий. Самоубийц не хоронят.
Ключ отдайте, батюшка, попросил Дорохов. Отдайте по-хорошему
Отец Василий приподнял руку, пошевелил пальцами, снова опустил.
Да что вам он сдался, этот Лермонтов? спросил он почти дружески. Неприятный был человек. Только и знал, что насмешничать да девицам головы морочить. Он ведь злой был. Карикатуры рисовал, я знаю. Он и на священство рисовал.
Ключ отдай, сволочь, сказал Дорохов и шевельнулся так, чтобы сабля рукоятью задела стол. Отдай!
Нет! взвизгнул отец Василий, подскакивая. Нет!
Дорохов встал.
Третий раз не попрошувозьму вместе с рукой, предупредил он.
Отец Василий вынул из кармана ключ от ризницы и швырнул в Дорохова. Тот ловко поймал ключ на лету, повертел им в воздухе и повернулся к отцу Василию спиной.
Прощайте, батюшка, спасибо.
В аду сгорите, сказал отец Василий с деланным спокойствием. Ну да это уж не мое дело!
* * *
Все то время, пока тянулось ожидание, скука ходила волнами, то поднимаясь, то опадая, и затем окончательно сдалась, когда общий разговор стал о том, что вновьприбывший начальник штаба распорядился срочно отправить по полкам всех молодых офицеров, которые находились в Пятигорске по не вполне правдивым медицинским свидетельствам, кои раздавал доктор Ребров почти всем желающим. Скандал, вызванный дуэлью, неизбежно привлечет внимание высших сфер к Пятигорску и к различным недочетам в управлении.
Говорили также о том, что случившееся вовсе не было дуэлью, но подлым и зверским убийством, поэтому нашлось несколько горячих голов, которые изъявили желание вызвать, в свою очередь, на поединок Мартынова и пристрелить его без лишних разговоров.
Это было увлекательно и развеяло скуку до самого появления отца Павла.
Отец Павел с небольшой свитой явился, и первое, что встретило его, был военный оркестр. Утомленные ожиданием оркестранты немного подкрепились вином и порасстегивали воротнички.
Это еще что? вопросил отец Павел. С ума меня свести вы задумали? Для чего здесь музыка? Мало, что я делаю вам снисхождение, так тут еще оркестр
И он решительно повернул назад.
Прибежал полковник Зельмиц, очень огорченный, и начал упрашивать музыкантов уйти. Те, пожимая плечами, собрали инструменты, забрали остаток вина и скомканные ассигнациии удалились.
Тем временем отец Павел уже виднелся в конце улицы. За ним побежали, настигли, ухватили за рукава и вновь принялись умолять вернуться.
Все будет пристойно! клялся Дорохов, отважный победитель отца Василия. Если будет что непристойно, можете меня розгами высечь!
Берегитесь, господин Дорохов, как бы вас на слове не поймали! сказал отец Павел и сломал веточку у придорожного куста. Возьмите да поглядывайте для собственного назидания. Учтите, я угрозу выполню.
Дорохов фыркнул.
Отец Павел произнес важным тоном:
Поверю вам на этот раз.
И зашагал обратно.
Через толпу, колыхавшуюся возле двора чилаевского дома, он проходить не стал: Столыпин проводил отца Павла через соседний дом задним двором. Заштатный батюшка Афанасий, которому поручено было помогать при облачении, был совершенно затиснут собравшимися, и Дорохову пришлось его вызволять из гущи народной и провожать до крыльца.
Крутом все роптали и жаловались на промедление. Время подходило к часу дуэли, и некоторые заметили это совпадение: в котором часу помер, в том же часу и погребен будет.
Возле крыльца отец Павел уже облачился с помощью отца Афанасия. Расталкивая собравшийся народ, вошел пономарь, а следом за ним и диакон. Отец Павел передал диакону кадило, и оба разом, не сговариваясь, запели погребальным гласом:
Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!..
Тотчас сложилась процессия, без распоряжений и указаний. Медленно двинулись они через двор, а следом показался и гроб на плечах господ офицеров: все в мундирах, хмурые. Собравшийся народ, хоть и несколько огорченный отсутствием столь много обещавшего оркестра, повалил следом.
Могилу на пятигорском кладбище уже выкопали и приготовили камень с написанным именем«Михаил»; предполагалось, что впоследствии тело Мишеля отправят в родовое имение, где оно и найдет свое последнее упокоение. Гора, видевшая, как он умирал, смотрела теперь на погребение: отстраненно, спокойнокак показалось впечатлительной Эмилии, с легким сожалением.
Гроб поставили. Отец Павел наклонился, поцеловал Мишеля в лоб и выпрямился, оглядывая собравшихся.
Молитесь! сказал он. Господь своих знает!
И с тем оставил кладбище. Диакон ушел с ним и кадило унес, а старенький отец Афанасий остался в толпе как частное лицо. Ему жалко было Мишеньку; жалко и заплаканных девушек, и хмурых офицеров, и даже какую-то зареванную бабу, которая явно убивалась по кому-то совсем другому, кто вдруг пришел ей на память и разбередил давнишнюю сердечную рану.
* * *
Начальник штаба командующего Линией Траскин смотрел на происходящее немного шире, чем утопленный в бумагах Ильяшенков, и мыслил несколько масштабнее. Впрочем, к стремлению коменданта завершить дело как можно скорее и по возможности без лишних разбирательств Траскин отнесся с полным пониманием.
Что трое наших арестованных между собой сообщаютсяэто пусть, одобрил Траскин. Быстрее договорятся и нагородят меньше глупостей в показаниях. А вот еще о чем следовало бы подуматьиз-за чего вся ссора вышла
А ссора, приведшая к смертельному поединку, вышла в доме ее превосходительства генеральши Верзилиной. Сам генерал находился сейчас по служебным делам в Польше. Мария же Ивановна и три ее девицы-дочери вполне могут сделаться объектами пересудов. Вот чему надлежит положить предел, раз и навсегда.
Траскин вызвал генеральшу к себедля приватного разговора.
Генеральша явиласьзаполнив юбками, духами и прической все скучное казенное помещение и самим своим присутствием придав ему совершенно другой облик. Траскин поневоле вспомнил, как покойный Мишель говорил: «Красивая полькаи к тому же полька, которая желает понравиться русскому офицеру, сия есть страшная сила»
Мария Ивановна как раз и была такой полькойи весьма в свое время понравилась русскому офицеру, так что теперь была превосходительством, особой важной и чиновной, но вместе с тем по-прежнему, несмотря на лета и достигнутые цели, опасной для слабого мужского пола. Должно быть, прежде, в юности, ее красота имела наступательный характер; но и в зрелые лета не приобрела наружность Марии Ивановны характера оборонительного; скорее у нее был вид торжествующий, почивающий на лаврах победителя.
Искры этой красоты горели и в дочерях генеральши, и в юной Наденьке, и в перезрелой Эмилии; обе они сильно отличались от невзрачной Аграфены, дочери Верзилина от первого брака. «У меня две дочки, да у Марьи Ивановныдве; а всего у нас дочерей с нею три грации», говаривал генерал всякий раз, когда собиралось дружеское общество, и сам же весело хохотал над собственной загадкой. Смеялись обычно и гостииз дружеского расположения к генералу да и от удовольствия тоже: должны ведь оставаться в жизни вещи, которые не переменяются!
Большого траура по убиенном Мишеле Мария Ивановна не учиняла и даже настаивала на том, чтобы участвовать через день в бале, устраиваемом в городе. Было совершенно очевидно, что генеральша сердилась на Лермонтова за сделанную глупость.
Свой гнев Мария Ивановна отчасти перенесла на Траскина и уставилась на него очень строго, обмахивая себя платком.
Секунданты и сам убийца показывают, начал Траскин, что ссора, которая имела такое печальное завершение, произошла в вашем доме.
Мария Ивановна устремила на него пронзительный взгляд.
А я вот никакой ссоры не помню.
Траскин придвинул к ней листок, и генеральша снизошла прочесть ровные канцелярские строки с круглыми буковками и осторожненькими росчерками:
«Ваше Высокоблагородие, в отзыве своем, на наш к Вам запрос от 17-го сего Июля номер 57, между прочего в 6-м пункте прописывается, что на вечере в одном доме, за два дня до Дуели, Поручик Лермонтов вывел Вас из терпения, привязываясь к каждому Вашему слову, на каждом шагу показывая явное желание Вам досадить. Вы решились положить этому конец. Покорнейше просим Вашего Высокоблагородия уведомить нас о сем же: чем именно этот частный дом, где Вы находились с покойным Лермонтовым на вечере?»
И внизу, другим почерком, острым и крупным: «Это случилось в доме у Генеральши Верзилиной».
Сильными пальцами в кольцахточно маленькими крепкими рыцарями в блестящих золотых и самоцветных доспехахгенеральша оттолкнула от себя листок.
Я не упомню никакой ссоры, сказала она.
Расскажите подробнее, попросил Траскин.
Мария Ивановна посмотрела на него пристально, помолчала. Она с Эмилией уже не раз возвращалась в разговорах к тому вечеру, пытаясь понять: что же такого случилось, после чего не стало иного пути, кроме дуэли? Смеялись и пели, как обычно. Был жених Аграфены, Василий Николаевич Диков, которого покойный Миша звал «Диким человеком». Братик Дикова, мальчик Митя, все выбегал на двор и там скакал, не внимая увещаниям и не желая уходить окончательно к себе домой. Лермонтов с Левушкой Пушкиным смешили Эмилию, рассказывая ей всякий вздор и попутно чертя карикатуры мелом на ломберном столе.
Надя разговаривала с Мартыновым. Тот, в своей черкеске с засученными рукавами, с ужасными кинжалами на поясе, был дивно хорош: белокурый, статный, с правильным лицом. И стоял удивительно«на красе», чуть изогнув талию. Мария Ивановна, разумеется, такой картиной любовалась. И Николай воинственно хорош, и Надежда, розовенькая, в локончиках, акварелька, а не девушка.
Все здешние офицеры ухаживали за верзилинскими дочкамиза всеми, кроме Аграфены, которая была просватана и держалась скучновато. Диков, конечно, не блестящий человек, но положительный и хороший. Другое дело, что с ним не так весело; но и Груша не такая попрыгунья, как остальные.
Мартынов, разумеется, старательно производил впечатление на Надю. Надя ахала, покрывалась нежным румянцем и восторгалась. И каждая новая изысканная поза Николая вызывала свежий взрыв хохота с того диванчика, где восседала Эмилия, фланкированная обоими поклонниками-острословами. Мишель быстро рисовал, поглядывая на Николая. Боже мой, да он всегда рисовал! Что тут особенного? И так ловко выучился: проведет кривую линию с характерным зубцом, обозначающим кинжал, и готов Николай: изогнутая спина, страшное оружие, горделивая посадка головы.
Генеральша была уверена, что и на нее какие-то комические портреты бывали рисованы; а что их она не видела, говорит лишь об осторожности Мишеля. Но Эмилию он тоже не щадил.
И Мария Ивановна сказала Траскину:
Да если всех припоминать, кому досадили Мишины шутки, дня не хватит. Хоть моя дочь, Эмилия Александровна Помедлив, генеральша все же допустила легкую улыбку на свои пухлые уста. Помнитехотя откуда вы можете это помнить? словом, ей подарили прехорошенький кинжальчик для украшения, носить на поясе. Эмилия, разумеется, показала его Мишелю, принялась хвастаться и вертеть перед его глазами. Мишель объявил, что эдакою штукой хорошо колоть детей, каков негодник? Эмилия на это сказала, что когда-нибудь соберется с духом и застрелит его из-за угла «Я не стала бы вас вызывать, тут Мария Ивановна немного переменила позу, повернула голову и неожиданно на глазах Траскина преобразилась в свою дочь, да так ловко, что на мгновение он действительно увидел перед собой на креслах Эмилию, нет, Михаил Юрьевич, я бы вас застрелила из-за угла!»Заключив эту тираду, генеральша вновь грузновато осела и стала сама собой. Каков огонь девица? Но тем не менее Эмилия Александровна никого из-за угла не застрелила, потому что пустая шуткаеще не повод для смертоубийства.
Но ведь что-то произошло, настаивал Траскин.
Я не знаю, сказала Мария Ивановна. При мне они не ссорились. Мартынов ни слова Лермонтову не говорил. Уверяю вас, когда они выходили из моего дома, оба были спокойны и не сердились.
А на крыльце? сказал Траскин. Возможно, самое важное произошло на крыльце.
Меня с ними на крыльце не было, это и из показаний господина Мартынова явствует, надменно обронила генеральша. Впрочем, если вы настаиваете, могу сообщить вам следующее. Митенька, разбойник, Дикова братик, он в то время точно лазил по кустам и кое-что подслушивал. Его Эмилия Александровна наутро с пристрастием допрашивалао чем говорили, когда выходили из дома.
Для чего? уточнил Траскин.
Мария Ивановна удостоила его величавым взором.
Ни вам, господин полковник, ни мне никогда не постичь тех таинственных путей, коими блуждают соображения Эмилии Александровны Впрочем, я полагаю, ей просто было любопытно: не говорили ли чего-нибудь о ней. Не знаю уж, в кого она влюбленада и влюблена ли И кто из господ офицеров неравнодушен к нейдля меня также загадка. Словом, истинный генерал нашего домая разумею Эмилию Александровнупоймал Митеньку и учинил ему допрос с пристрастием. Митенька охотно рассказал, что о барышнях не говорено не было ни слова
Траскин представил себе Эмилию в гневе и улыбнулся. Представил себе и кинжальчик ее, которым хорошо колоть детей
Так что он открыл под пытками, этот Митенька?
Генеральша пожала плечами:
На крыльце Николай сказал Мишелю, чтобы тот прекратил свои шутки при дамах, потому что ему, Николаю, это уже обидно. А Мишель на это сказал: «На дуэль ты меня за это вызовешь, что ли?» Николай якобы ответил: «А и вызову!»
И что же Мишель? подсказал Траскин, потому что генеральша на миг замолчала.
Кое-что сходилось. Мартынов приблизительно так и описывал этот диалог. И князь Васильчиков, его сиятельство, тоже на этом настаивал. Более того, на основании слов «на дуэль меня за это вызови», предлагал считать зачинщиком дуэли именно покойного Мишеля, поскольку эта фраза формально и по духу является именно вызовом.