Хорошая была девушка.
И это все?
Ну да, пожалуй, она была умнее и добрее других.
И вы ничего особенного о ней не знаете?
Она разорила барона Г
И только?
Она была любовницей старого герцога
Она действительно была его любовницей?
Говорят, во всяком случае, он ей давал много денег.
И всегдаодни и те же сведения.
А мне хотелось узнать что-нибудь о связи Маргариты с Арманом.
Я встретил как-то одного человека, который дружил со всеми известными женщинами. Я спросил его:
Вы знали Маргариту Готье?
Ответом мне было все то же «конечно».
Что это была за девушка?
Красивая и добрая. Ее смерть причинила мне большое горе.
У нее был любовник Арман Дюваль?
Высокого роста, блондин?
Да.
Был.
А что собой представляет Арман?
Молодой человек, который прожил с ней то немногое, что у него было, и, по-видимому, был вынужден ее бросить. Говорят, он был от нее без ума.
А она?
Она тоже его очень любила, как говорят, но по-своему. От этих женщин нельзя требовать больше, чем они могут дать.
Что сталось с Арманом?
Не знаю. Мы его мало знали. Он жил с Маргаритой пять-шесть месяцев, но в деревне. Когда она вернулась, он уехал.
И вы его не видели с тех пор?
Ни разу.
Я тоже не видел больше Армана. Я подумывал, что, может быть, в момент его визита ко мне его любовь к Маргарите была преувеличена, а следовательно, и его страдания из-за недавно полученного известия о ее смерти; и что, может быть, он уже забыл и покойную, и свое обещание прийти ко мне.
Это предположение было бы весьма правдоподобно по отношению ко всякому другому человеку, но в отчаянии Армана звучали искренние ноты; и, переходя от одной крайности к другой, я решил, что печаль повела за собой болезнь и что я не получаю известий потому, что он болен и даже, может быть, умер.
Я невольно заинтересовался этим молодым человеком. Может быть, в этой заинтересованности был своего рода эгоизм; может быть, я угадывал под этим страданием трогательную повесть души, может быть, даже мое желание узнать ее сыграло главную роль в заботах об Армане.
Но так как господин Дюваль не приходил ко мне, я решил пойти к нему. Предлог не трудно было найти; к несчастью, я не знал его адреса и к кому ни обращался, никто не мог мне его указать.
Я отправился на улицу дАнтэн. Может быть, швейцар Маргариты сказал, где живет Арман. Но там был новый швейцар. И он ничего не знал, так же, как и я. Я спросил тогда, на каком кладбище была похоронена мадемуазель Готье. Оказалось, что на Монмартрском.
Стоял апрель, погода была прекрасная, могилы не имели уже того печального и унылого вида, какой им придает зима; было уже довольно тепло, так что живые могли вспомнить о мертвых и их навестить. Я отправился на кладбище, решив про себя, что при первом взгляде на могилу Маргариты я увижу, жива ли еще печаль Армана, и узнаю, может быть, куда он девался.
Я зашел в сторожку и спросил у сторожа, не была ли похоронена на Монмартрском кладбище 22 февраля женщина по имени Маргарита Готье.
Сторож перелистал толстую книгу, в которой записаны и занумерованы все, кто является в это последнее убежище, и ответил мне, что действительно 22 февраля, в полдень, была похоронена женщина, носившая такое имя.
Я просил его проводить меня на ее могилу, так как трудно ориентироваться без проводника в этом городе мертвых, который имеет свои улицы, как и город живых. Сторож позвал садовника и дал ему необходимые указания, но тот прервал его словами:
Знаю, знаю Эту могилу очень легко узнать, продолжал он, обращаясь ко мне.
Почему? спросил я.
Потому что на ней совершенно особенные цветы.
Вы за ними ухаживаете?
Да, я бы очень хотел, чтобы все родные так же заботились о покойниках, как заботится тот молодой человек, который мне поручил эту могилу.
После нескольких поворотов садовник остановился и сказал:
Вот мы и пришли.
И действительно, передо мной была клумба цветов, которую никак нельзя было бы принять за могилу, если бы не белая мраморная плита.
Мрамор был поставлен вертикально, и железная решетка отгораживала могилу, всю покрытую белыми камелиями.
Как вам это нравится? спросил садовник.
Очень, очень.
И я получил приказание менять камелии, как только они завянут.
Кто же вам дал это приказание?
Молодой человек, который очень плакал, когда пришел в первый раз; прежний приятель покойной, должно быть; ведь она была, по-видимому, веселого поведения. Говорят, она была очень красива. Вы ее знали?
Да.
Как и тот молодой человек, сказал садовник, хитро улыбаясь.
Нет, я ни разу с ней не разговаривал.
И вы все-таки пришли сюда ее навестить; это очень мило с вашей стороны, у нее никто не бывает.
Никто?
Никто, за исключением этого молодого человека, который приходил один раз.
Только один раз?
Да, один.
И с тех пор больше не приходил?
Нет, но он придет, когда вернется.
Он уехал?
Да.
А вы знаете, куда он поехал?
Он поехал, кажется, к сестре мадемуазель Готье.
А зачем?
Он поехал к ней за разрешением выкопать покойницу и похоронить ее в другом месте.
Почему он не хочет оставить ее здесь?
Знаете, сударь, с мертвыми тоже свои церемонии. Мы это видим каждый день. Эти участки покупаются только на пять лет, а молодой человек хочет иметь в вечное владение и большой участок; тогда лучше перебраться на новое кладбище.
Что вы называете новым кладбищем?
Новые участки, которые продаются теперь на левой стороне. Если бы кладбище всегда так содержали, как теперь, не было бы другого такого на всем свете; но нужно еще многое переделать для того, чтобы все было как следует. А кроме того, у людей такие странные причуды!
Что вы хотите этим сказать?
Я хочу сказать, что некоторые остаются спесивыми даже здесь. Говорят, мадемуазель Готье жила довольно-таки легкомысленно, простите меня за выражение. Теперь барышня умерла; и от нее осталось столько же, сколько от тех, которых ни в чем нельзя упрекнуть и могилы которых мы поливаем каждый день; ну, и когда родные тех, кто лежит рядом с ней, узнали, кто она такая, они вообразили, что должны восстать против этого и что должны быть особые кладбища для таких особ, так же как для бедных. Слыхано ли это? Я их отлично знаю, толстые капиталисты, они не приходят и четырех раз в год навестить своих покойников, сами приносят им цветы, и посмотрите, какие цветы! Жадничают для тех, кого они, по их словам, оплакивают, пишут на памятниках о своих слезах, которых они никогда не проливали, и делают соседям разные неприятности. Хотите верьте, хотите нет: я не знал этой барышни, я не знаю, что она сделала, и все-таки я люблю эту бедняжку и забочусь о ней, приношу ей камелии по самой сходной цене. Это моя любимая покойница. Мы вынуждены любить мертвых, так как мы слишком заняты и у нас не остается времени любить что-нибудь другое.
Я смотрел на этого человека, и некоторые мои читатели поймут, какое волнение я испытывал.
Он заметил это, должно быть, и продолжал:
Говорят, многие разорились из-за нее и у нее были любовники, которые ее обожали, но как подумаешь, что никто ей не принес ни одного цветочка, испытываешь грусть и тревогу. И ей еще нечего жаловаться, у нее есть своя могила, и хоть один человек помнит о ней и заботится за всех остальных. Но у нас здесь лежат бедные девушки такого же звания и такого же возраста, их бросают в общую могилу, и у меня сердце болит, когда я слышу, как падают их тела в землю. И никто ими не интересуется с момента их смерти! Невеселое наше ремесло, особенно если у нас есть хоть немного сердца. Что поделаешь? Это сильнее меня. У меня есть дочь двадцати лет, и, когда к нам приносят покойницу в этом возрасте, я думаю о ней, и будь это знатная дама или бродяжка, я испытываю волнение. Но вам надоели мои рассказы, и вы не за этим пришли сюда. Мне велели провести вас на могилу мадемуазель Готье, вот она; вам нужно еще что-нибудь от меня?
Не знаете ли вы адрес господина Дюваля? спросил я его.
Знаю, он живет на улице N. Туда, по крайней мере, я ходил получать за цветы, которые вы здесь видите.
Спасибо, мой друг.
Я бросил последний взгляд на цветущую могилу, которую мне невольно хотелось пронзить своим взглядом насквозь, чтобы посмотреть, что сделала земля с прекрасным созданием, которое ей бросили, и ушел, опечаленный.
Вы хотите навестить господина Дюваля? спросил садовник, идя рядом со мной.
Да.
Я уверен, что он еще не вернулся в Париж, иначе он, наверное, пришел бы сюда.
Вы уверены, что он не забыл Маргариту?
Я не только уверен, я готов биться об заклад, что он хочет переменить ей могилу только затем, чтобы ее снова увидеть.
Как так?
Первое, что он мне сказал, придя на кладбище, это: «Что нужно сделать, чтобы увидеть ее еще раз?» Это можно сделать, только если переменить могилу. И я ему объяснил все формальности, связанные с этим; ведь для того, чтобы перенести покойников из одной могилы в другую, нужно их признать, и только родные могут дать разрешение на этот акт, при котором присутствует чиновник из полиции. Вот за этим разрешением господин Дюваль и поехал к сестре мадемуазель Готье, и его первый визит будет, конечно, к нам.
Мы подошли к воротам кладбища; я снова поблагодарил садовника, сунув ему в руку несколько монет, и отправился по указанному адресу.
Арман не возвращался.
Я оставил ему записку, в которой просил заехать ко мне по возвращении или же известить меня, где я могу его видеть.
На следующий день утром я получил от Дюваля письмо, извещавшее меня о его приезде и с просьбой навестить его, так как он изнемогает от усталости и не может выйти.
VI
Я застал Армана в постели.
Он протянул мне горячую руку.
У вас жар! сказал я.
Пустяки, просто усталость от слишком быстрого путешествия.
Вы были у сестры Маргариты?
Да. Кто вам это сказал?
Так, один человек; а вы получили то, что вам нужно было?
Да; но кто вам сказал о моем путешествии и о цели его?
Садовник на кладбище.
Вы видели могилу?
Я не знал, отвечать ему или нет; тон его вопроса показал мне, что он все еще был взволнован и что всякий раз, как его мысли или чьи-нибудь слова будут возвращаться к этому тяжелому вопросу, он еще долго не в силах будет победить свое волнение.
И я ответил ему кивком головы.
Он смотрит за могилой? продолжал Арман.
Две больших слезы скатились по щекам больного, и он отвернулся, чтобы скрыть их от меня. Я сделал вид, что не заметил, и пытался переменить разговор.
Вот уже три недели, как вы уехали, сказал я.
Арман провел рукой по глазам и ответил:
Да, три недели.
Вы долго путешествовали?
Нет, я не все время путешествовал, я был болен две недели, иначе я давно бы вернулся; едва я приехал туда, как схватил лихорадку, и она продержала меня в постели.
И вы уехали, не дождавшись полного выздоровления?
Если бы я остался там еще неделю, я бы, наверное, умер.
Но теперь вам нужно поберечь себя; ваши друзья будут вас навещать. И я первый, если вы мне позволите.
Через два часа я встану.
Какое неблагоразумие!
Мне необходимо.
Какое у вас неотложное дело?
Мне нужно пойти в полицию.
Почему вы не передадите кому-нибудь этого поручения, ведь вы можете серьезно заболеть?
Это может меня исцелить. Я должен ее еще раз увидеть. Я не могу спать с тех пор, как узнал о ее смерти, и особенно с тех пор, как увидел ее могилу. Я не могу себе представить, что эта женщина, которую я оставил такой молодой и красивой, умерла. Нужно, чтобы я сам в этом убедился. Мне нужно самому увидеть, что Бог сделал с той, которую я так любил, и, может быть, отвращение от этого зрелища вытеснит отчаяние от воспоминания; вы пойдете со мной, не правда ли?.. Это вам не очень неприятно?
Что вам сказала ее сестра?
Ничего. Ее, казалось, очень удивило, что какой-то чужой человек хочет купить землю, чтобы похоронить Маргариту, и она сейчас же дала мне на это разрешение.
Поверьте мне, нужно с этим подождать до вашего полного выздоровления.
Ничего, у меня хватит сил, будьте покойны. Кроме того, я с ума сойду, если не покончу с этим как можно скорее, ведь это стало для меня совершенно необходимо. Клянусь вам, я не успокоюсь, пока не увижу Маргариту. Может быть, меня сжигает лихорадочный жар, греза бессонных ночей, плод бреда; но я увижу ее, хотя бы мне пришлось после этого вступить в орден траппистов, как господину де Рансе.
Я понимаю вас, сказал я Арману, и готов вас сопровождать; вы видели Жюли Дюпре?
Да. Я ее видел в первый же день по возвращении.
Она вам передала бумаги, которые Маргарита у нее оставила для вас?
Вот они.
Арман вытащил из-под подушки связку бумаг и снова положил ее туда.
Я знаю наизусть то, что там написано, сказал он. Все эти три недели я перечитывал их по десять раз в день. Вы тоже их прочтете, но позднее, когда я успокоюсь и сумею вам пояснить, насколько эта исповедь полна нежности и любви. Теперь я попрошу вас об одной услуге.
Какой?
Вас ждет внизу экипаж?
Да.
Пожалуйста, возьмите мой паспорт и поезжайте с ним на почту, там нужно получить для меня письма до востребования. Отец и сестра должны были написать мне в Париж, а я уехал так поспешно, что не мог справиться о письмах. Когда вы вернетесь, мы вместе поедем в полицию, чтобы предупредить о завтрашней церемонии.
Арман передал мне свой паспорт, и я отправился на улицу Жан-Жака Руссо. Там было два письма на имя Дюваля. Я взял их и вернулся.
К моему возвращению Арман был уже совершенно готов.
Спасибо, сказал он, беря у меня письма. Да, это от отца и сестры, добавил он, посмотрев на адрес. Они, наверное, были очень удивлены моим молчанием.
Он распечатал письма и скорее угадал, чем прочел, их содержание, так как каждое было по четыре страницы, и через секунду он снова их сложил.
Едем, сказал он, я отвечу завтра.
Мы отправились в полицию, и Арман передал чиновнику разрешение сестры Маргариты.
Чиновник дал ему пропускной лист к кладбищенскому сторожу; мы условились, что перенесение тела состоится на следующий день, в десять часов утра; я заеду за ним за час до этого, и мы вместе отправимся на кладбище.
Меня очень занимала мысль присутствовать при этом зрелище, и, признаюсь, я не спал всю ночь.
Судя по тому, какие мысли одолевали меня, для Армана это была долгая ночь.
Когда на следующий день в девять часов утра я пришел к нему, он был страшно бледен, но казался спокойным.
Он мне улыбнулся и протянул руку.
Свечи у него догорели до конца, и перед уходом он взял толстое письмо, адресованное отцу и заключавшее, по-видимому, его ночные впечатления.
Через полчаса мы были на кладбище.
Чиновник уже ждал нас.
Мы медленно пошли по направлению к могиле Маргариты. Чиновник шел впереди. Арман и я следовали за ним на некотором расстоянии.
Время от времени я чувствовал, как конвульсивно вздрагивала рука моего спутника, точно судорога пробегала внезапно по его телу. Тогда я взглядывал на него; он понимал мой взгляд и улыбался мне. Но с того момента, как мы вышли от него, мы оба не проронили ни одного слова.
Неподалеку от могилы Арман остановился, чтобы вытереть лицо, покрытое крупными каплями пота.
Я воспользовался этой остановкой, чтобы передохнуть, ибо мое сердце тоже было сжато, как в тисках.
Откуда появляется это болезненное удовольствие от подобного зрелища! Когда мы подошли к могиле, цветы уже были сняты, железная решетка убрана, и два человека копали землю.