Женя кропотливо ощипала ее, опалила пух, сделала надрез меж килем и пухлой плавательной гузкой, залезла туда рукой и стала тянуть из нее кишки, желудок, сердце и все остальное. Потом она схватила молоток и стала плющить ее, безголовую, с остатками крыл и без перепончатых ног. Потом вымазала ее польской приправой, положила в сковороду и придавила мощной крыгой. И только она задумала ощипать ей всю голову, а на макушке оставить островок и поставить его стоймя при помощи лака для волос, как в дверь позвонили.
В квартиру резво вбежало 6 ментов с автоматами, крича: «Уголовный розыск!»
Опять хулиганишь! кричали они. Кто еще есть в квартире?! Где сожитель?! Где лица кавказской национальности?! Где родственники?! Кто живет напротив?! Чем пахнет?!
Женя была чуть жива от пьянства, бронхита и температуры и, охуев от обилия вопросов, села на табуреточку, пригладила взъерошенные волосы и сказала:
Что?
Я тебе покажу что! крикнул самый маленький из них и приставил к жениному носу автомат.
Засучите ей рукава!
Они обступили ее и стали рассматривать руки.
А-а-а, кровь пускаешь по ночам? Судимости есть?
Нет.
А татуировка откуда?
Сделала.
Сама?
Да.
Могла инфекцию внести. Кто живет напротив?
Люди.
Какие?
Хорошие.
А руки почему в крови?
Утку потрошила.
Откуда утка?
Из лесу, вестимо. Дедулечка мочит, а я их тушу. Жарю, то есть.
Введите потерпевших! крикнул тот, что стоял ближе к двери.
В квартиру вошла большая группа людей.
Кто кричал «убийцы»?
Это не я.
А кто кидал топор в проезжающие машины?
А-а-а это соседи сверху. Они метят в меня, но каждый раз промахиваются.
И зачем же они метят?
Потому что я вызываю к ним водопроводчика.
Зачем?
Да течет у них все. Вы посмотрите, по какому куску штукатурки лежит на плечах моего пальто. А у них старческий аутизм, они дверей никому не открывают. Как в дверь звонок, они хвать топор и к телефону. Ты слесаря вызывала? Ну я. Вот только выдь на балкон.
Но промахиваются.
А кастрюли в святую церковь тоже соседи кидали?
Ну конечно.
Когда потерпевшие ушли, сильно хромая и крестясь, румяный добрый молодец сел напротив Жени и глаза его слегка потеплели.
Плохо ты живешь, Жень. Шумно, грязно, соседям не даешь покоя.
А откуда вы знаете, как меня зовут?
Да весь подъезд говорит: эта Женя из 12 квартиры водит к себе бомжей, моет их под душем, брызгает «Рейдом» Неблагополучная она.
Женя высморкалась и вздохнула.
Паспорт неси Ишь ты, Крамская! Чем занимаешься?
Рисую я.
Неужели тебе нравится так жить?
Я живу хорошо. Весело.
А глаза-то невеселые.
Да температура у меня.
А шею почему не моешь?
Я обязательно сделаю это на-днях.
И на биржу сходи.
Они осмотрели шкафы, пожелали всего доброго и сказали, что теперь будут часто сюда приходить.
Женя вяло сжевала спортивную утиную ногу, потому что она все-таки пережарилась во время перекрестного допроса, вытерла пальцы в ожогах и крови полотенцем, поплакала от обиды, подвывая и вытирая лицо футболкой, и стала думать, по какой статье она может пойти.
Ночью она сочинила такой стих:
мой срок закончится нескоро.
Но это ничего
Ведь мне уже теперь не нужно
Куда-нибудь идти на воле
а разве в магазин
зайти купить мне полботинки.
А водка по талонам.
Но когда вернусь я, когда я вернусь
все будет по-другому;
завод и сквер, и провод посерел.
А дворник постарел и стал как гриб сушеный,
он даже выпить не годится
теперь.
Как выпьет, так кричит: какой я, на хуй, дворник!
Я мельник, то есть ворон я
и в рот вас всех ебал.
А на заводе так же звонком обозначается обед. Лакеи пишут письма. Все бабы толстые, как будто надувные. А девочки подорожали. А шмары перешли в хронический разряд. А газеты пахнут так, как будто ими уже вытирались. Заводу требуются: откатчики, намотчики, валяльщики, прессовщики, в наличии пионерлагерь. По воскресеньям все стоят в очереди на «чертово колесо». Кто режет вены в чаще леса, а кто с пакетом на башке глюкует в тихом парке с надписью «Привет спортсменам».
А я вернусь на Первомай и замочу я всех, которые не успел.
Было полнолуние. В три часа ночи Жене сильно захотелось поддать, и она пошла в ночную палатку за «Белой березкой», пугаясь низких ветвистых деревьев и высоких разлапистых милиционеров.
В подземном переходе кто-то дико выл. Это была рыжая большеухая псина с зелено-карими миндалевидными безнадежными глазами. Женя, обладая точно такими же глазами, сказала ей несколько утешительных слов, и они пошли вдвоем по пустынным улицам, переговариваясь и вздыхая. Они купили водки, буханку ночного теплого хлеба и заметно повеселели. Когда они подходили к развеселому пиршеству бомжей в кустах, Женя сказала: «Ты меня, Лиска, охраняй», и Лиска пошла чуть впереди. Они миновали группу нетрезвых милиционеров, затем группу нетрезвых коммерсантов, и Лиска все время охраняла ее.
Они пришли домой, выпили, поели, повыли и решили больше не расставаться.
Когда они устали выть, Женя сказала: «Слушай стих, Лиска!»начала читать:
Луна как бледная поганка
Луна как блинная тарелка
Луна есть матовая склянка
На дымно-розовом пурпуре
Просвечивающая белка
Немного клейкая, в натуре
Луна есть яблочных оладий
Тончайший пар над крышей кухни
Луна есть маленький пломбир
С оттенком несколько вампирным
И помидорным. Мусс и виски
Летают взлуненные миски
И Лунин точит зуб на пристава
Он вылизал луну слюною декабристскою
И оттого она так непристойна
Что кажется, морковное пюре
Двоится в стеклах совершенно серых
Собачьи песни, песьи пляски
При поздних лунах, это ли не цель!
Но умолкаю, ибо
Луна есть греческая губка.
Луна есть место для свиданий И имя ейХлоплянкина.
Немного красного вина,
Немного солнечного мая.
И, тоненький бисквит ломая,
Тоньчайших пальцев белизна.
Сплошная, цельная луна.
Лиска слушала невнимательно, поскольку начала засыпать. Женя тоже сползла с табуретки и уткнулась носом в теплый рыжий бок. Кровати и белья у нее не было.
Протрезвев, Женя поняла, что теперь они, в некотором роде, живут с Лиской вместе. А то что этовстретились, поддали и разбежались? Устала она от таких встреч. Ей, наверное, надо сделать какие-то прививки, хоть немного мясца или чего-нибудь костяного, антиблошиный шампунь иль ошейник Поводок тоже. Пока они чесались в кухне, а Лиска еще к тому же, наморщив нос, выкусывала блох со спины, надо было что-то решить. Женя решила пойти за пивом и долго рассматривала в витрине собачьего отсека в переходе разные принадлежности. И чего тут только не было, ебать-колотить! Какие-то резиновые и пластмассовые кости разных фактур и причудливых расцветок, мисочки, поводки, ошейники: рокерские с шипами, с замшевой бахромой; чехлы на уши, комбинезоны с дырками для хвостов, разнокалиберные щеточки, опять костиздоровенные, чуть не в полкомнаты и махонькие, славно декорированные под настоящие, много игрушекежики, мышки Бутылка пива не составляла даже и пятую часть стоимости какой-нибудь вшивой железной расчески! Да Дела А эти шампуни с собачьими набриолиненными рожамивитаминные и оттеночные, страшные криво-кинжальные ножницы для обрубания хвостов и ушей, щипцы для тримминга Гестапо какое-то.
Поводок с ошейником можно сделать при желании из ремня и подтяжек, но тогда будут падать штаны. А жрачку? А ветеринар если заведет меркантильные песни? Ох, боже ты мой!
Была у Жени одна зацепочказаписаться в экспериментальный кружок изобразительных искусственных художников, где слегка одаренным и сильно наглым кружкистам давали стипендию. Она уже была раз в чем-то таком и рисовала странные маленькие картинки, семь на пять, примерно, сантиметров, где мальчик стоял на крыше с веревкой в руке, то на шее Менялось только освещение. Иногда вместо крыши была полуразрушенная стена. Мальчик всегда был повернут спинойрешительно и безнадежно. Она делала четкую контуровку тушью, и он прочно утверждался между крышей и небом, воздев руки в малолетней молитве.
Пойти что ль туда, рассказать про невзгоды? думала она.
Она собрала картинки, частично чем-то залитые, надела, чего получше, хотя надо было, чего похуже, и пошла.
Во Дворце Творчества она с трудом отыскала 33 комнату, на которой было написано: Секретариат Кружка Умелых Художников Акварели (СКУХА). Ее встретила в жопу пьяная, но проникновенная художница Петрова-Водкина.
Деточка моя, говорила она, лаская Женю толстыми смуглыми пальцами, нам всем до тебя еще срать и срать. Ты ж сама не понимаешь, кто ты такая Вот я скажу те щас. Приходит ко мне Акынова, прибегает, прям, и кричит: миниатюрки, кричит, видала Крамской?! А какой Крамской Я думаю, вмазалась она, че ли
Ну и хули? говорю. Так она, грит, лучше тебя в сто крат! Ну я ей по ебальнику. А она ползет ко мне и плачет:
Ты работай, сука, работай, я ж люблю тебя, ты смотри, какие пизденки тебя обскакивают, она ж тя моложе, старой манды, лет на двадцать! Ну я ей еще въебала, а сама думаю: надыть найтитьчто за Крамская-то. Ну и нашла у одного там. Прихуела, конечно, прям смотрюоторваться не могу. Ик Акыновой. Она сидит, мажет чего-то, плачет как всегда. А я кричу: «Лучше! Лучше!» А она сопли вытерла и гнусит:
Чой-то лучше-то? Ты опять что ль глаза залила? Я говорю:
Да Крамская лучше нас всех, вместо взятых! Я сперва думаюмужик! Линия мужская, не бабья!
О чем и базар
Вот так, деточка моя. А что касаемо стипендиитута сложнеича. Должна у тебя выставка быть состоямшись. А ежли она не состоямшисьто прям дажа и не знаю что. Тогда-то. Коль не состоямшись она. Вот тебе, золотая, анкетки, позаполняй их, биограхвиюи таку, и сяку, заяву накатай, что, мол, жалаю быть вступленной к вам, пидорам гнойнымну и всяко-разно Разбересси, словом. У мене ноне мозгикак хуй у Василия Андреичана полшестого, я те ноне не помощница. И давай, с богом, надежда наша, Евгения Гранде, пиздуй до хаты, у мене делов сёднихуева туча.
Так сказала художница Петрова-Водкина и резво вытолкала Женю за дверь.
Женя сбежала вприпрыжку по деревянной лестнице, покручивая на одном пальце сумку с анкетами и повизгивая от радости. Что же делать? Купила Лиске «Чаппи», заварила с геркулесом небольшое количество его, чтоб надольше хватило. Пристала, как банный лист, к соседке, чтоб она отдала ей «ну хоть какой-нибудь, хоть какой-никакой ошейничек бы, можно рваный, и с поводочком бы» и получила в ответ очень сносную собачью фурнитуру.
Она вспомнила слова Петровой о том, что «стипуху дадуть, коли ты жальчее себя опишешьмол, средствов никаких, голодно, холодно, матерьяльцу, кистей, бумажки, красочек, картону грунтованного, маслица конопляного и протчего по нашему художняческому промыслу не имеешь, онна мыкаешься, туды-сюды», и чувствуя потребность снова выебнуться на всю катушку, стала заполнять и составлять документы. Спервоначалу написала автобиографию.
«Я, Крамская Евгения Анатольевна, родилась в 1868 году под забором. По приютам я с детства скиталась, не имея родного угла. Ах, зачем я на свет появилась, ах зачем меня мать родила!»
Затем Женя съела феназепамчику, запила его водкой, прочитала «Азбуку» Л. Н. Толстого, умилилась и продолжала свою биографию:
«Помню, я была мала и грязна, тетка дала мне рваную тряпку, кривую иглу и гнилую нитку. И я сшила себе юбку. Юбка была плоха, но я была горда, что сама сшила эту жуткую юбку. Раз тетка дала мне булку. Булка была мала, а я была грязна и горда, что сыта. В 1985 году с грехом пополам закончила школу (долгонько же я училасьотметила она про себя). А до того, как закончить ее, меня брали в дети. Только зачем им дети? Хмурые, придут с работымолчат. А потом как заскрипят:
Же-е-еня! В кастрюльке ка-а-ша была. Ужели ты всю съе-е-ела?
А в кастрюльке этой, Василий Андреевич, кашина донышке (что это еще за Василий Андреевич? смутно удивилась она, но зачеркивать не стала). А когда я закончила школу, то пошла наниматься в завод. А директор за сиськи пошшупалговорит, что не вышел твой год. И пошла я опять побираться, по карманам я стала шманать. Ах зачем я на свет появилась, ах зачем родила меня мать. Работала намотчицей, прачкой, судомойкой на пароходе. Там меня приметил матрос А. Бурый. Он велел мне много и хорошо рисовать, никогда не покушался на мою честь и сказал, что стаканы разбила не я, а кастелянша Г. Хмурая. Но все-таки списали меня оттуда по беременности. Родила. Оставила ребенка в роддоме. Продолжала рисовать запоем, пить, что нальют, ночевать, где придется. В 1886 году прибилась к передвижникам. Стала двигаться с ними по России. Вышла замуж за И. Н. Крамского. Он играл в карты и бил меня, а когда проигрывал, то расплачивался мною и с передвижниками, и с простым людом. А вскорости помер от цирроза печени.
Теперь я живу на квартире. У меня есть собака Лиска. А больше мне и не надо никого. Она хорошая, рыжая. А стипендию свою, если дадите, то я использую на то, чтобы купить антиблошиный ошейник, макарон, Чаппи, водки, ботинок и всего другого по нашему художняческому промыслу. Пишу картины.
Е. Крамская.»
Женя так сильно увлеклась, что не слышала, что Лиска сначала выла под дверью, а потом мощно насрала в коридоре. Она хотела наподдать ей как следует, но приход был такой сладостный, что она махнула рукой, выпила еще полстакана и стала писать заявление.
«Прошу меня зачислить вас, жлобяр, в вашу ебучую организацию, потому что я иногда прекрасно все понимаю. Как пахнет эта туманная прель, как посинели здания и волосы вьются как! Покорнейше прошу вас принять меня в вашу стаю и форму 85-ХУ на что-нибудь приличествующее аренде нежилых помещений. А то что же это. Ингридируйте марку с поправкой коэффициента, ибосвершилось!
Мы будем кутаться
в туманы креп-де-шина
И манго, манго, манго»
Вместо Петровой-Водкиной в 33-й комнате сидела мрачная акварелистка Пота Пиросмани. Она молча вырвала у Жени из рук документы, положила на полочку и велела звонить.
Через месяц Женя снова стояла на пороге 33-й комнаты. Петрова, Акынова и Пиросмани встретили ее мрачным молчанием.
Гавары, Пытрова-джан! властно приказала Пиросмани. Толко тывой народний жаргон можыт выразыт нащи мыслы по этай девущка!
И Петрова сказала.
Что ж тытакоенатворила?! Что ж ты понаписала-то здесь?! Ведь Крюков прочиталне емши обосрался! Ну, ебонашка! Ну вмастила! Дерьмовочка чертова! Сирота, понимаешь, бесприютная! Тебе что сказали делать?! Биографию писать! А ты чо?! Романы тискать?! Балетриска сраная! Да хуль базаритьдело сделано. Никуда тебя, красотка, не примут, будь у тебя хоть мильон выставок! И забудь об кружке об ентом. Пьяная что ль писала?!
А может я перепишу? хрипло и тихо спросила Женя.
Да она и щас не въезжает ни хуя. Ведь Крюков читал уже! Василь-то Андреич! Ты вяжи этот базар, чучело, ты чего в анкетах-то накалякала, помнишь хоть, нет?!
«Так вот откуда взялся Василий Андреич», подумала Женя, схватилась рукой за стену и тихонько сползла на пол.
Патка, за водой! взвыла Петрова.
Она опустилась перед Женей на колени, приподняла ее и понюхала.
Ну так и есть. Непохмелимшись. Нежравши. Немывши.
Она вдруг вся искривилась и заплакала над Женей, крепко прижав ее к себе.
Господи! голосила она. Да за что ж нам доля такая! Сидели бы с детями по кухням, котлетки б там, кулебяки Нет! Повело на блядки! Писать! Выставляться! Епона мать! Ведь девка молодая ишшоа уж во гробе одной ногой и крыша от водки съехамши. Ну ладно я, старая проблядьно ей-то за что?! Пожить бы хоть ей-то! Гори они огнем, картинки ети! Говна-пирога! А мальчик-то у ней на крышепомнишь, Люд?! Не оторвать ведь глаз Как же это бывает-то такое!..
Но она не умерла, потому что от этого еще никто не умирал, как писала Майя Ганина в своем рассказе «Бестолочь». Она не умерла, но сделала для себя кой-какие выводы, хотя все равно не могла вписаться ни в какое общество.
Слышь, Лиса, сказала она, прогуливая как-то Лиску вокруг дома, я тебя кормить больше не смогу. Не будет бабок, Лисица, ни на уколы, ни на шампуни А если ты взбесишься и тяпнешь меня? А если чума? Или еще чего? Возиться с тобой Так что я сейчас поводок отстегнуи ты иди куда-нибудь. Ну! Пошла!