Угу! гукнул, как филин, Прокофий и замолчал.
«Вторая часть наследства, Ревдинская, отдается среднему брату Григорию Акинфиевичу. Она состоит из трех заводов на Урале, соляных промыслов, кожевенного и медного заводов и пристани»
Председательствующий подробно вычитал о передаваемых дворах, домах, пристанях, крепостных и приписных людях и пытливо посмотрел на Григория. Тот встал и поясно поклонился сенаторам.
Благодарю за справедливость государыню нашу!
Никита откашлялся и вперил свой властный взор в Бутурлина. Председательствующий кивнул ему:
Теперь о вашей части! К вам отходят: «ЗаводыНижне-Тагильский, Черноисточинский, Выйский, Висимо-Шайтанский, Лайские заводы, Сулемская приставь. Приписных и крепостных 9600 душ мужского пола. Дома и строения»
Сенатор медленно, четко стал вычитывать перечень их. Никита стоял, высоко подняв голову, внимательно слушал. Ни один мускул не дрогнул на его породистом лице.
Когда закончили читать решение, он сдержанно поклонился и выговорил:
Благодарствую за то, что прекратили тяжбу нашу. Пора приступить к работе на заводах, а свары мешали этому. Теперь только по-настоящему и хозяйствовать можно!
Прокофий дальше не слушал наставлений сената, вскочил и заторопился к выходу. Он бежал по прихожей, а сзади него семенил служитель.
Сударь! Сударь, на одну минутку! взывал он.
Какой я сударь? Я ныне заводчик Демидов. Мильонщик! Чего тебе надо, шишига?
Ваша милость, тихо прошептал служитель, их превосходительство начальник канцелярии просит вас
Зачем понадобился? строго спросил заводчик.
Знать не знаю, ведать не ведаю! искренним тоном сказал отставной солдат, Вы уж, ваша милость, сами доложитесь.
Ну, нет! не согласился Демидов. С меня хватит! Хорош сей куманек будет и без «доклада»!
Он бойко затопал по каменным ступеням лестницы книзу, где у подъезда его поджидала карета
5
Указом правительствующего сената все наследство Акинфия Никитича Демидова делилось поровну между тремя наследниками покойного. Но еще приятнее Прокофию Акинфиевичу было то обстоятельство, что старинный дедовский Невьянский завод отходил к нему. Заняв огромную ссуду под наследство, заводчик решил удивить Санкт-Петербург, задать такой пир, чтобы слава о нем докатилась до государыни Елизаветы Петровны. По всему городу были разосланы афиши, а в них Демидов оповещал население:
«В честь высочайшего дня тезоименитства Ее Императорского Величества представляется от усердия благодарности от здешнего гражданина народный пир и увеселение в разных забавах с музыкой на Царицыном лугу и в Летнем саду сего месяца 25 дня, пополудни во втором часу, где представлены будут столы с яствами, угощение вином, пивом, медом и прочим, которое будет происходить для порядка по данным сигналам и ракетам:
1-ек чарке вина,
2-ек столам,
3-ек рейнским винам, полпиву и прочему.
Потом угощены будут пуншем, разными народными фруктами и закусками; представлены будут разные забавы для увеселения, горы, качели, места, где на коньках кататься, места для плясок; все ж сие будет происходить по порядку от определенных хозяином для потчевания особливых людей, кои должны довольствоваться всем, напоминая только тишину и благопристойность; ссоры и забиячества от приставленных военных людей допущены быть не могут, ибо оное торжество происходит от усердия к народу и от благодарности к правительству; следовательно, и желается только то, чтоб были довольны и веселы, чего ради со стороны хозяина просьбою напоминается хранить тихость и благочиние; в заключение всего представлена будет великолепная иллюминация».
В полдень Прокофий Демидов проследовал в золоченой карете, запряженной шестеркой гнедых, вдоль Невской першпективы и свернул к Царицыну лугу. Разодетый в бархат, шитый золотом и самоцветами, в пышной собольей шапке, он важно восседал на шелковых подушках. Впереди кареты, расчищая дорогу, бежали рослые скороходы в малиновых куртках. Форейторына убранных серебряной упряжью коняхи гайдуки на запятках красовались в новых пышных ливреях темно-синего сукна, обшитых галунами. На шапкахрадужные павлиньи перья. Весь роскошный выезд ослепительным блеском напоминал собою торжественное шествие восточного властелина. За экипажем бежала толпа, размахивая шапками, крича «ура». Все бездельники, дармоеды и любители всяких приключений устремились на Царицын луг, где каждого поджидало обильное возлияние и угощение.
Среди необозримого луга простирался чудовищных размеров полукруглый стол, уставленный самыми разнообразными яствами. Тут высились большие пирамиды, сложенные из ломтей свежего пахучего хлеба с икрой, вяленой осетриной и другими приятными закусками. Между пирамидами алели горы только что сваренных раков; от них в холодном воздухе вился легкий парок, привлекавший своим тонким дразнящим запахом всех изголодавшихся. Здесь же были расставлены в новеньких ведрах просоленные огурцы с запахом тмина, укропа; лежали целые гирлянды крупно-репчатого лука. Тут все было на потребу здоровому чреву! А чтоб елось всласть, в разных местах рядами стояли бочки с водкой, пивом, брагой, разными шипучими квасами.
Над всем высилось чудо-юдонеобъятных размеров кит, сделанный из картона. Кит этот был начинен мелкой сушеной рыбой и другими закусками. А покрыт он был золотой парчой и ярко сверкал на солнце.
Молодым весельчакам к старикам-бодрячкам предлагались разные игры и увеселения: ледяные горы, и качели, и карусели, и высокие-превысокие шесты, гладко оструганные и намыленные, а на верхушке каждого шеста лежал золотой и поджидал ловкача. Кто доберетсятому и награда!..
Весь огромный Царицын луг и прилегающие к нему улицы уже волновались шумным, людским морем. Едва карета Демидова свернула на поле, как с треском взвилась ракета И тут долго сдерживаемый людской поток, словно бурные вешние воды, сокрушив плотину, ринулся к столам и бочонкам. Хоть и кричали, звали людей к порядку демидовские хлебодары в белых передниках и виночерпии в кожаныхвсе было напрасно. Народ все сметал на своем пути; великий шум, как морской прибой, стоял над лугом и Летним садом. Мужики толкались, стремились к бочкам, выли бабы, затираемые в толпе
Вокруг началось обжорство и пьянство. Виновник небывалого пира Прокофий Демидов размахивал собольей шапкой кричавшим питухам. Они с бою брали бочонки Вино хлестало через край, растекалось по бородам, по сермягам.
Ой, любо! Ой, пригоже! подзадоривал питухов завороженный зрелищем необычного повального пьянства Демидов и, войдя в раж, не утерпел, выскочил из кареты и побежал к бочкам. Взобравшись верхом на сорокаведерную, он скинул шапку и закричал:
Подходи, веселые, пей из хозяйских рук!..
Его разом окружили сотни пьянчуг и стали пить хмельное из собольей шапки хозяина.
Не прошло и часа, как на площади шатались пьяные, повеселевшие, а вскоре начались и драки
Только ранние зимние сумерки прекратили необычный пир. Понемногу опустел Царицын луг. С Невы задувал резкий морозный ветер, и становилось студено. Белая пурга волнисто устремилась на обширное поле, стала заметать и заносить тела упившихся до потери сознания людей
Всю ночь и все утро в полицейские участки подвозили замерзших и опившихся; приходили побитые, со свороченными скулами жалобщики. На пустынных улицах, на городских окраинах находили убитых и ограбленных обывателей, возвращавшихся с демидовского пира
Санкт-петербургский генерал-полицмейстер не смог умолчать о злосчастном событии, погубившем многие сотни людей, и доложил о сем государыне.
Елизавета Петровна молча выслушала доклад.
А Демидов где? спросила она.
Ваше Величество, поклонился генерал-полицмейстер царице. Дознано, еще ночью промчал градскую заставу и отбыл из столицы
Черная мушка чуть-чуть задрожала над губой Елизаветы Петровны; глаза ее улыбались: по всему видно было, озорство Прокофия ее забавляло.
Что же, сказала она генералу, коли съехал вовремя, так тому и быть! Удал и проворен, выходит, колесом ему путь-дорога!..
6
Возвращаясь из Санкт-Петербурга, Прокофий Акинфиевич на этот раз остановился в Москве в старом дедовском доме, на Басманной. Он шумно подкатил к ветхому покосившемуся подъезду и выскочил из коляски. Прознавшая об удаче наследника дворня встретила его низкими поклонами и льстивыми восклицаниями. Демидов прошел в большой полупустынный зал. Печи были жарко натоплены; потрескивало, рассыхаясь, старинное дерево. Блестели полы, натертые воском. Хозяин вышел на середину покоя и захлопал в ладоши.
Слушай, холопы, отныне я тут владыка! провозгласил Демидов. Странной вихляющей походкой он обошел дом, везде замечая непорядок. Но дворня терпеливо переносила все причуды нового хозяина.
Весь вечер Демидов привередничал; холопы сбились с ног, ублажая своего владыку.
Прознав о приезде и удаче Прокофия Демидова, наутро к нему спозаранку приплелась старушонка-процентщица. Заводчик сидел за столом, насыщаясь и благодушествуя. Старушка робко переступила порог.
Батюшка ты мой, кормилец, премного обрадовалась весточке! Уж как рада, как рада!..
Чему же ты рада, матушка? Небось дрожала за денежки? с ехидцей прищурил глаза Демидов.
Что ты, батюшка, вашему корню крепко верю. Я еще с дедом твоим была знакома. Разве позарятся Демидовы на мои гроши? угодливо прошамкала старуха.
Завидя на столе поблескивающую в графинчике наливку, процентщица засияла.
Может, пригубишь? лукаво предложил Прокофий Акинфиевич.
Старушка подняла сморщенное лицо, вздохнула:
Грешна, батюшка, ох, грешна, пригублю
Демидов налил чарку полыновки, поднес бабке. Она, не моргнув, выпила и облизалась.
Ох, и до чего хорошо! Спаси тя осподь, сынок! Ох, благодарствую, голубь
Не давая передохнуть, хозяин налил вторую чару. Бабка и эту опорожнила залпом и повеселела.
Ну вот, теперь и о деле можно говорить! улыбнулся Демидов.
И верно. Теперь оно куда как веселее. Милый ты мой, знаю, не обидишь старую. Ростовщица по-собачьи заглядывала в глаза хозяину.
Уж как условились! Получай должок с процентами.
Слава тебе, господи! перекрестилась старуха. Я так и знала. Пошли тебе Всевышний счастья и доли.
В глазах Прокофия заиграли озорные огоньки:
Только вот какая неудача вышла, матушка. Дело-то я выиграл и деньги-то все сполна получил. Но вот грехденьги-то все медные. Всевсе до копеечки! Вот хочешь, бери, хочешь, оставь на другой раз.
Гостья тревожно насторожилась:
То есть как на другой раз? Нет, ты, милок, ноне мне выдай! Все единомедные так медные!..
Она беспокойно заерзала в кресле. Тревожные мысли овладели ее скупым сердцем. «Сбежит, поди, молодец! Эк, сколько привалило, да в нехозяйские руки. Профукает по столицам!»
Потирая руки, веселый Прокофий встал и позвал старуху за собой:
Коли так, идем в кладовушку. Отсчитывай и бери с собой! Да торопись, а то раздумаю
Бабка засуетилась, поспешила за Демидовым. Он привел ее в кладовушку. Прямо на полу тускло поблескивали горы мелкой монеты.
Считай сама! Мне недосуг. Считай по-честному
У ростовщицы разбежались глаза. Перед ней были добротные тяжелые семишники старинной чеканки. Прокофий, улыбаясь, прикинул: «На две тысячи червонцев, поди, пять ломовиков надо»
Старуха хлопотливо принялась за счет должка. Она старательно выгребала семишники и, отсчитывая их, складывала в аккуратные столбики. Делала она это с охотой, любуясь добротной чеканкой. Прошел час-другой, перед бабкой выросла горка монет. Но пока она всего-навсего насчитала сотни две рублей, а дело шло к полудню. Прокофий, ухмыляясь, расхаживал по чулану. И когда старушонка изрядно вспотела, он ненароком споткнулся и задел ногой выстроенные столбики монет. Семишники со звоном рассыпались
Ах ты, господи! заохала старуха и дрожащими руками принялась снова отсчитывать
В окошко чулана глядело веселое солнце, сильно пригревало; утомительный счет морил старуху. Хотелось есть. В глазах рябили семишники, семишники без конца Руки дрожали. А тут в мысли лезли разные домашние дела, счет путался Все мешалось
Ах, господи, какое несчастье! вздыхала бабка; на глазах ее засверкали слезы. Она со страхом оглянулась на Демидова.
Считай, считай, старая! торопил он. Мне некогда, коли не сочтешь до вечерапиши пропало!..
Кормилец ты мой, чую, со счету собьюсь
Маленькая, согбенная, она жадными руками пересыпала с места на место медные семишники. Старухой овладело отчаяние. Натешившись вволю ее беспомощностью, Прокофий Акинфиевич сжалился над своей жертвой:
А что, не дать ли тебе, матушка, золотом, а то, чай, медь-то неудобно нести?
И то, родимый, золотом-то сподручнее! согласилась обрадованная старуха.
Демидов подошел к ларцу и вынул тугой мешочек.
Так и быть, бери последнее!
Он развязал мешочек и высыпал на стол золотой поток. Глаза старухи заискрились. Она вновь ожила. Протянув сухие скрюченные пальцы, процентшица заторопила его:
Давай! Давай!..
Старуха не могла оторвать глаз от золота. Оно звенело, сверкало, притягивало к себе таинственной необоримой силой. Как жаркие, горячие угольки, сияющие золотые монетки жгли морщинистые руки. Она пересыпала их из ладошки в ладошку, наслаждалась блеском и звоном.
«Эк, и жадина же, в могилу скоро, прости господи, а все не угомонится!» сморщился заводчик.
Блеснув на золотом листопаде, луч солнца погас. Было далеко за полдень.
Ну пора, старуха. Покончили, рассчитались. Уходи! натешившись, заторопил ее Демидов.
Она еще раз бережно пересчитала золото, крепко увязала его в платочек, но не уходила, чего-то выжидала
Ты чего же? удивленно посмотрел на нее Прокофий. Аль забыла что, иль недовольна?
Что ты, батюшка, уж как и довольна, как и довольна. Спасибо, кормилец!
Тогда что же?
Цепким взором старуха окинула горки медных семишников и вдруг робко попросила:
Дозволь, батюшка, их заодно Все равно тебе-то ими некогда заниматься. Отдай, касатик!
Да ты что ж, сдурела, старая? Ведь это денежки, а денежки счет любят!
Бабка кинулась хозяину в ноги.
Милый ты мой, осчастливь старую! Она залилась горькими слезами, словно потеряла дорогое
Прокофий неожиданно для себя снова зажегся озорством.
Слушай, матушка, так и быть, пусть по-твоему! сказал он вдруг. Только уговор такой: унесешь сама до вечера все семишникитвои, не унесешьпиши пропало. Все заберу, и золото! Идет, что ли?
На своем веку ростовщица не мало повидала денег: и золотых, и серебряных, и медных. Понимала она, какой непосильный груз предстоит ей перетащить на своих костлявых плечах, но жадность старухи оказалась сильнее благоразумия. Она торопливо извлекла из угла пыльный мешок и стала сгребать семишники. Демидов с любопытством наблюдал за старой. «Откуда только взялось такое проворство?» думал он.
А старуха торопилась. Насыпав мешок, дрожа от натуги, она вскинула его на плечи и поплелась к воротам Шла шатаясь, тяжелый мешок из стороны в сторону бросал ее щуплое, сухое тело. Из окон, из дверей выглядывали любопытные холопы: «Что только еще надумал наш чудак?»
Несмотря на тяжесть, старуха осилила двор и вышла за ворота.
Куда ж ты? крикнул вслед Демидов. Но бабка и не отозвалась.
Она сволокла мешок с медяками домой, вернулась снова. Жадно загребая, насыпала побольше звенящих монет. Изнывая под тяжестью и хрипя, уволокла и второй мешок; прибежала за третьим.
Бросай, старая: не успеешь, вишьсолнце совсем на березе повисло! закричал Прокофий.
Э, нет, батюшка, ты уж не жадничай! Уговор дороже денег! отозвалась старуха.
Из жалости он помог ей вскинуть на плечи третий мешок с семишниками.
Старуха вошла в азарт: шустро и быстро заторопилась по двору. Досеменив до калитки, она неожиданно зацепилась за порожек и упала носом в землю.
Эй, вставай, матушка! сжалился над ней Демидов. Бог с тобой, бери все. Сейчас мои холопы перетаскают
Он смолк и в удивлении подошел к старухе.
Холопы! закричал он. Помогите бабке
Но помогать не пришлось. Старуха лежала недвижимо. Сбежавшиеся слуги повернули ее лицом кверху. В нем не было ни кровинки, ростовщица была бездыханна.
Успокойсь, хозяин. Слуги сняли шапки и набожно перекрестились.
Они осторожно приподняли ее, отнесли в сторону и положили на землю, скрестив ей на груди руки.
Неподвижная, умиротворенная старушонка потухшими глазами удивленно смотрела в голубое небо. Глаза мертвой производили неприятное впечатление.
Прикройте их! приказал хозяин.
Холопы наскоро добыли из мешка два медных семишника и положили на глаза покойницы.