Возразить на это было нечего: в России желание царязакон, и коль скоро оно высказано, никому в голову не приходит противиться. Но отказ привел молодого человека в такое отчаяние, что тронутый его молчаливым горем генерал раскрыл ему объятия. Федор бросился в них, заливаясь слезами. Тогда генерал справился у него о дочери, и Федор ответил, как обещал, что Ванинка ничего не знает и что он говорил только от своего имени. Эти слова слегка успокоили генерала, который боялся сделать несчастными обоих.
Когда Ванинка спустилась к обеду, она застала отца одного. У Федора не хватило духу выйти к столу и присутствовать вместе с генералом и его дочерью в тот момент, когда он потерял все надежды. Он нанял дрожки и велел отвезти себя за город. Во время обеда генерал и Ванинка едва перемолвились несколькими словами. Но как ни выразительно было это молчание, Ванинка совершенно владела собой, и один генерал выглядел молчаливым и убитым.
Вечером, когда она собралась спуститься к чаю, ей подали его в комнату и доложили, что генерал чувствует себя усталым и отправился в свои покои. Ванинка поинтересовалась характером его недомогания и, убедившись, что ничего опасного нет, поручила камердинеру, принесшему ей это известие, засвидетельствовать отцу ее почтение и готовность помочь, если он в чем-то нуждается. Генерал ответил, что благодарит ее, но пока ему нужны только покой и сон. Ванинка в свою очередь сказала, что намерена удалиться к себе. Камердинер ушел, а Ванинка распорядилась, чтобы Аннушка, ее молочная сестра, выполнявшая обязанности горничной, дождалась возвращения Федора и предупредила ее, как только он появится.
В одиннадцать ночи ворота особняка раскрылись, и Федор слез с дрожек и тотчас поднялся к себе, где бросился на диван, раздавленный тяжестью своих мыслей. В полночь он услышал стук в дверь и, удивленный, встал, чтобы открыть. Это была Аннушка, которая пришла сказать, что ее госпожа просит его тотчас прийти к ней. Федор безмолвно повиновался.
Он застал Ванинку в белом платье, еще более бледную, чем обычно. Федор замер в дверяхему показалось, что перед ним надгробная статуя.
Подойдите, сказала Ванинка тоном, в котором было трудно расслышать хотя бы признак волнения. Голос ее притягивал Федора, как магнит, он приблизился; Аннушка вышла и закрыла за собой дверь.
Так что вам ответил мой отец? осведомилась Ванинка.
Федор рассказал ей все, что произошло. Девушка бесстрастно выслушала его. На лице ее жили только губы, но и они вдруг стали такими же белыми, как ее платье. Федора снедало лихорадочное волнение. Глаза его блестели как у безумного.
Каковы ваши намерения? спросила Ванинка все тем же ледяным тоном.
И вы еще спрашиваете, Ванинка! Что прикажете мне делать, если мне вообще что-то остается сделать, как не бежать из Санкт-Петербурга? Если я не хочу ответить на доброту своего покровителя низостью, мне остается однопогибнуть в каком-нибудь Богом забытом уголке России, где разразится война.
Вы сошли с ума, возразила Ванинка с улыбкой, в которой странным образом смешалось торжество и презрение: с этой минуты она полностью осознала свою власть над Федором и поняла, что всю оставшуюся жизнь будет управлять им, как царица.
Тогда скажите, что мне делать, приказывайте, разве я не раб ваш?
Надо остаться.
Остаться?
Только женщина или ребенок примиряются с первым же поражением. Настоящий мужчина обязан бороться.
Бороться! Против кого? Против вашего отца? Никогда!
Кто вам говорит о моем отце? Надо бороться с обстоятельствами. Простой смертный не умеет управлять событиями. Это они, напротив, увлекают его за собой. Нужно, чтобы в глазах моего отца вы выглядели человеком, который преодолел свою любовь и является хозяином своих чувств. Коль скоро считается, что я не имею понятия о вашем сватовстве, никто не станет остерегаться меня. Я попрошу отца дать мне отсрочку и получу ее. Кто знает, какие события произойдут за это время? Может умереть император, или мой суженый, или дажеда хранит его Богмой отец.
А если от вас потребуют
Если потребуют? воскликнула Ванинка, и нежный румянец залил ей щеки, но тут же пропал. Кто посмеет от меня что-нибудь требовать? Отец? Он слишком любит меня. Государь? У него достаточно забот в собственной семье, чтобы вносить смуту в чужую. К тому же у меня останется крайний выход, когда другие исчерпаны: до Невы рукой подать, а воды ее глубоки.
Федор невольно вскрикнул: по тому, как нахмурился лоб и сжались губы девушки, он понял, сколько решимости в ее характере, понял, что этого ребенка можно сломать, но нельзя согнуть.
Однако сердце Федора билось слишком созвучно плану, предложенному Ванинкой, чтобы, высказав одни возражения, которые были отметены, он стал выдвигать новые. Последние его колебания и вовсе улетучились после того, как Ванинка пообещала вознаградить его за притворство на людях ради сокрытия тайны. Благодаря силе своего характера, подкрепленной полученным воспитанием, Ванинка оказывала, надо признать, такое влияние на всех, кто ее окружал, включая генерала, что те безотчетно покорялись ей. Федор, как ребенок, подчинился всему, чего она требовала, и любовь девушки еще больше возросла, черпая силы в его побежденной воле и собственной удовлетворенной гордости.
Именно через несколько дней после ночного решения, принятого в спальне Ванинки, и состоялось по жалобе Ванинки отцу наказание Григория за незначительную провинность, при котором уже присутствовал наш читатель.
Находившийся при этом по долгу службы Федор не обратил никакого внимания на угрозу в словах крепостного, когда тот шел со двора. Побыв в роли палача, кучер приступил к обязанностям лекаря: он наложил на плечи наказанному примочки из соленой воды, от которых раны должны были скорее зарубцеваться. Григорий пролежал три дня, обдумывая планы мести. Потом он опять приступил к исполнению своих обязанностей, и уже никто, кроме него, не вспоминал о том, что произошло. Более того, будь Григорий чисто русским человеком, он и сам позабыл бы об экзекуции, к которой столь привычны суровые дети Московии. Но, грек по крови, как мы сказали, он был скрытен и злопамятен.
Хотя Григорий был крепостным, характер его службы у генерала позволял ему определенную фамильярность, немыслимую для других слуг. Кстати сказать, парикмахеры во всех странах пользуются большими привилегиями у тех, кого бреют, возможно, потому, что те инстинктивно чувствуют свою зависимость от человека, который каждый день в течение десяти минут держит их жизнь в своих руках. Григорий пользовался, таким образом, известной безнаказанностью, и процедура бритья почти всегда приходила в приятной для него беседе.
Однажды, когда генералу предстояло ехать на парад, он призвал к себе Григория раньше времени. Пока тот как можно мягче водил бритвой по щеке хозяина, разговор невольно зашел о Федоре. Брадобрей отозвался о нем с большим уважением, что, естественно, побудило генерала узнать у слуги, не находит ли тот какие-либо недостатки в человеке, который распоряжался учиненной над ним экзекуцией.
Григорий ответил, что Федорчеловек безупречный, если не считать гордыни.
Гордыни? переспросил удивленный генерал. А я-то считал, что он начисто лишен этого порока.
Лучше сказать, честолюбия, поправился Григорий.
Какое еще честолюбие? продолжал генерал. Он доказал полное отсутствие такого честолюбия, поступив ко мне на службу. После того как он столь блестяще проявил себя во время последней кампании, он мог легко рассчитывать на место при дворе.
Бывает честолюбие и честолюбие, улыбаясь, возразил Григорий. Одни мечтают о высоком положении, другиео выгодном браке. Одни хотят все сделать сами, другие не прочь подняться на ступеньку с помощью жены и тогда смотрят выше, чем им положено.
Что ты хочешь сказать? воскликнул генерал, начиная понимать, куда гнет Григорий.
Я хочу сказать, ваше превосходительство, ответил тот, что есть немало таких, что забывают свое место, когда к ним добры. Они начинают мечтать о еще более высоком положении, хотя и так уже настолько вознесены, что у них голова кружится.
Григорий, воскликнул генерал, тебе может не поздоровиться. Ты выступаешь с обвинением; раз уж на то пошло, тебе придется представить доказательства.
Клянусь Богом, ваше превосходительство, из всего можно выпутаться, коли за тобой правда. К тому же я ничего не сказал такого, чего не в силах доказать.
Значит, ты продолжаешь утверждать, что Федор любит мою дочь?
О нет, возразил Григорий с лицемерным видом, присущим сынам его нации. Это сказал не я, ваше превосходительство, а вы сами. Я ведь не назвал имени барышни.
Тем не менее ты именно ее имел в виду, не так ли? А ну-ка изволь отвечать прямо, вопреки своему обыкновению!
Так точно, ваше превосходительство, именно это я и хотел сказать.
И ты смеешь утверждать, что он пользуется взаимностью?
Боюсь, что именно так.
С чего ты это взял? Отвечай.
Во-первых, господин Федор не упускает случая поговорить с барышней Ванинкой.
Они живут под одной крышей. По-твоему, он должен сторониться ее?
Как бы поздно ни возвращалась домой госпожа Ванинка, он, если не сопровождает вас, обязательно выбегает подать ей руку при выходе из кареты.
Федор дожидается менятакая у него служба, возразил генерал, начиная думать, что подозрения крепостного не имеют серьезных оснований. Он ожидает меня: я ведь независимо от времени суток могу по возвращении отдать ему то или другое приказание.
Дня не проходит, чтобы он не заходил к госпоже Ванинке, а ведь благосклонность к молодому человеку не в обычаях дома вашего превосходительства.
Большей частью он ходит туда по моему распоряжению.
Днем, ответил Григорий. А ночью?
Ночью? вскрикнул генерал, вскочив и так побледнев, что вынужден был облокотиться о стол.
Да, ночью, ваше превосходительство, спокойно подтвердил Григорий. А раз вы говорите, что я рискую головой, я уж пойду до конца. Пусть меня ждет наказание пострашнее, чем то, какому подвергли, но я не дам обманывать такого доброго хозяина.
Подумай, прежде чем рот разевать, холоп. Я знаю твоих соплеменников; поэтому, если твои обвинения, продиктованные местью, не опираются на ясные, прочные и неоспоримые доказательства, ты будешь наказан, как подлый клеветник.
Согласен, ответил Григорий.
И ты говоришь, что видел, как Федор входил к моей дочери?
Я не сказал, ваше превосходительство, что видел, как он входил; я видел, как он выходил оттуда.
Когда же?
С четверть часа назад, направляясь к вашему превосходительству.
Лжешь! замахнулся на него генерал.
У нас был другой уговор, ваше превосходительство, ответил крепостной, отступая на шаг. Я готов понести наказание, лишь если не представлю доказательств.
И что это за доказательства?
Я уже сказал.
И ты думаешь, я поверю тебе на слово?
Конечно, нет. Но я думаю, своим-то глазам вы поверите.
Каким образом?
Когда господин Федор окажется у госпожи Ванинки после полуночи, я приду за вашим превосходительством, и тогда после сами убедитесь, лгу я или нет. Пока же моя услуга вашему превосходительству может обернуться только против меня.
Что ты хочешь сказать?
Если я не представлю доказательств, значит, буду считаться подлым клеветником, это ясно. Ну, а если представлю, что я получу взамен?
Тысячу рублей и вольную.
По рукам, ваше превосходительство, спокойно ответил Григорий, укладывая бритву в несессер генерала. Думаю, недели не пройдет, как вы будете обо мне лучшего мнения, чем сейчас.
И он вышел, внушив своей самоуверенностью генералу, что тому грозит огромное несчастье.
Естественно, что с этой минуты генерал прислушивался к каждому слову, приглядывался к каждому жесту, которыми обменивались Ванинка и Федор. Однако ни со стороны адъютанта, ни со стороны дочери он не замечал ничего, что подтверждало бы его подозрения. Ванинка даже казалась ему еще более холодной и сдержанной, чем обычно.
Так миновала неделя. На девятый день, ночью, в дверь генерала постучали. Это был Григорий.
Если ваше превосходительство отправится сейчас же к дочери, он застанет там господина Федора.
Генерал побледнел, молча оделся и последовал за слугой до двери в покои Ванинки. Оказавшись там, он жестом отослал доносчика, который, отнюдь не подчинившись этому молчаливому приказу, спрятался в коридоре за углом.
Оставшись один, генерал постучал. Ему никто не ответил. Но это еще ни о чем не свидетельствовалоВанинка могла спать. Он постучал сызнова и услышал спокойный голос дочери:
Кто там?
Это я, молвил генерал дрожащим от волнения голосом.
Аннушка, позвала молодая девушка, обращаясь к молочной сестре, которая спала в соседней комнате. Открой моему отцу. Простите, батюшка, но Аннушке надо одеться, через секунду она выйдет к вам.
Генерал терпеливо обождал, потому что не услышал волнения в голосе дочери и горячо надеясь, что Григорий ошибся.
Спустя некоторое время дверь отворилась, и генерал, озираясь, вошел в покои дочери. В первой комнате никого, кроме нее, не было. Ванинка лежала в постели, быть может, несколько более бледная, чем обычно, но совершенно спокойная, с безмятежной улыбкой, с какой всегда встречала отца.
Каким счастливым поводом обязана я вашему столь позднему визиту? ласково осведомилась девушка.
Мне нужно переговорить с тобой об очень важном деле, ответил генерал. Надеюсь, несмотря на поздний час, ты простишь, что я потревожил твой сон.
Мой отец знает, что дочь рада видеть его у себя в любое время дня и ночи.
Генерал снова огляделся. Все убеждало его, что никакой мужчина не мог быть спрятан в первой комнате. Однако оставалась вторая.
Я слушаю вас, сказала, помолчав, Ванинка.
Да, но мы не одни, ответил генерал. Чужие уши не должны слышать то, что я намерен тебе сказать.
Но вам же известно, что Аннушкамоя молочная сестра, возразила Ванинка.
Это не имеет значения, продолжал генерал, направляясь со свечой в руке к соседней комнате, которая была еще меньше, чем у Ванинки.
Аннушка, распорядился он, последи в коридоре, чтобы никто нас не подслушивал.
Сказав это, генерал снова подозрительно огляделся. Но, за исключением молодой девушки, в комнате никого не было.
Аннушка повиновалась, генерал вышел вслед за нею и еще раз огляделся вокруг. Затем вернулся в комнату дочери и сел у нее в ногах. По знаку своей госпожи Аннушка оставила ее наедине с отцом.
Генерал протянул руку Ванинке, и та без раздумий вложила в нее свою.
Дочь моя, мне надо поговорить с тобой об очень важном деле.
О чем же, отец? спросила Ванинка.
Тебе скоро исполнится восемнадцать, продолжал генерал. В этом возрасте русские девушки знатного рода выходят замуж.
Генерал остановился, чтобы проверить, какое впечатление произвели его слова на Ванинку. Но ее рука неподвижно лежала в его руке.
Вот уже год, как я обещал твою руку, продолжал генерал.
Могу я знатькому? холодно спросила Ванинка.
Сыну нашего тайного советника, ответил генерал. Что ты думаешь о нем?
Говорят, это достойный и благородный молодой человек, сказала Ванинка. Но я могу судить о нем лишь с чужих слов. Не он ли вот уже три месяца состоит при московском гарнизоне?
Да, подтвердил генерал. Но через три месяца он должен возвратиться.
Ванинка продолжала хранить прежнее бесстрастие.
Тебе нечего мне ответить? спросил генерал.
Нет, отец. Я только прошу об одной милости.
Какой?
Я не хочу выходить замуж раньше двадцати лет.
И почему же?
Я дала обет.
А если некоторые обстоятельства заставят нарушить обет и возникнет необходимость поспешить с бракосочетанием?
Какие именно?
Федор любит тебя, сказал генерал, не отрывая глаз от дочери.
Я знаю, с прежней бесстрастностью ответила молодая девушка, словно речь шла не о ней, а о посторонней.
Знаешь?
Да. Он мне признался.
И когда же?
Вчера.
Что ты ему ответила?
Чтобы он уезжал.
И он согласился?
Да, отец.
Когда же он уедет?
Он уже уехал.
Но он только в десять часов ушел от меня, изумился генерал.
А от меня в полночь, ответила Ванинка.
О Господи, произнес генерал, впервые вздохнув с облегчением. Ты достойное дитя своего отца, Ванинка, и я готов предоставить тебе отсрочку, о которой ты просишь, то есть на два года. Не забывай только, что сватом здесь выступает сам государь.