Кого прислать?
Да нянюшку мою, Агнею! Жива она?
Жива-то вроде бы жива, замялся сродник. Но больно уж стара и разумом Ну, истинно, дитя. Не ест уж и не пьет
А кормишь ли ее?
Не то! Как ты велела, госпожа! Но видит Бог, за стол с собой сажуне прикоснется к пище. Все просится домой
Домой?.. Куда ж домой, коль родом из сих мест?
Офелий ожил и бородой паленой затряс, и будто засмеялся:
О том и речь! Что малое дитя!.. Нарядится, косу сплетет, подвяжет ленты и ходит простоволосой, словно бы девица. Эк срам какой! Уж я и под замок сажал в ее светлице! И в храм силком тянул, чтоб исповедать и причаститькуда там
Она и в храм не ходит?
Помилуй, благодетельница! Он окончательно воспрял и стал как будто сердобольным, загоревал. Ведь я ей не указчик, не воспитатель, а волею твоей всего слуга. В храм ни ногой, даже в Великую седмицу, и домалба не перекрестит. Не знал бы ранее, подумалбасурманка
Лжешь, окаянный! Скорбящая свечу затеплила и поднесла огонь к лицу Офелия. Молва была, ты нянюшку мою в храм не пускал и голодом морил
Да ей-же-ей! тот устрашился и закрестился крупно, ровно дрова рубил. Я пред тобою ныне, как пред иконой!..
Довольно, плут! Ступай и позови Агнею!
Домой, в родные костромские земли, кормилица давно просилась, еще при Глебе, мол, отпусти ко правнукам, коль не понянчу, то хоть взгляну на них, а там и умирать пора. На что старуха, когда младых служанок вокруг полно, кухарок, подавальщиц и прочей челяди? Тебе уж нянька не нужна, сама боярыня, достойный муж и сына пестуешь Ведь я теперь что старая трава: засохла, пожелтела, уронила семя и ныне лишь ноги путаю. Чуть дунет ветероки полегла Негоже зреть на немощь и скудоумие, когда кругом весна и зелень свежая, и цвет искрится Не отпустила бы, но стала замечать, как Ванечкабоярский сын и в скором стольник царский, опора государя, заместо воинских забав, ученья книжного и прочих дел мужских, к старухе начал льнуть. Как почивать, так кличет и сказы слушает, словно дитя. Однажды вечером вошла и, затаившись у порога, послушала Агнею и опечалиласьтак детством напахнуло. А няня сказ вела про Рай земной, про Беловодье. Де, мол, в далеком далеке, за реками большими и лесами, за волоками и горами есть чудная странасуть остров, омытый водами, кои светлее хрусталя и чище света. Там, на восьми столбах железных, стоит Сурасуть чаша, куда по вечерам ложится солнце. Когда же утром встанет, на тепленькое место слетают звездочки с небеснасыплются доверху, с горкой, и так весь день лежат, сверкая, как алмазы. И токмо месяц вольный: захочетсядет в чашу, а нет, так в небе остается. Сей остров, Беловодье, страна покоя, благодати, суть Рай земной, где люди отдыхают. Не ведают они ни ночи, ни тьмы, ни Бога и ни сатаны, не молятся, не бьют поклоны, а токмо утром провожают солнце да вечером встречают с песней. Земли не пашут и хлебов не сеют, поелику на деревах растут плоды, в долинах виноград и овощ всякийвсего обильно. Но сложа руки не сидят. Мужи тамзлатокузнецы иль камнерезы, покуда солнце отдыхает, они скребут его и трут, и пыль сметают, чтоб днем сияло ярче.
Из пыли сей, суть злата, куют оправы, а из звезд погасших, кои остаются в чаше, суть самоцветов, режут камни и вставляюттворят очелья, ожерелья и перстни, и подвески красы невиданной. А жены их огромными гребнями расчесывают волосы светилу и, начесав куделек, прядут потом и ткут паволоки из солнечного злата. Коль месяцу расчешут голову, прядут серебряную нить. Из полотна сего сошьют рубахи: ткань тонкая, в кольцо проходит, а когда наденешьи носко, и не марко, и зимой тепло.
Послушав притчу, боярыня смолчала, но Ванечка на исповедибезгрешная душа! поведал сам все Аввакуму, и осерчавший духовник велел услать Агнею прочь от себя, мол, сказки нянькиныскверна и ересь, и крамола. К Ивану след не бабок приставлять с их притчами дурными, а матушку Меланью, чтоб укрепила дух, молиться научила.
Пришлось услать
Час минул, прежде чем за дверью, в переходе, раздался стук клюки. Агнею привели вдовицысуть приживалки, коих приютил и принял на прокорм еще покойный деверь. На лавку няню усадив, они в тот миг же повалились в ноги.
Кормилица! Помилуй! Все злые языки! И годы уж не те, чтоб приживать детишек!..
Агнея не состарилась, поелику у старости тоже был край. Разве что суше стала, костистей и, показалось в первый миг, слепой. Взор мимо проскользил и замер на огоньке свечи
Храни Господь, боярыня склонилась. Здорова ль, нянюшка? Я тосковала
Она молчала, зато вдовицы суетились и били лбы.
Помилуй, государыня! Не виноваты! Офелий же, Григорьев сын, к нам ласков был, не обижал! Ну, было иногда, щипнет или подол поднимет Не для грехапотехи ради!
Ступайте, будет! застрожилась она. И не трещите тут! Завтра ответите Прочь от меня, лукавые!
Перед отсылкой нянюшки, Скорбящая ей воздала с лихвойна двух подводах уезжала, везла подарки для детей, внуков и правнуков. Самой же наложила большой сундук добра, чтобы нужды не знала до самой смерти. Все со своего плеча дала, рубахи, платья, платки и шали, и обувь разнуюв боярские одежды нарядила. Должно быть, сродник все отнял и рухлядью сей одарил вдовиц, а те не ведали, откуда есть добро и заявились в сарафанах няни. Зато саму одели в тряпье, лежалое и тронутое тленом, разве что лапти новые, немятые, со скрипом
Прогнав распутниц, боярыня пред няней на колени, облобызала руки, к ланитам их прижала.
Ужель не зришь, кто я? Или забыла?.. Взгляни же, нянюшка! Не чаяла уж свидеться Узнала?
Едва вдовицы за порог, Агнея плат сняла, кокошник золоченый и, распустив власы, стала плести косу. Взор потеплел, очистился, и слепота сошла.
Да как же не узнала?..
Поклон тебе от Евдокии. Ты помнишь Дунюшку? Обеих нас кормила
Как же не помнить? Помню!.. А кто она?
Сестра моя!.. Ну, Евдокия? Да замуж вышла за Петра? Урусова? Ты ж еще ругалась: почто татарину отдали красу сиюДуняшу?
Ах да, ну, помню, как будто спохватилась няня. И верно, почто татарину отдали? Погубит он ее, живой посадит в яму.
Постой, кормилица Как страшна речь твоя! Сдается, не признала Позри, позрикто я?
Сестреница моя.
Скорбящая чуть отстранилась и нянюшкины руки отпустила.
Агнея, Бог с тобой Я Феодосья! Ты нянчила меня и Евдокию, вскормила нас Ужель не помнишь?
Она главою покачала, вздохнула тяжко:
Совсем плохая стала Я много старше, а в уме. Какая Феодосья, коль Федора? Федорой от рожденья звали, с сим именем умрешь Ну да, а грудью я кормила, и посему в душе твоей частица моей плоти. И коль ее не растеряла, послушаешь меня и так поступишь, как я скажу. Не то ведь смерть тебе придет Да не печалься! Сие не скоро будет. Ты мыслишь над людьми своими суд учинить, а того не знаешь, что завтра приключится.
И что же приключится? с опаскою спросила и поднялась с колен.
Сосватают тебя. Эвон как расцвела, да и летами вышлапора!
Ах, нянюшка Ужели ты не помнишь мою свадьбу? Я ныне уж вдова, мой государь-свет Глеб Иванович семь лет тому почил
Довольно уж болтать, октись! Чело нахмурила. Невеста уж, а как дитя Сегодня же смотрины были! Ты жениху понравилась, инно бы знак не подал. Коль приняла сей знак, знать и тебе пришелся
Знак? Скорбящей стало знобко. О, Боже Правый Не принимала знака. И смотрин
Ну, девушка! Да ты вконец ослепла и разум растеряла! А шапка? Соболья, с красным верхом да шелковым подкладом?
Боярыня сломалась.
О, Господи! Святая Матерь!.. Я шапку приняла.
Вот и добро. Как завтра обручитесь, так я домой пойду. Агнея встала. Давно домой пора, но с миром сим все как-то не сочтусь. Покуда прощевай. Не думай боле, не терзайся, а почивать ложись.
Кто мой жених? Кто всадник тот?
А князь, сестреница. Боярин Вячеславов.
Как его имя?
В миру Василий, и дверь клюкой толкнула. Послушай мой совет. Какой бы ни был дар, уйми и норов свой, и предрассудкиприми, не прекословь. Инно ведь кровь прольется!
Свеча пред образами полыхнула, и огонек ей поклонился вслед
6
Хоть привели, как вора, на веревках, однако на подворье сняли железа и не под землю сунули в палаты посадили и принесли еды. Тишайший помнил протопопа и благоволил, не то б Елагин показал свой нрав. Всех беглых сразу при поимке пороли насмерть, а кто выживал, много недель держали в яме, клеймили щеки, лоб и отправляли в монастырь, на цепь. Царь же щадил его и не затем, чтоб вразумить иль милостью своею приручить, заставить кукишем молиться. Давно Пилат изведал, что жаждет Аввакумкаленого железа, встряски, пыток, мук принародных и смерти на миру. Дабы была причина крикнуть:
Позрите, православные! Да разве се по-христианскитак человека мучить?
Он жаждал мук и потому бежал и много хитростей придумал, чтоб разозлить царя и его придворныхсуть, палачей. Теперь же, по воле Божьей получив Евангелие Матфея, крупицу от Приданого, он путь позрел, указанный Всевышнимлишить антихриста святыни! Отнять источник животворный, чтобы спасти его, надежно спрятать и уберечь до тех времен, когда на Русь вернется православный царь, а с ним и право называться Третий Рим. Но чтоб пройти сей путь, нужны были иные и подвиги, и жертвы: супротив них каленое железо и дыбасущий пустяк. От телесной боли страдает плоть, а от притворства, фарисейства, змейства душа изъязвится.
Примечания
1
Отайтайно.
2
Зрак вид.