Я провожу тебя до Киевского вокзала, а там пересяду в метро.
Я не хочу, хотя этого. Смотрю на ее лицо. Лебединый переход шеи в плечи. Небольшие, но увеличенные краской глаза. Почему я не могу оторваться от этого. Выкинуть, забыть, выбросить, как мне говорит родивший меня. Папа. Чувство противоречия? Или нечто другое? Я не могу разобраться в своих чувствах.
Дома никого нет. Я отрезаю кусок хлеба, докторской колбасы, складывается бутерброд, с помидором. Даже нет желания нагнуться за салфеткой. И начинаю вспоминать, куда я положил простыню. Жую, не чувствуя, что ем. И нахожу ее позже на дне лакированного платяного шкафа-секции, аккуратно сложенную. На память. Чтобы потом она и я могли смотреть. И вспоминать Теперь это будет вещественное доказательство. Чего?
Ровно в шесть я стучу в дверь следователя. Уже знакомую мне: как человек быстро ко всему привыкает.
Кабинет стоял такой же казенный. Ничего не изменилось. Он достал не спеша папку. А что должно было измениться?
Здравствуйте.
Здравствуйте.
Мы посмотрели друг на друга. Он был мне неприятен. Как и я ему. Неприязнь была взаимная. Что-то в нем отталкивало. Впрочем, есть ли следователь, который притягивает? Казалось, его раздражало, что нужно заниматься делом девушки, которую изнасиловали. К тому же он в это абсолютно не верил.
Вы должны были принести простыню.
Я раскрыл пакет. Он взял ее в руки, развернул и стал внимательно рассматривать. Я увидел, как упал волосок с ее лобка. Он небрежно смахнул его, продолжая внимательно рассматривать капли крови на простыне. Одно пятно было огромное. Почти
Это не может быть менструация? сказал он вслух скорее самому себе.
Нет, она у нее началась несколько дней спустя. После девятого мая
Есть свидетели? машинально спросил он.
Как могут быть свидетели чьей-то менструации?
Ей не могли сделать мазок в диспансере.
И что из этого?
Онисвидетели.
А, да.
Его лоснящиеся округлости лба, казалось, что-то переваривали. Как переваривает фарш мясорубка.
Она была сегодня на допросе.
Она ничего мне не
Она не должна вам ничего говорить. Вы слишком впечатлительный. Подменяете эмоциями факты. А фактвещь суровая. Вам ее не потянуть.
Как вы быстро разобрались. Попробуйте
Что вы хотите узнать?
Как все произошло.
Из того, что известно мне: ее насиловали двое. Пока один держал ей руки на спинке кресла, другой насиловал ее внизу. Потом они поменялись местами. Но не насиловавший сказал: «Если хочешь отсюда выйтивозьми в рот»
Как?! воскликнул я. Как вы
Из показаний
Я содрогнулся.
Поэтому второй и не хотел ее насиловать снизу, а насиловал в рот. Он знал. А этоумышленное заражение венерическим заболеванием.
Рот, впервые целованный мной
Меня чуть не вырвало. В мозгах били электрические плети. Разорвите, разорвите во мне все. Я задыхаюсь. Я горю
Э, да вы совсем на себя не похожи.
Я зажал рот, подавляя рвотный инстинкт.
Значит, ее изнасиловали двое, по очереди?..
Снизу и сверху, забил он гвоздь, два раза. Поэтому преступление и называется групповое изнасилование.
Я замотал головой. Как в шоке.
Он добил:
А вы что ожидали, что второй будет просто так держать: после ресторана, выпивки, курения, танцев, короткой юбки, открывающей соблазнительные ляжки? Так не бывает. А запретный плод: молодая, необжатая, темнота комнаты, кресло, сорванный лифчик, гипюровые трусики, смехвеселье девушек (боевых подруг) за дверью. Грудь молодого тела, девичьи подмышки, тонкие кисти рук, зажатые их лапами
Хватит! Я вскочил.
Успокойтесь, сядьте! Я же вам говорилвпечатлительный. Эмоциональный, сказал он с презрением. Я поэтому всего вам и не рассказываю. Вопросы еще есть?
Их посадят? уже безжизненно спросил я. Хотя это был единственный вопрос, волновавший меня все это время.
Им дадут срок, положенный по закону. От восьми лет
И все? Этого было мало. Но шрам ведь останется на всю жизнь. Я хотел их смерти
Но сначала нужно закончить расследование. Собрать неопровержимые факты, назовите их улики, и доказать, что было совершено преступление
Вы в этом, кажется, сомневаетесь?
Не знаю. У меня свое мнение. Она не думала мозгами, что их провоцирует, хотя в конечном счетеони ее изнасиловали. На пятый день девушка, только что ставшая женщиной, вряд ли захочет развлекаться таким способом, обслуживать сразу двоих.
Значит, было преступление?
Безусловно. Но есть еще смягчающие обстоятельства: какую роль и участие принимала жертва в преступлении.
Она их просто заманила в квартиру! Чего там!..
Я вскочил, он не обратил на это никакого внимания. И пробил:
Не будем забывать, что в квартиру она поднялась добровольно. Ее никто не тащил.
Убитый, оплеванный, одураченный, запутанный во лжи, я возвращался домой. Спускаясь по крутой дорожке в лощину, где стоял наш, ненавидимый мною, на всю теперь жизнь, дом. Напротив их дома. Это был тупик. Я был в тупике. Ее очаровательный рот, красиво вычерченные губы, белые зубы. Уста. Вся эта гадость влилась в нее.
Ей кончили в рот!
Губы в этот момент находились на члене. Горло касалось головки
Хоровод мыслей опять закружился в моей голове. (Водка, сперма, никотин сигаретыв этом невиннейшем рту. За неделю до этого ничего, кроме не ощущавшей.)
Я начал бить дерево кулаками, пока не увидел на дереве кровь.
Я должен ее бросить, я должен ее бросить. Но как?
Я пошел на кухню и посмотрел на газ. Шелестящий свист раздался из конфорки. Свист с запахом.
Как же она может жить со всем этим. Ее это и не волнует, по-моему. Я вздрогнул.
Пришла наливная Люба и предложила налить мне обед.
Она заметила, что включен газ, и спокойно выключила его. (От обеда я отказался.)
Раздался телефонный звонок.
Алик-хрусталик, ты что же мне не звонишь? Зазнался или новую девушку встретил?
У меня случилось несчастье
Так почему же не придешь, с братом не поделишься, может, легче станет!
Он никогда всерьез не относился к моим неприятностям и не воспринимал их, меня, всерьез. Мой родной брат.
Разве ты работаешь, Максим?
Дежурю до двенадцати ночи во славу отечественной медицины и «Скорой помощи». Хочешь заехать?
Когда в следующий раз?
Послезавтра.
Лучше тогда я и приеду.
Как хочешь. Только не раскисай, жизнь не такая страшная штука, как тебе кажется.
Следствие страшней, подумал я.
А где папа?
Папы дома не было, и он сказал, что перезвонит. Он был сыном от первого брака, мамы у нас были разные.
Сны странные снились в это время мне. Будто я на долгожданном суде, а Лите задают вопрос: как же пять человек поместились в одном таксипосле ресторана? Она молчит. Кто же у кого ехал на коленях? Она не отвечает. Сколько бутылок водки было на столе? Она не отвечает. И вдруг смотрит на меня и говорит: я нечистая, я изнасилованная. Выскреби меня, Алеша, выскреби. Скребком! И вдруг рвет юбку, задирая ее на бедра, и раздвигает ноги
Я дергаюсьее схватитьи просыпаюсь. Возбужденный и холодный пот испуга катится по спине. Как она могла такое сделать на людях? Я должен ее спросить. Ах да, ее же изнасиловали почти на людях Потом вспоминаю, что это был сонна суде.
Я иду в туалет и мочусь. Неужели какая-то дьявольская сила может возбуждать меня при мыслях о ней после всего происшедшего? У нее вылепленная фигура, тончайше натянутая кожа, талия, зовущая к Но я же не животное. Я боюсь даже подумать о том, что у нее внизу
А теперьрот, к нему нельзя прикоснуться. Он осквернен, изгажен навсегда. В него влилась насильная сперма. В течение шести минут в нее влились две чужие спермы, искалечив, испохабив все навеки. А какие у нее губы Хватит! Все!
Я засовываю голову под холодную струю. Потом забираюсь в ванну, отмыться от этой грязи. Но я не отмываюсь Я буду в ней запачкан всегда.
Сегодня суббота. Папа с девушкой еще не появлялись, дверь в спальню плотно закрыта. Интересно, когда мама выйдет из больницы и соседи ей все расскажут, в деталях, я же окажусь во всем виноватым. Или он свалит все на меня: что это была моя девушка.
Любаша. (Как он любовно ее звал.) Молодая, ядреная ярославская баба. Вся спелая, налитая. Папа любил молодых, с крепкими телами. Атласных. Кровь со сгущенным молоком, как он говорил. А там тела хватило бы на троих. Тело-на-троих. Почему такая ассоциация? Как это пришло на ум? Я не хочу ни о чем думать.
Любаша. Шелковая. Выпуклая. Выступами. Интересно, что за все время я с ней двух слов не сказал. Смотрю толькос усмешкой. И кроме имени, не знаю ничего о ней.
Когда папа был деканом медицинского факультета, у него было пару романов со студентками. С мамой они давно не жили, ее это не волновало. Она, по-моему, брезговала физической близостью с мужчинами. Ходили про него и юных Клеопатр разные слухи. Но чтобы домой он приводилэто в первый раз. Домой он никогда никого не приводил.
Я выхожу из ванной с горящим от губки телом. Любаша уже у плиты в своем длинном китайском халате. Как призовой скакун гарцует на своих высоких «бабках», бедра расталкивают шелк изнутри. Вот-вот разорвут и вырвутся наружу. Бедрам тесно в китайском обтягивающем шелке. Им хочется свободы, воздуха, голости, оголения. Я останавливаюсь и безразлично смотрю на нее. Она обожала делать ему завтраки. А он жить не мог, если не выпивал два стакана чая с горячей закуской.
Вам сегодня нужно в институт, Алеша?
Я киваю.
Вы очень бледный, у вас воспаленные глаза.
Я молчу.
Она наливает только что заваренный чай, аромат которого разносится по кухне.
Садитесь, пожалуйста.
Я сажусь, и она торжественно и аккуратно ставит чашку на стол.
Я буду печь оладьи, съешьте хоть одну.
Только чай, повторяю я и выключаюсь, погружаясь в свои раздумья.
Я иду по Пироговке. Медленно, стараюсь как можно медленней, мне не хочется в институт. Я боюсь, что я ее изобью. Она опять солгала. И как, отпираясь, она говорила: ну, закурила, ну, выпила, ну, станцевала. Все это время зная, зная чтó скрывает.
Сегодня консультация по зачетам, которые надо сдавать в сессию, и я захожу в гулкий вестибюль. Мы в разных группах, и я знаю, что не увижу ее. Но после окончания она караулит меня на Плющихе.
Ты хочешь шоколадку?
Я смотрю на нее страшными глазами. (Я смотрю на нее, как на ненормальную.)
Она опускает руку:
Что случилось, Алешенька?
А ты не знаешь?!
Я ничего не сделала больше.
Ты ничего не знаешь?! кричу я.
Пойдем в парк, я тебя прошу
Люди оборачиваются на нас. Она берет меня под локоть, я резко отдергиваю руку.
Хорошо, она глубоко вздыхает. Но я ни в чем больше не виновата.
Мы переходим Плющиху и заходим в парк, который тянется вдоль Пироговской. Она садится на скамейку. Колени оголены и видны ее трусики. Меня почему-то это смущает.
Сядь нормально!
Она садится на край скамейки, сжимая колени, и выпрямляется. Ее бедра, фронт бедер, должны чувствовать воздух, который входит, касаясь их. Платье на две сомкнутые ладони выше коленей. Ну и что в этом преступного?
Она неотрывно всматривается мне в глаза.
Я истосковалась без тебя, Алеша.
Я гляжу на проходящую мимо пару: мужчину и женщину.
Ты не хочешь меня видеть? спрашивает она.
Ты мне солгала. И продолжаешь лгать! Все это время.
Родной мой, я все сказала.
Ее не по-девичьи цепкие пальцы хватают за мою кисть.
Я не желаю тебя ни видеть, ни слышать. Ты всягрязь, запачкана в грязи.
Что тебе сказал следователь?
Ты мне устраиваешь допрос?
Он тебе, она запнулась, что-то рассказал?
Перестань говорить дурацкими эвфимизмами. Говори правду: правду я тебя просил!
Я скажу, я все скажу, милый!
Значит, тебя насиловал только один Один? вскричал я.
О господи. Она обхватила ладонями виски. Зачем он это сделал? Я хотела рассказать сама. Зачем
Так ты хотела скрыть?!
Нет, нет, я боялась. Я не знала, как начать, я не хотела делать тебе совсем больно. Ты ты
Оставь эту болтовню. Говори!
Зачем ты хочешь это знать? Это такой ужас. Тебе будет больно.
Говори мне правду, тварь, вскричал я.
Она откинулась назад, как от пощечины. Я опять увидел ее трусики Внутреннюю, с легким промежутком, часть бедер, кожу, обтягивающую эти стройные ноги. С обнаженными коленями.
Алешенька, я все скажу. Сейчас сейчас, я только соберусь Ты так никогда не говорил.
Я смотрел на ее горло, тонкое, высокое, скульптурное, нежное, шею, восхищавшую меня. Я готов был вцепиться в это горло и душить его, душить, душить. Чтобы оно стало бездыханным в моих руках. Безжизненным. Чтобы это горло никогда не произнесло то, что собиралось произнести. Что уже шло по нему, касаясь неба ее рта. Наружу.
Она вздохнула.
Когда Гадов закончил все, я была выключенная
Это кто?
Который насиловал.
Насиловал ли?..
Злонимский схватил меня за голову и сказал: пока не возьмешь в рот, не выйдешь отсюда. Я стала сильно плакать, просить его, чтобы
А он?..
Он сказал, что не выпустит, если я не сделаю ему минет. И стал расстегивать брюки. Я закричала, он схватил меня за горло, очень больно, я испугалась и взяла его член в рот.
Я пошатнулся. Она вскинула руки в мольбе:
Алешенька Я не помню ничего. Я была пьяная, помню ощущение гадости во рту и желание вырвать. Я помню давилась все время. Я не знала и представления не имела, что это такое Я не могла тебе это рассказать! Я знала, ты меня в жизни больше не поцелуешь. Твои губы
Забудь о моих губах! Речь идет о твоих губах! Которые через пять дней взяли в рот
Я задохнулся.
Ты же исчадие. Ты не девушка Абсолютная грязь!
Я люблю тебя.
Я схватил ее за руки и начал ломать кисти. Накрашенные глаза расширились от боли и удивления.
Замолчи!
Да, Алешенька, да сделай мне больно, сломай мои руки. Она упала на колени предо мной, прижавшись к моим ногам. Я ненавижу свое тело. Это гадость
Она обвилась вокруг меня и стала целовать бедра.
В парке было совсем пусто. Ткань брюк стала мокрой. Краска текла по щекам. Я желал ее. Я хотел ее. И ненавидел себя за это.
Ее истерика продолжалась в приглушенных тонах.
Приведи себя в порядок!
Она вздрогнула.
Сию минуту, Алешенька, сию минуту.
Она села на лавку и быстро раскрыла модную сумку, которую мы вместе купили у фарцовщиков.
Тогда она еще была невинна. Кусочком ватки она быстро вытирала глаза. Смотря в зеркальце.
Не уходи. Я люблю тебя. Я вся изменюсь. Я стану правильной, чистой, хорошей, аккуратной
Я не слушал ее болтовни, а только смотрел. Маленький платочек весь был в туши, слезы стояли в глазах. И падали на красивые щеки. Она пыталась что-то достать из косметички, но слезы продолжали течь по щекам.
Успокойся.
Хорошо, она замерла и глубоко вздохнула. Достала тюбик «К. Диор» для ресниц и вынула изогнутую щеточку. Лита всегда красила ресницы, так как ее, натуральные, были короткие, с медным отливом. А ей шли длинные, агатовые или темно-синие. Уникально шли, невероятно, совершенно другие глаза становились, как черный дорогой жемчуг.
Я взял платок и стал разглядывать.
Я постираю, как только вернусь, я знаю, как ты не любишь пятен и
Она запнулась. Ее язык лизнул кончик ватки. Язык лизнул, подумал я и замер.
Алешенька, я сейчас, я буду готова, прости, что заставляю тебя ждать.
Она уже успокоилась и быстрыми движениями приводила свое лицо в порядок. Проходивший мимо мужчина невольно повернулся.
А можно я провожу тебя? Она уже закончила краситься.
Мы прошли Плющиху, перешли мост и вышли к Киевскому вокзалу. Сколько вокзалов в Москве?
А можно я доеду с тобой до Мосфильма, а потом вернусь?
Я вздрогнул. Ее ничего не волновало, никакие символы
Ты свое уже отгуляла по Мосфильму. С лихвой, тяжело глядя, сказал я.
Сразу подошли троллейбус и автобус, от вида которых мутило одинаково. Она умоляюще глядела на меня.
Езжай домой, позвони, когда доедешь.
В ее глазах блеснула безумная радость.
Надеюсь, в этот раз ты доберешься без приключений.
И я вошел в троллейбус, хотя хотел в автобус. Впрочем, тошнило от обоих А, это уже говорил я.
Ночью я слышал возню в спальне, возгласы, пока не провалился в короткий, как кинжал, неровный сон. В воскресенье утром царила тишина. Надо было ехать покупать маме фрукты и овощи в больницу. Плюс папа заказал разные ингредиенты для сметанника, который собиралась сотворить его дама.