Я просил вас!
Да, да Вновь щажу ваше ханжество Тесть и теща упекли меня в Бастилию. Там, кстати, тоже хорошо кормили. Башня, где я сидел, называлась «Башня Свободы»у кого-то был дьявольский юмор. На ней стояли пушки, безбожно палившие в дни праздников. Они мешали мне работать. И в этой башне я провел пять лет. Там-то все и случилось
Неужели вы наконец приступаете к сути повествования?
Спешу вас обрадоватьпочти. Вы не могли бы по этому радостному случаю приказать принести мне немного вина?
Нет, мрачно сказал Шатобриан.
Ваша воля. Хотя куда гостеприимней было бы Нет!
Старик вздохнул и продолжал:
Все началось с того, что за большие деньги мне разрешили приводить в камеру любимую шлюху. В свое время я познакомился с нею в провинциальном борделе. Если б вы знали, какое у нее было лицо какое особенное лицо! Когда я увидел его Но об этом потом, если согласитесь купить мою историю. Короче, она приходила ко мне в камеру и с превеликим удовольствием дозволяла мне делать именно то, за что я был туда посажен. Держать в тюрьме за то, что позволяют делать в этой самой тюрьме! Абсурд точнее, символ Она приходила ко мне до тех пор, пока ее не увидел комендант Бастилии. Когда он увидел ее лицо, то чуть не плюхнулся в обморок и моя подруга тотчас исчезла из моей жизни. Зато все волшебным образом переменилось. Мне разрешили доставлять все, что я так любил: шоколад, горшочки с джемом, персики На этих яствах и в неподвижности я, как видите, растолстел. А был строен Мне разрешили застелить ковром ледяной пол, побелить каменные стены, покрыть их портьерамиполучилось неплохое гнездышко, где я принимал их Да, да, меня совсем удивили: вместо моей возлюбленной позволили приглашать девиц из соседнего борделя. А дальшебольше: мне разрешили принести из дома тетради голландской бумаги. Чудо! Теперь меня не мучили обысками и позволяли писать в этих тетрадях все, что я хочу. И осенними вечерами я вдохновенно описывал то, что мне разрешали делать только в камере. В башне, вознесенный над крышами Парижа, я чувствовал себя так же одиноко, как мои герои в этом жалком мире. В моем мозгу они совершали поступки, которые вам показались бы чудовищными но которые свойственны нашей природе. К колоннам в зале привязывали пышногрудых женщин. Их спины, обращенные к алькову, где сидели мои герои
Замолчите немедля!
Охотно повинуюсь. Я, конечно, понимал, что только по чьей-то таинственной и могущественной воле переведен на это особое положение, и неизвестно, что будет со мной завтра. Я так привык к насмешкам судьбы, не любящей нас, смельчаков. И оттого сделал все, чтобы обезопасить главноесвою рукопись. Чтобы удобнее было ее прятать, я соорудил из тетрадей свиток длиной этак в сто пятьдесят метров и после работы сворачивал манускрипт, отправлял его на покой в тайник, сделанный мною в стене камеры.
И однаждыначалось! Рано утром (я еще спал) ко мне в камеру ввели посетителя. Он предложил мне одеться и следовать за ним. Меня посадили в карету, и мы беспрепятственно покинули Бастилию.. Меня привезли в Пале-Рояль. Я любил это место, где по аллеям гуляют кокотки, так похожие на герцогинь, и герцогини, так похожие на девок. Меня проводили во дворец. И я увидел принца крови
Герцог Орлеанский! воскликнул Шатобриан.
Ненавидимый нынче вами и всеми герцог Орлеанский! Кто бы мог подумать тогда, что всего через несколько лет революция подобострастно назовет его «Гражданин Эгалите» и сей принц крови будет голосовать за казнь короля Вот тогда, во время нашей беседы, я и узнал, в чем странная причина всех оказанных мне милостей. Вы не утомились?
Продолжайте, глухо сказал Шатобриан.
Но я попрошу вашего слова о конфиденциальности моего дальнейшего рассказа. И если вы не купите моей истории, то она должна умереть в вашей памяти. Шатобриан кивнул.
Словами, мой друг.
Я обещаю, сударь.
В отличие от вас я всегда любил Орлеанский дом. Я ценил славного Регента в дни малолетства Людовика Пятнадцатого, этого смельчака, буквально сгнившего от любовных наслаждений. Даже намеревался тогда сделать его одним из своих героев «Колесован на плахе наслаждений»какая прекрасная фраза, сказанная им о себе самом! Ибо наслаждение и больвместе. И единственный закон, который, как известно, он написал: «Будем развлекаться». И все! В оригинале, правда, он звучал куда смелее и простонароднее: «Будем» А венерические болезни, которыми он бессчетно болел и гордился, как ранами, полученными в бою! Ибо истинные смельчакиеще и гуманисты: они признают только один вид сраженийв постели. И одну боевую наградунаслаждение
И вот передо мной сидел его правнук. Я не мог не смотреть на него с жалостью, ибо он не унаследовал доблестей предка, а занялся политикой. И удовлетворялся, как знал тогда весь Париж, нудными прелестями госпожи де Б.
«Я решил воспользоваться вашими услугами, сказал мне герцог. Но сначала о некоторых распоряжениях. Это по моему приказу дама, которая вас навещала прежде, исчезла из вашей жизни».
«Я хотел бы узнать о ее судьбе. Она мне не безразлична. И более того»
«Она пока живет у нас во дворце. У нее слишком особенное лицо. Он засмеялся. Я представляю, что вы испытывали, когда»
С готовностью я тотчас начал рассказывать, но герцог (как и вы) был обычный ханжа. Он прервал меня:
«Ну полно, полно Я уверен, мы сможем использовать ее лицо на благо Франции. Но вы, надеюсь, не в обиде, к вам приходят другие дамы. И в изобилии»
«Я благодарен вам, Ваше Высочество, и за прочие заботы обо мне».
«Я слышал, вы ненавидите короля, продолжал герцог, который столько раз отправлял вас в тюрьму»
Он слышал это, конечно же, от моей шлюхи!
«и я хочу подтверждения вашей ненависти. Короче, настало время создать точнее, придумать, некую интригу, которая окончательно дискредитировала бы прогнивший режим. Говорят, вы непристойный писатель?»
И это, конечно же, рассказала ему моя обожаемая шлюха.
«Смелый, Ваше Высочество», радостно поправил я его.
«И я уверен, продолжил герцог, вы понимаете толк в подобных историях. Короче, вы примете участие»
«Вы хотите, чтобы я ее сочинил?»с восторгом перебил я.
Но герцог, этот идиот, только поморщился и сказал:
«Да нет, сочинить ее сможет только один человек во всей Франции. Я говорю о Бомарше Вы же должны явиться к господину Бомарше и рассказать ему про нашу идею. Я уверен, он с радостью примет наше предложение. Ибо мсье Бомарше нынче очень обижен королем»
После чего он нудно изложил мне суть обиды Бомарше. И наконец перешел к главному:
«Короче, когда Бомарше примет предложение, вы тотчас привезете к нему вашу подругу с особенным лицом. Я уверен, он оценит возможности ее лица для нужной нам интриги, оно вдохновит нашего прославленного выдумщика. А вы вы будете ему во всем помогать».
Какой удар по самолюбию! Я ведь был уверен, что они хотят помощи моего пера, что они прослышали о моем таланте! А они прослышали о моей шлюхе!
«А после того, как я переговорю с Бомарше»
«Я понял, прервал меня герцог. Нет, дать вам сейчас свободу не в моей власти. После исполнения поручения вы, к сожалению, вернетесь в тюрьму. Но иногда будете ее покидать. Через вас мы намерены постоянно держать связь с мсье Бомарше. Но поверьте, недолго вам быть в тюрьме. Слабый режим накануне гибели. И вы поможете столкнуть его в пропасть. Жалкий король не должен управлять государством».
«И ты хочешь его сменить», подумал я.
Герцог читал мои мысли, ибо они были банальны.
«Вы правы», сказал он.
Маркиз замолчал.
И что же дальше? спросил Шатобриан. Маркиз усмехнулся:
Наконец-то я вас заинтриговал! Дальше дальше я виделся с Бомарше несколько раз. И еще: я узнал, что Париж накануне восстания. И примет в нем участие не только народвсе эти безродные Фигаро, но и принцы крови. Так что восстание обещало быть успешным Вот почему уже второго июля восемьдесят девятого года, как только начались волнения в Париже, я радостно орал из окна своей камеры, призывая народ взять Бастилиюоплот тирании. Я кричал что-то о приказе убить всех узников Уже собиралась толпа, когда меня оттащили от окна и без лишних слов увезли из Бастилии в дом для умалишенных.
Через двенадцать дней Бастилия пала. Так что можно считатья начинал Французскую революцию во всяком случае, оказался среди ее первых жертв. Ибо когда народ взял Бастилию, он тут же беспардонно ограбил мою вчерашнюю камеру. Плод ночей, великий романмои «Дни Содома» попросту вышвырнули из окна. Мой свиток мой мозг летал по улице! Как раз напротив Бастилии находился дом Бомарше, точнее, его дворец, куда меня столько раз привозили Старик вдруг остановился и спросил:
Кстати, как вы относитесь к Бомарше?
Я не был знаком с этим великим человеком.
Великим человеком? Он был для вас великим человеком? Великим? повторял маркиз с дребезжащим смехом. Тогда моя история вас заинтересует Я уже говорил: толпа, захватившая Бастилию, выбрасывала бумаги из секретного королевского архива, который там находился. Прямо на площади валялись древние пергаменты, указы французских королей с девятого века, великолепные старые Библии И счастливая толпа плясала, топча их, оставляя на драгоценных бумагах следы нищих башмаков. Уже после революции я узнал, что Бомарше тоже поспешил на площадь. Он собирал эти бумаги. И я тотчас предположил: он подобрал и мой роман! Я бросился к нему Наша встреча происходила тотчас после моего освобождения. Как только я спросил его, и, прежде чем он открыл рот для ответа, я понял: он взял!
Маркиз остановился задыхаясь.
И что же? спросил Шатобриан.
Ничего. Бомарше все отрицал. Я умолялон не отдал. Еще бы! Завладеть романом гения и отдать?.. Потом он бежал за границу. А я я стал большим человеком, был назначен комиссаром Больничной ассамблеи, как «пострадавший при проклятом королевском режиме». Кстати, в те дни я мог легко отомстить родителям жены. Но я добртрижды вычеркивал их из списка аристократов, отправляемых на гильотину. Об этом, конечно же, донесли. Мне пришел бы конецан нет, падение Робеспьера спасло меня от гибели благодаря чему я и могу преспокойно обгладывать у вас цыплячьи косточки. Эту благородную помощь писателя писателю, проделавшему длинный путь пешком Тогда, в дни революции, я даже сумел издать кое-что из того, что написал. Некоторые великие творения
Вы это уже говорили.
Старческое Впрочем, после революции Бонапарт сжег их. Все тираны заботятся о благопристойности, точнее, о границах загона, где должно содержаться стадо трусливых двуногих. Сочинения смельчака были ему противны. И вот тогда он отправил меня Да, я не назвал вам свое последнее, нынешнее жилище. Я ведь живу в замке, как во времена моего детства. Правда, сей замок занимает теперь сумасшедший дом. Маркиз усмехнулся и добавил:Простите за банальность, но вы не хуже меня знаете, что во все так называемые «великие эпохи» (а они на деле всегда самые страшные) сумасшедшиеединственно нормальные люди. Так что нас объединяет не только родство, то бишь мой родич аббат, когда-то трахнувший вашу бабушку, не только наше ремесло но и Бонапарт. Ведь и вас деспот тоже преследовал. Кстати, нас объединяет и слава я, знаете ли, написал множество пьес, которые долго не мог поставить. Пока не попал в сумасшедший дом и там вместе с сумасшедшимипоставил. И, надо сказать, получил полное признание. И теперь, как и вы, упиваюсь своей славой
Какое родство биографий! Даже в темах у нас много общего. Вы пишете о прелестях женщины, я тоже. Разница лишь в их местоположении. Ваши прелести наверху, воспетые мноювнизу. Ну и что?! Сколько раз, глядя на лица людей, я думал: почему можно ходить с голыми лицами, а, к примеру, с голой задницейнельзя? Кстати, воспетых вами индейцев интересовали те же проблемы. Когда европейцы впервые увидели индейцев, они спросили: «Почему вы голые?». Индейцы тотчас показали на лица вопрошавших: «Но вы тут тоже голые». «У нас здесь лицо», ответили болваны-европейцы. «А у нас всюду лицо», сказали мудрецы-индейцы
Так что мы оба с вами воспеваем Лицо. Именно наше сходство заставило меня прийти к вам
Маркиз все блуждал в бесконечных рассуждениях. И опять какая-то сила не давала Шатобриану прервать наглеца. Как всегда, он терялся перед наглецами.
Я ведь давно пытаюсь к вам проникнуть, продолжал маркиз. Первый раз я бежал из своей психушки, дай бог память, в тысяча восемьсот седьмом году. Вы жили тогда в роскошном отеле рядом с Тюильри. Ваши окна выходили как раз на площадь, где когда-то стояла гильотина. И, слоняясь около гостиницы в надежде с вами столкнуться, я вспоминал, как в дни революции ходил сюда смотреть казни. Помню, как король стоял на эшафоте толстый, с выпадающим из-под белой рубашки животом такой домашний этакий добрый буржуа, который укладывается спать. И они уложили его отдохнуть на доскушлюху-доску, на которой лежало, содрогаясь, столько тел. И нож гильотины прыгнул на его шею А народ, еще вчера молившийся за болвана-короля, обезумев от счастья, весело мочил платки в королевской крови. Какой удивительный воздух был на площади! Только там, дыша этим воздухом, я до конца понял, что такое революция. Это наша тайная жажда насилия, не нашедшая удовлетворения в блуде и оттого вырвавшаяся наружу. Вот отчего на казнях всегда была и будет восторженная толпарадостная, ибо она освободилась от бремени условностей!
Там были постоянные зрительницы, мы их называли «фурии гильотины». Они приходили в экстаз от крови и спали с палачамимерзавки вслед за мной открыли для себя сладострастие, заключенное в боли. Я платил им, и они пускали меня в свои постели обычно днем, когда были свободны от любовников-палачей. Посвященные, познавшие радость насилия и крови, они со страстью откликались на самые разнообразные фантазии. Он наклонился и зашептал:У одной из них комнате висела целая коллекция платков, смоченных крови самых разных посетителей эшафотаот короля и королевы до Дантона и Робеспьера Среди этих кровавых платков мы дошли до предела фантазий Стена! Но я решил продвинуться дальше, я предложил зарезать ее. И она было согласилась но дуре не хватило выдержки, опьянение прошло спохватилась! И этот сюжетец тоже мой вам подарок. Отдаю бесплатнопригодится, вы ведь воспоминания пишете, как оповестили газеты. А мы все читаем в сумасшедшем доме Но за историю, ради которой я к вам пришел, поверьте, историю удивительную! мне уж придется потребовать с вас деньги. Они мне позарез нужны. Как я уже объяснил, всякая власть у меня отнимала свободу: Бурбоны, революция, Бонапарт Кстати, ваш друг Людовик Восемнадцатый, вернувшись, посвятил целый час расспросам о моей судьбе и, выслушав мою историю, повелел оставить меня в психушке Вот эпитафия, которую я приготовил для своей могилы: «Тирания вела с ним непрестанную войну. Под охраной королевского закона она едва не замучила его насмерть. И в дни террора революция попыталась увлечь его в бездну. И в дни империи он оставался ее жертвой. И возвращение Бурбонов не изменило его участи Преклони колени и помолись о нем».
Так что у меня был только один путьвоспользоваться нынешним хаосом и освободиться самому! И я бежал из сумасшедшего дома и теперь направляюсь в Бельгию. Роскошь для смельчакахочу умереть на свободе Но, чтобы добраться до Бельгии, нужны деньги. Я хочу взять с собой жену и семнадцатилетнюю любовницу она дочь кастелянши в сумасшедшем доме. У нее верткая попка
Замолчите!
Мне так нравится вас злить Вы вечно сытый, я вечно голодный. Я волк, не добитый в вашей долине
Маркиз стал надменен и угрюм. И он сказал:
Вот вам мое предложение Но сначала хочу еще раз спросить: вы серьезно полагаете, что Бомарше велик?
Онгений!
Мне это тоже казалось но в очень далекой молодости. Я даже завидовал ему, пока сам не взялся за перо. Гений Бомарше Он расхохотался и, помолчав, добавил:Так вот, я убил этого говнюка. Пятнадцать лет назад. И пришел продать вам эту историю.
Граф Ферзен: «несколько важнейших дат моей жизни»
Граф Аксель Ферзен писал сестре:
«Моя нежная, моя добрая Софи! Я должен уехать в Париж. Письма, которые я получил от маркиза де С, не оставляют сомнений. Я нашел злодея и обязан свершить суд. Я должен! Двадцать пять лет назад я Ее увидел, и теперь Она зовет меня отомстить. Кто знает, удастся ли мне вернуться из Парижа? Тебе известно, я приговорен там к смерти. Поверь, я все сделаю, чтобы вернуться и не огорчить любимую сестру. Но коли Бог решит иначе, я попрошу тебя помочь мне и сполна вернуть мой долг баронессе Корф. Это та великодушная вдова русского офицера, которая восемь лет назад отдала мне все свои деньги и деньги своей матери Впоследствии потомки с печальной усмешкой вспомнят, что только русская баронесса согласилась предоставить средства шведскому дворянину, чтобы спасти французскую королевскую семью. Но она не только дала деньги, она рисковала жизнью, передав Ей свой паспорт